И вдруг он отстраняется, садится на кровати и закуривает.

– Ну ладно, – говорит он. – Этого не будет.

Я чувствую ужасную злость напополам с разочарованием. Всё моё тело требует его прикосновений, и он хочет меня так же, как я его, я уверена. Так почему же…

– У тебя что, пунктик на возрасте? – практически кричу я. – Мне почти восемнадцать, и я не девственница, так что ты можешь успокоиться и…

– Я не стану с тобой спать только потому, что ты расстроена из-за другого парня, – говорит Рома. – И я чувствую к тебе больше, чем просто похоть. Ты мне нравишься, очень нравишься, и я не хочу всё портить. Как же ты не понимаешь…

Я действительно не понимаю, как секс может испортить что-то между нами, но умолкаю, потому что впервые в жизни вижу его раздражённым. Я доливаю в стакан остатки водки и залпом выпиваю. Затем закуриваю сигарету и вздыхаю.

– Похоже, сегодня у меня день сплошных обломов.

– Вы поступили в институт, – Рома улыбается и обращается ко мне на вы, значит, гроза миновала. Я прислушиваюсь к себе, и впервые за этот вечер мысль о поступлении вызывает во мне какие-то эмоции. По крайней мере, это будет что-то новое. Совсем другая жизнь. И потом, не зря же все кричат, что студенческие годы – самые отвязные и потрясающие? Я тоже улыбаюсь уголком губ.

Мы засыпаем в обнимку, а перед сном ещё долго целуемся, и это одновременно и прекрасно, и мучительно. Уже проваливаясь в сон, я слышу, как он шепчет: «Только не привязывайся, маленькая», но засыпаю прежде, чем успеваю это обдумать. Это был очень длинный день.

Я просыпаюсь около восьми утра. Рома тихо посапывает рядом, а я на цыпочках выползаю на кухню, закуриваю и пытаюсь хоть как-то осмыслить всё произошедшее.

Мне плохо. Мне плохо физически: мой организм не привык к таким дозам алкоголя. Меня подташнивает, ужасно хочется пить, и во всём теле дикая слабость. От сигареты начинает жутко кружиться голова, так что я чуть не сваливаюсь с табуретки.

Но самое главное – мне ужасно, кошмарно плохо морально.

Всё, что случилось вчера, наваливается на меня и атакует мой протрезвевший, но дико похмельный мозг. Влад. Моё ужасное разочарование. Рома. Звонок маме. Блин…

Зачем я вчера столько пила? Зачем надо было напиваться с самого начала? Любовь к Владу борется во мне с растоптанным самолюбием, и этим печальным утром самолюбие побеждает. Если бы я настолько не напилась, никогда в жизни не стала бы вести себя так глупо, как истеричная идиотка. Я съёживаюсь в комочек, вспоминая, как кричала на него, как посылала его к чёрту. Ведь все присутствовавшие, конечно же, поняли, в чём дело, и сам Влад тоже всё понял. Теперь я даже отчасти рада, что он скоро уезжает. Не представляю, как после такого смотреть ему в глаза.

И мама. Как, ну вот как я могла так поступить? Ничего ей не объяснить, не отпроситься, не поговорить толком, просто бросить трубку и выключить телефон. А ведь мы с ней ещё даже не виделись с тех пор, как я узнала, что поступила. И теперь вместо поздравлений меня ждёт головомойка – и вполне заслуженная! Мне хочется плакать, я с тоской думаю, что эта вечеринка была моей самой ужасной идеей. Лучше бы я осталась дома. Мама бы купила тортик, и мы с ней отметили бы вдвоём моё поступление. И всё было бы хорошо. Предательская слезинка скатывается по моей щеке, и я поспешно стираю её пальцами.

И Рома. Почему, ну почему я так себя вела? Почему я буквально предлагала себя человеку, который меня не хочет, – причём, если задуматься, дважды за день? Ведь я же не такая, я не какая-нибудь шлюха и я действительно люблю Влада! Тогда почему я не пошла домой плакать в подушку по моей растоптанной мечте? Почему вместо этого я позвонила Роме, напилась с ним и залезла к нему в кровать?

Я обхватываю голову руками и тихо всхлипываю. Потом закуриваю ещё одну сигарету. От курения мне делается только хуже, но плохое самочувствие хоть как-то отвлекает от самоуничижительных мыслей.

Так. Если я что-то и знаю точно, так это то, что мне нужно домой. Мне срочно нужно домой, и желательно до того, как проснётся Рома. Мне становится почти физически больно от мыслей о вчерашнем вечере, и я просто не готова сейчас общаться с Ромой. Позже, всё позже. А может и никогда. В этот момент мне хочется вычеркнуть из своей жизни всех, кто был свидетелем моего идиотского поведения, – может, тогда и весь этот ужасный день мне удастся стереть из памяти.

Но прежде чем свалить отсюда, мне предстоит сделать кое-что ещё.

Я включаю телефон и дрожащими пальцами набираю мамин номер. Моё сердце колотится где-то в горле.

– Алло, – говорит мама, и по её голосу я понимаю, что мне несдобровать.

– Привет, мам, – бормочу я. – Мамочка, извини меня, пожалуйста. Со мной всё нормально, я тебе всё объясню, прости, пожалуйста…

Мама вешает трубку, не дослушав. Мне кранты. Я снова съёживаюсь на стуле и глухо стону.

И именно в этот момент в кухню входит Рома.

Вид у него слегка помятый, но он по-всегдашнему улыбается. Меня передёргивает. К тому же, я внезапно осознаю, что сижу перед ним в одних трусиках и лифчике. Надо бы одеться, но для этого придётся пройти в комнату мимо него. Да ладно, решаю я. Чего он там не видел. К тому же, всё это его во мне не интересует.

– Доброе утро. Как ваше самочувствие сегодня?

Я бросаю на него взгляд, полный, как мне кажется, ненависти и муки. Рома открывает холодильник и достаёт оттуда две банки Ред Девила. При взгляде на них мой желудок сжимается в комок.

– Убери это с моих глаз, – шиплю я как рассерженная кошка.

– Выпейте. Вам станет легче.

– Ты издеваешься? Меня стошнит.

– Не стошнит. Вам надо опохмелиться.

С некоторым сомнением я наблюдаю, как он открывает обе банки, делает три больших глотка из своей и расплывается в довольной улыбке. Мне так паршиво, что, кажется, хуже быть уже не может, поэтому я осторожно отпиваю из своей баночки. Он вкусный, этот Ред Девил, и меня вроде бы не тошнит. Я делаю ещё пару глотков, и понемногу мне становится легче.

– А что я говорил? – ухмыляется Рома. – Пара баночек Реда с утра ещё никому не вредила.

Я допиваю свою банку, Рома протягивает мне вторую, и я беру её, не задумываясь. Волшебный напиток. Мне не только стало лучше физически, но и морально полегчало. Теперь кажется, что всё не так уж и трагично, и чего я так разнылась? Только вот мама… мама. Я испускаю тяжёлый вздох.

– Что такое? – спрашивает Рома.

– Я очень плохо поступила с мамой, – снова вздыхаю я. – Теперь придётся ссориться с ней, а потом она ещё несколько дней не будет со мной разговаривать, а когда она молчит, атмосфера в доме такая – хоть волком вой, – я непроизвольно поёживаюсь. – А тут ещё суббота завтра, выходные, словом, мне предстоит весёлое времечко.

– Вы можете остаться у меня на пару дней.

– Ты рехнулся, что ли? Тогда она меня вообще убьёт! Нет, я… – внезапно мне в голову приходит идея. – Я могу поехать к бабушке. Она живёт в пригороде, неподалёку, и я могу поехать к ней. Она не станет меня ругать, и мама будет довольна, – у меня даже настроение улучшается от того, как хорошо я всё придумала.

– И надолго вы туда? – спрашивает Рома. Мне кажется, или он расстроился, когда я отказалась остаться у него?

– Ненадолго, – я качаю головой – Там совершенно нечем заняться, так что я просто отсижусь пару дней, чтобы мама остыла. И вернусь.

– Я буду вас ждать, – тихо говорит Рома.

И на душе у меня становится теплее.