– Ольсен, прекрати, – тяжело вздохнул Гловер, осторожно обнимая Эльфриду, которая тут же вжалась в рубашку своего мужчины, роняя на его плече горькие слёзы отчаяния. – Ты никому не противен. Если бы ты был нам противен, то мы бы не пытались тебе помочь, – однако в голосе Томсона слышались нотки недовольства и даже раздражения, потому что мужчина просто не мог смотреть на то, как Йенс постоянно плюёт на заботу Фриды, тем самым причиняя ей ни с чем несравнимую боль.

– Это говоришь мне ты? – нервно засмеялся Ольсен. – Ты просто не знаешь всей правды. Помнишь, что было в прошлый раз? Помнишь, почему ты выпер меня из дома полтора года назад?

Гловер отпустил Эльфриду и сделал небольшой шаг назад, сжавшись от эмоций, разрывающих душу. Пауэлл растерянно посмотрела на Томсона, а потом на Ольсена, который нахмурился, но, кажется, отступать не собирался.

– Йенс, Гловер, зачем ворошить старое? Это было так давно, – попыталась разрядить обстановку девушку.

– Мы не говорили об этом. Мы пытались закрыть на это глаза. Но разве это правильно? Ты ведь ненавидишь меня после того случая, верно? – сипло произнёс Ольсен.

– Идиот, если бы я ненавидел тебя, то не примчался бы спасать тебя, как только бы узнал о твоём очередном приступе астмы. Я давно простил тебя, – покачал головой Гловер. – Ты мой кузен, ты единственный родной человек для меня. Ты и Оливер. У меня ведь больше никого нет. И я считаю, что глупо тратить всю жизнь на ненависть и обиды, обрекая тем самым самого себя на вечное одиночество и смертельные муки.

– Это пустые слова или правда?

Йоханесс прикусил нижнюю губу, чувствуя повисшее в воздухе напряжение. Он и сам переживал из-за того случая, коря себя иногда за глупость и невнимательность, за неумение просить прощение и объяснять сложившуюся ситуацию. В тот момент Ольсен был зол, потому что не понимал, в чём заключается его вина, а Гловер был раздражён и в тоже время морально убит, потому что ревновал.

– Скажи спасибо Эль. Я понимаю, что и я сам поступил очень эгоистично и импульсивно, но теперь ты знаешь, что Фрида – моё счастье и моя любовь, мой последний шанс, щедро посланный судьбой. Хотя я иногда не понимаю за что. И возможно, банкротство – это плата за Эльфриду. Но если это так, то мне не жалко. Ты не стоишь никаких денег, – очень тихо произнёс Гловер, обращаясь последней фразой уже к самой девушке, которая вмиг перестала плакать, тепло, но с нотками грусти улыбаясь мужчине. – Я и сам виноват в том, что произошло. Мы так часто расставались из-за моей глупости. Конечно, Фрида – тоже человек, который не обладает железной нервной системой. И не удивительно, что после очередного расставания она могла и сильно расстроиться, и выпить, и… и быть с другим мужчиной. К тому же, это была всего лишь одна ночь, верно? И ты не знал, что Фрида – эта та самая Эль…

Гловер как-то слишком грустно улыбнулся, но протянул руку Йенсу для пожатия.

– Давай договоримся больше не поднимать эту тему? Я правда простил тебя уже давно. Мир?

– Мир, – кивнул головой Йоханесс, неуверенно принимая рукопожатие.

Как ни странно, с души свалился один из самых тяжелых камней. Не тяжелее, чем Эрик Ричардсон, конечно, но всё же. Дышать стало словно немного легче.

– Эль, прости меня? Я наговорил тебе всякого дерьма на эмоциях, но на самом деле я прекрасно понимаю, что ты просто переживаешь за меня, – тяжело вздохнул Ольсен, стыдливо посмотрев на подругу.

– Ты тоже меня прости. Мне просто… немного трудно понять тебя, – Йенсу иногда становилось даже как-то неприятно и неловко из-за того, что девушка могла простить даже самого жестокого маньяка. – Я рада, что сейчас мы все рядом. Я рада, что у меня есть ты, – Фрида осторожно взяла Гловера за руку. – И рада, что ты стал моим другом, – Пауэлл бросила нежный взгляд на Ольсена. – И, Йенс, поверь, нам не плевать на тебя. Мы твои друзья. И мы хотим тебе помочь.

Йоханесс неуверенно кивнул головой и вновь присел на диван, снова погрузившись в свои мысли. Да, теперь доверия к Эльфриде и Гловеру стало больше. Пропало ощущение того, что эта парочка хотела убить Ольсена. Но разве могли они помочь художнику? Кто ему вообще мог помочь?

– Эрик Витале Ричардсон, – хмуро произнёс мужчина, словно отвечая на заданный самим же собой вопрос.

Гловер выпучил на Йоханесса огромные глаза, искренне не понимая, к чему сейчас было произнесено имя этого гадкого человека. Эльфрида крепче сжала руку Томсона, догадываясь, что этим хочет сказать Ольсен. Девушка искренне надеялась, что Гловер встанет на место своего кузена и хотя бы попробует понять его.

– Не произноси это имя просто так вслух. Есть поверье, что возле тебя тотчас возникнут гангстеры, – нервно засмеялся Томсон.

– Бред, – как-то слишком странно улыбнулся Ольсен.

– Конечно бред, но к чему ты?

Йоханесс перевёл неуверенный взгляд на Гловера, словно раздумывая о том, стоит продолжать говорить или нет. Эльфрида кивнула головой, тем самым помогая Ольсену принять окончательное решение.

– Помнишь тот день два года назад, когда ты потащил меня с собой в клуб, где на задних лапках прыгал перед Анджелль Ричардсон? – серьёзным тоном продолжил мужчина.

– Ну… да? – настороженно кивнул головой Гловер. – Ты опозорил меня перед ней, однако после встречи с тобой она достаточно много говорила о тебе, спрашивала.

– О да, она тогда заметила меня. Видимо, её зацепило то, что я являюсь бездарем из деревни, – усмехнулся Йоханесс. – А помнишь, как потом ты выставил меня за дверь, потому что я приставал к певичке?

Эльфрида сдавленно хихикнула, но потом вновь состроила серьёзную мину, столкнувшись с недовольным и в тоже время взволнованным взглядом Гловера.

– Не хочешь ли ты мне сказать, что переспал с гангстерской женой? – проглотив ком в горле, спросил Гловер.

– О, нет, – отмахнулся Йенс. – Я переспал с кое-кем другим.

– С кем? С его дочкой? – лицо Гловера стало таким испуганным, что Ольсену на какой-то момент стало даже смешно.

– О, нет, ты что, – махнул рукой Ольсен. И на несколько мгновений Томсон даже успокоился. – С самим гангстером.

На какое-то время Гловер замер, потеряв способность двигаться, говорить, думать и дышать. Йоханесс нервно кусал нижнюю губу и хрустел пальцами, а Эльфрида осторожно и мягко гладила Томсона по руке.

– Ты врёшь, – раскатом грома прозвучал голос Гловера.

– Спорим, что не вру? – хмыкнул Йенс. – У него родинка над губой, а губы его, к слову, по вкусу напоминают вино, потому что он постоянно пьёт вино, левую бровь пересекает едва заметный шрам, но едва заметный он только по той причине, что Эрик накладывает на себя восемь слоёв пудры, – художник тихо рассмеялся. – На руках, причём на обеих, – старые шрамы. Вероятно, от лезвия. А в целом его кожа очень мягкая, но почти всегда холодная. А ещё он хромает на левую ногу. Под глазом у него набиты три точки, на обратной стороне запястья – кинжал и роза. На правой ягодице у него маленькая родинка. Ох, а знаешь, какие у него ягоди-

– Замолчи! – вскрикнул Томсон, пошатнувшись назад и чуть не свалившись, если бы не схватился за Эльфриду, которая помогла мужчине выпрямиться. – Нет, Йенс, это всё не правда, это всё тебе привиделось на нервной почве… Ты не мог… Он не мог…

– Очень даже мог! В тот день он чуть не убил меня за то, что я оскорбил его жену. Сказал, что увидит ещё раз – убьёт. Я тогда ещё не знал, что Эрик гангстер. Впрочем, он тогда соврал. А потом ты решил заказать у него лекарство. Думаешь, он мне его так и не отдал, потому что ты обанкротился? Пощадил типа? Скажи спасибо мистеру Ричардсону, потому что обанкротился ты, благодаря его стараниям. И тогда Эрик решил забрать плату, скажем, натурой. Мы трахались. Несколько раз, – твёрдым холодным голосом заключил Ольсен. – А я влюблялся в него всё больше и больше каждый раз, когда в воздухе раздавалось это до опьянения прекрасное имя, – прошептал художник.