– Удачи! – произносит он и плывет к Брэду и другим ребятам, играющим с большим надувным мячом, пытаясь не допустить, чтобы он упал на воду.

– Ну хватит, – говорю я. – Он же бросился спасать тебя, не преследуя при этом никакой сексуальной цели. Просто он хороший парень. И нечего злиться на него.

– На кого хочу, на того и злюсь, – закатывает глаза Эшли.

– Он повел себя как настоящий герой, – заявляет Джордж. – Даже у меня что-то шевельнулось в штанах. Но не беспокойся, дорогой, он по-прежнему твой и только твой.

– Прекрасно. Да, он настоящий герой, он удивителен, он идеален, и он разрушил мой план, – чуть не плачет Эшли.

– Нужно было лучше планировать, – смеюсь я. – Во второй раз такая фишка не пройдет.

– А может, он в любом случае не сработал бы, – уныло говорит Эшли. – Безумные планы с целью завоевать чье-то сердце никогда не срабатывают.

– Раз на раз не приходится. – Я улыбаюсь и смотрю, как Хадсон выпрыгивает из воды, чтобы подбросить мяч в воздух. – Если план действительно безумен, его вполне можно осуществить.

Этим вечером мы разжигаем большой костер, жарим на прутиках зефирки и поем песни. Марк задался целью заставить весь лагерь спеть I’m Coming Out, но эту песню трудно исполнять под одну только акустическую гитару, мы все прекрасно понимаем это и потому поем без особого воодушевления. Джордж красит ногти Джордан, а Эшли воткнула в землю сразу пять прутиков с зефиринами и теперь бегает от одного к другому и переворачивает их.

– Она что, действительно пыталась сегодня изобразить, будто тонет? – Джордан, не отрываясь, смотрят на свои ногти. Они спросили у Джорджа, а может ли он сделать на них какой-нибудь рисунок, Джордж захотел попробовать и теперь старательно выводит черные сердечки на блестящей розовой лаковой основе.

– Чего не сделаешь ради любви, – глубокомысленно изрекаю я.

– Видите ли, притворство – всегда проблема, – рассуждают Джордан. – В ромкоме нужно почти что утонуть, причем ненамеренно, и оказаться спасенным, и, может, по ходу дела еще и потерять память. Нет никакого смысла просто барахтаться в воде, изображая потенциального утопленника. Это пытаются проделать герои всех подростковых фильмов об отдыхе на море, и ни у кого из них ничего не получается.

– Не хочу портить тебе всю малину. – Монтгомери, сидя на бревне, наблюдает за художеством Джорджа. – Но как это вообще может получиться? Натурал неспособен сделаться геем, даже если ему довелось спасти кого-то из нас. Существуй такая возможность, я бы регулярно поджигал нашу квартиру до тех пор, пока не перебрал бы всех пожарных Лос-Анджелеса.

– Дорогой, не смеши меня, а не то я испорчу ногти Джордан, – просит Джордж.

Беру зефир из лежащего на земле мешка, стряхиваю муравьев, насаживаю на прутик и подношу к огню. Хадсон стоит рядом и поджаривает две зефирины. Его очередное увлечение, имя которого я позабыл, тоже стоит поблизости и разговаривает с Брэдом.

– Спасибо, – обращаюсь я к Хадсону, – Эшли тебе этого не скажет, но ты смелый парень.

Он смотрит на меня и улыбается:

– Ты о том, что произошло в бассейне? Так в чем было дело, брат?

– Это был плохо продуманный план, достаточно сказать, что все делалось ради любви.

– Аааааа. Ну тогда мне жаль, что я помешал его осуществлению. Я люблю любовь. – Замечаю, что он не смотрит на свою теперешнюю пассию и что мне неожиданно становится очень тепло, даже учитывая близость костра.

– А кто не любит? Но этой конкретной любви не суждено сбыться.

– Что? Не расстраивай меня, парень. Я люблю только счастливые любовные истории.

– Просто они не пара.

– А, не сбрасывай ее со счетов. Если она действительно любит, то должна, знаешь ли, бороться за свою любовь. Должна переиграть соперников, преодолеть препятствия и победить. – Какое-то время он молчит и смотрит на огонь, отражающийся в его глазах. – Я думаю… Думаю, любовь – это нечто необыкновенное, тем более для нас, квиров, но мы должны больше стараться. Даже если успех маловероятен. Потому что, если ты ощущаешь связь с кем-то, если кто-то заставляет тебя чувствовать себя особенным… У нас это бывает реже, чем у натуралов. И потому игра всегда стоит свеч. Даже если кажется, что все твои усилия напрасны. Все равно надо пытаться.

Я смотрю на огонь и улыбаюсь.

– Эй, малыш! – К нам подходит красавчик Хадсона. – Мои зефиры поджарились?

– Зефир, – поправляю я.

– Ну да. Я просто хочу закинуть в рот что-нибудь сладенькое.

– Ну это я могу тебе обеспечить. – Хадсон обнимает своего бойфренда за талию и притягивает к себе для поцелуя. Моя зефирина потрескивает и становится черной. Я достаю ее из огня.

– Пока, – говорю я им. Но они не замечают, что я ухожу.

– Ты официально оказался в самой смехотворной ситуации всех времен. И я БЫЛ. ТОМУ. СВИДЕТЕЛЬ, – возвещает Джордж. После нашего возвращения в домик он сидит на своей кровати и обмахивает себя веером. – То есть я, конечно, ожидал, что будет смешно, но чтобы настолько…

– Все пошло не по плану. – Я беру бейсболку и толстовку.

Эшли фыркает, сидя на верхней койке.

– Может, хватит? – сердито говорю я. – Все нормально. Он просто делает вид, что вовсе не великий…

– Плейбой, – подсказывает Джордж. – Я решил, что мы вполне можем ввести в обиход это слово.

– Но случившееся мне на руку Оно означает, что он попытается сблизиться со мной.

– Похоже, ты не зря преобразился, раз он выкинул такое. Ну кто мог подумать, что неприметный качок окажется примадонной? Представь себе, что он может вытворять на сцене с такими-то способностями к импровизации и убедительностью.

– Но он же не думает, что мы не расскажем тебе, как все обстоит на самом деле, – вступает в разговор Эшли.

– После твоего припадочного смеха я не удивлюсь, если он решит, что тебя это все дико забавляет. Или же что мы недостаточно осведомлены о его любовных похождениях, чтобы комментировать их.

– Ты действительно считаешь себя способным выдержать все это? – Эшли так много смеялась, что голос у нее теперь немного хриплый. – Ты играешь Дала, он играет Хадсона, который не Хал. Так вы не сможете узнать друг друга.

– Я уже знаю его. И он знает меня, просто у меня тогда была другая одежда.

– А еще у тебя были другие привычки и интересы, – добавляет Эшли.

– Плюс к этому теперь ты говоришь более низким голосом и медленнее – довольно милый штрих, кстати говоря. Ты достоин «Оскара», – иронизирует Джордж.

– Спасибо. – Я немного горжусь собой, хотя и пытаюсь злиться на них за то, что они делают из меня посмешище. Надеваю бейсболку и улыбаюсь так широко, что улыбка, кажется, готова выйти за пределы лица. Тихо вскрикиваю и притоптываю ногой. – Все идет замечательно! Мы чувствуем, что прекрасно подходим друг другу – вот почему он не хочет, чтобы я знал, что на дереве есть его имя.

Джордж и Эшли смотрят на меня так, словно я только что сказал им, сколько радости способны принести сиськи. Джордж кивает.

– Послушай, мне не хочется быть занудой, – говорит Эшли, – но ты просто держи в уме, что он – игрок.

– Плейбой, – поправляет ее Джордж.

– Конечно. Плейбой. И, может, он говорит, что он не Хал, только потому, что хочет залезть тебе в штаны, но понимает, что плейбой тебе не нужен.

– А может, ему просто нужен кто-то, с кем у него возникла бы подлинная связь, – возражаю я.

Эшли вздыхает:

– Может, оно и так. Но… ты предупредил меня, чтобы я не бросалась очертя голову в новые отношения, которые разобьют мне сердце этим летом. Вот и я предупреждаю тебя о том же.

– Все будет хорошо. – заверяю ее я, оглядывая себя в зеркале. Приглаживаю торчащие волосы. Надеть толстовку или нести в руке? Не буду надевать, на улице довольно тепло. – О’кей. Мне пора. Я сказал ему, что возьму толстовку и встречусь с ним у флагштока. Увидимся на шоу талантов.

– Ему, наверное, потребовалось время на то, чтобы сообщить своим соседям, что он теперь совсем другой человек, – предполагает Джордж. Эшли опять фыркает.