– И что ты будешь делать все лето? – спрашивает Джордж.

– Думаю заняться спортом, – отвечаю я, хотя сам не знаю, каким именно. – Бегом с препятствиями, а еще всякими там искусствами и ремеслами.

– Ну, это будет тебе обеспечено, – пожимает плечами Джордж.

– Я как-то не въезжаю, Рэнди, – начинает Эшли, – Понимаю, что ты запал на этого парня…

– Я не просто запал, – возражаю я. – Он заставляет меня чувствовать себя… иным. Он особенный.

Эшли вздыхает у себя наверху, и я замечаю, что они с Джорджем переглядываются.

– И зовите меня теперь Далом. По крайней мере, на людях.

– Дал, – задумывается Джордж. – Не так уж и плохо.

– А мне не нравится, – морщится Эшли. – Это не твое имя.

– Это же просто другая часть имени Рэндал. – Я достаю из сумки простыни – на этот раз они серого цвета, без радужных изображений единорогов, какие я привозил прежде, – и застилаю кровать. – Все хорошо. Я не забываю, кто я есть на самом деле. Просто хочу, чтобы на меня смотрели другими глазами.

– Ты хочешь казаться более мужественным, – с отвращением констатирует Эшли. Она спрыгивает вниз и помогает мне подоткнуть углы простыни. – Словно это что-то да значит. Эту чепуху придумали гендерные эссенциалисты.

– Это имидж, – высказывает свое мнение Джордж.

– Это то, что нравится Хадсону. – Я сажусь на кровать и разглаживаю серые простыни. По крайней мере, они из плотной ткани. Может, они и смотрятся иначе, но на ощупь такие же, как прежние.

– И ты уверен, что все это стоит того?

– Совершенно уверен.

Мы усаживаемся полукругом рядом с флагштоком и смотрим на Джоан, которая, в свою очередь, смотрит в блокнот с обычным для нее выражением лица, скосив рот на одну сторону. Я сижу между Джорджем и Эшли. Мне можно по-прежнему дружить с ними, это никак не скажется на выполнении моего плана. Я решил, если ему это не понравится, значит, он не тот парень, каким я его считаю, а я считаю его парнем, который верит, что все мы особенные и способны на многое. Он может не знать, что мы старые близкие друзья, но это неважно. Кроме того, мне будет нужна их помощь.

Нахожу глазами Хадсона – он сидит на противоположной стороне полукруга и машет мне. Рядом с ним его лучший друг Брэд – высокий, худой, с обритой наголо головой и темной кожей. Он, подобно Хадсону, занимается спортом и не красит ногти, но, как ни странно, они просто друзья, и никто не знает, почему так получилось. Это одна из больших тайн лагеря. Как, например, действительно ли кто-то из третьего домика умер, или почему домики не разделены по гендерному принципу, а раздевалки в бассейне разделены.

– Мне нужно, чтобы вы показали мне дерево, – говорю я Джорджу и Эшли.

– Ты видел его, – отвечает Эшли. Она уже побывала в домике искусств и ремесел, нашла толстые нитки и теперь плетет из них браслет.

– Рэнди видел, а Дал нет, – усмехаюсь я. – Далу нужно увидеть дерево, когда Хадсон будет наблюдать за ним, чтобы он мог сказать, что ни за что не согласился бы встречаться с таким плейбоем.

– Плейбоем? – удивляется Джордж. – Дорогой, у нас на дворе не шестидесятые. Мы так не говорим.

– А меня больше беспокоит, что он говорит о себе в третьем лице и так, будто он – это два разных человека, – произносит Эшли.

– Это позволяет мне различать их. Дал – вроде как роль.

– Мастер перевоплощения. – Голос Джорджа чуть презрителен. – Хорошо-хорошо, я помогу тебе, но не могу представить, как ты заставишь его подслушать наш разговор.

– Просто подведи меня к дереву, когда я попрошу тебя об этом, ладно?

– Прошу внимания! – Джоан с поднятой рукой стоит перед флагштоком посреди домиков. – Когда рука поднимается…

– Все затыкаются! – раздается ей в ответ. Кто-то продолжает разговаривать, но Джоан не опускает руку до тех пор, пока не наступает полная тишина.

– Спасибо! – говорит Джоан. Она всегда выглядит невыспавшейся. Ей, должно быть, за пятьдесят, у нее короткие курчавые волосы и большие очки в пластмассовой оправе на цепочке, которые, готов поспорить, она носит еще с семидесятых годов, на ней всегда белая лагерная рубашка и бриджи. – Здравствуйте и добро пожаловать в лагерь «Открытая страна»! – продолжает она с недостаточным энтузиазмом и улыбкой, которая была бы просто неотразимой, будь у нее побольше энергии. – Я Джоан Руиз, директор лагеря. Я буду каждый день в восемь утра проводить здесь собрания, а по понедельникам вечером руководить кружком по истории ЛГБТКИА+. В иное время вы услышите мой голос, только если у вас появятся какие-нибудь неприятности. Вот и давайте поговорим о том, как не допустить этого. Во-первых, никаких мобильников, компьютеров, никаких «умных» часов и ремней или что там еще такое есть в наши дни. Во всех домиках имеются магнитофоны на случай, если вам нужно слушать музыку, но больше никакой техники. Если мы застукаем вас с телефоном или чем-то еще, то вы будете неделю драить кухню, а телефон мы заберем. И вы не получите его до тех пор, пока не отправитесь домой. К тому времени он успеет сто раз разрядиться, и вы не сможете незамедлительно войти в Интернет, чего, знаю, вам очень хотелось бы. Это означает также, что вам придется писать письма – Настоящие Письма, – если вы захотите пообщаться с друзьями или родителями. Следующее: Еда! Вы должны обязательно три раза в день приходить в столовую. Если вы веган или вегетарианец, если вам нужна кошерная еда или халяльная, вы должны были уже предупредить нас об этом, и мы приготовились бы кормить вас соответственно. Все будут есть, что дают. С этим у нас обстоит не так уж и плохо, уверяю вас. Да, вы можете получать из дома конфеты, какие-нибудь перекусы, но только то, что дозволено правилами – ничего с арахисом или кунжутом, ничего такого, на что у кого-то сильная аллергия; у ваших вожатых есть списки этих продуктов. Если вы получите посылку, вожатый посмотрит, нет ли в ней чего неразрешенного. Не оставляйте еду на столах! Она привлекает муравьев. Много муравьев. Если вы будете играть на конфеты, то только в карты. Никаких пари о том, кого вырвет из-за того, что он объелся, или о том, кто уронит яйцо во время бега с яйцами. Это просто подло. Никакого алкоголя! Если это правило будет нарушено, мы тут же вышвырнем виновного из лагеря. Та же участь постигнет и тех, кого мы увидим на улице после отбоя.

По мере того как Джоан вещает, я дергаю из земли траву и украдкой посматриваю на Хадсона, который, к моей радости, украдкой посматривает на меня. Однажды наши взгляды встречаются, и я улыбаюсь ему. Все идет слишком уж гладко. Теперь надо удостовериться в том, что он понимает: я не собираюсь стать его очередным завоеванием. Он привык к тому, что каждые две недели у него появляется в лагере новый мальчик. Неделя ухаживаний, неделя держания за руки и уединения в яме для арахисового масла – так здесь называется одно из препятствий на спортивной площадке – а затем неизбежное расставание и немного слез.

Однако они всегда остаются друзьями. Хадсон мастер в этом деле – и это имеет свои преимущества. Он ведет себя мило, никогда никого не обманывает, просто они больше… не пара.

Но я их всех уделаю. Потому что Хадсон будет со мной все лето. И потом тоже. Мы станем бойфрендами и будем жить в одной палатке во время путешествия на каноэ, запланированного на вторые выходные в лагере.

Закончив свою речь, Джоан представляет нам мед-брата Космо – скелетообразного мужчину лет шестидесяти с доходящими до плеч седыми волосами.

– Просто будьте здоровы, все, – говорит он, помимо прочего. – Вода, защита от солнца, всякое такое. Сами знаете. – Он машет нам и уходит. Джоан немного хмурится, а затем поднимает большой радужный флаг, и он, оказавшись на самой вершине флагштока, развевается на ветру. Все молча, но с улыбками смотрят на него. Признаюсь, каждый год в этот момент у меня на глазах готовы выступить слезы – вы способны винить меня за это? Здесь наш особый дом. Запах ветра наполняется запахом свободы, и я закрываю глаза. Я не могу позволить себе слезы этим летом – на меня смотрит Хадсон, а крутые парни не плачут в присутствии других людей.