Сердце человека очень похоже на море:

в нём случаются штормы,

приливы и отливы, и в своих глубинах

оно хранит свои жемчужины.

«…в детстве у меня была мечта, глупая и странная, – я мечтал дотронуться до звёзд. Каждую ночь я залезал на крышу, пока мама спала, и вытягивал руку вперёд. Я не хотел верить в слова деда о том, что это невозможно. Он каждый раз вбивал мне в голову то, что я всего лишь глупый ребёнок, если всё ещё глупо верю в осуществление своей мечты.

Так вот, сейчас я могу прикоснуться к звезде. Но или это не та звезда, которая предназначена именно мне, или я потерял своё детство. Мне теперь не нужна моя звезда. Я бы забросил её обратно в космос, вернул обратно в темноту, чтобы больше никогда не встречаться с ней взглядом.

Оставь меня, моя звезда…»

Daughter – Burn it Down

Он видит кровь, тонкой струйкой стекающую по виску, видит широко раскрытые серо-голубые глаза, видит гримасу ужаса и страданий, пережитых мистером Тёрнером в последние секунды его жизни. Из рук мальчика выпадает пистолет – чёртово оружие, из которого был убит несчастный мужчина. Эрик чувствует, как по щекам текут солёные слезы, как становится размытой перед глазами от жгучих капель комната. Дэйл был виновен, разумеется, он был виновен, но разве за свой поступок он заслужил смерти?

– Я горжусь тобой, Витале, – грохочет в кромешной темноте голос деда, в котором действительно можно было услышать нотки некой удовлетворённости поступком своего наследника. – Я ошибался. Ты далеко пойдёшь, ragazzo mio1.

Ричардсон не понимает, как его могут хвалить за убийство настоящего человека. Эрику двенадцать, он определённо не имеет права решать, кто должен жить на этом свете, а кто должен его покинуть.

Мальчик вытирает слёзы с глаз, но это ни капли не помогает, потому что у него не получается остановить удушающие рыдания, исходящие из груди.

Ричардсон теперь… убийца? Едва ли много кто мог похвастаться таким достижением в свои двенадцать лет. У Эрика начинается самая настоящая истерика, потому что, несмотря на ухмылку деда, он поступил плохо, он поступил подло. Что такого сделал мальчику мистер Тёрнер? Ачиль Манфьолетти – Крестный Отец преступной группировки, который и должен разбираться с врагами сам. Однако дед решил, что «Нации розы» нужен свой наследник в лице Эрика Витале Ричардсона, поэтому с самого детства любовно впихивал в его юную голову все тонкости преступного мира. Что если сам мальчик не хотел становиться гангстером? Он мечтал бегать по зелёной траве и играть в игрушки вместе с Циннией, но никак не убивать людей.

– Прекрати истерику, Витале. Не забывай, чей ты внук. Скоро тебе придётся сталкиваться с кровью и смертью куда чаще. Собираешься оплакивать каждого cafone2? – с отвращением фыркает Ачиль, после чего кивает головой стоящему возле двери гангстеру. Мафиози подходит к трупу, берет его за подмышки и вытаскивает из кабинета. На ковре от Дэйла Тёрнера теперь остаётся лишь пятнышко крови, от которого Эрик не может оторвать взгляда.

Ричардсон обнимает себя руками, пытаясь успокоить непрерывный поток слез, вздрагивая то ли от страха, то ли от ненависти, то ли от боли в области груди, то ли от холода, то ли от безутешных рыданий. Именно тогда, стоя в центре комнаты и навсегда впитывая в память ковёр, испачканный кровавым пятном, Эрик понял, что он уже не ребёнок, потому что нормальные дети, живущие в счастливых семьях, никогда бы не столкнулись с кошмаром, который пережил мальчик пару минут назад. Именно в тот момент внутри него что-то разорвалось, что-то важное, что, безусловно, играло большую роль в сохранении адекватного восприятия мальчиком мира. Именно в этот день Ричардсон осознал, что больше никогда не сможет обнять своими грязными руками родную мать.

– Зачем? – дрожащим голосом спрашивает Эрик.

– Что, Витале? О чем ты? – с долей раздражения говорит Ачиль, развалившийся за своим столом.

– Зачем Вы приказали мне сделать это? – шепчет Ричардсон.

– Не устраивай драму на пустом месте, ragazzo mio. Это убожество не стоит того. Виновный должен быть наказан, причём желательно в удвоенном объёме по сравнению с совершённым им преступлением. Когда ты встанешь на моё место, ты должен будешь руководствоваться этим правилом, чтобы твоя роза продолжала цвести, чтобы люди смотрели на неё со стороны и восхищались, но подойти не могли, потому что боялись бы её острых ядовитых шипов.

Дверь с хлопком открывается. В комнату влетает обозлённая и в тоже время испуганная Франческа. Женщина, заметив своего сына со слезами на глазах, тут же подбегает к нему и прижимает к себе, пытаясь впитать всю пережитую мальчиком боль в себя.

– Что ты наделал?! Что ты сделал с моим мальчиком?! – кричит Франческа, роняя слёзы с глаз, но продолжая оставлять на макушке Ричардсона тёплые поцелуи, пытаясь хоть как-то успокоить его. – Почему Эрл тащил за собой… труп?! Что тут произошло?!

– Милая Фра, твой ребёнок сегодня повзрослел, – размеренно отвечает Ачиль.

– Ты убил его на глазах Эрика? Ему двенадцать, отец! Он должен вырасти здоровым ребёнком, а не психически больным! Я хочу, чтобы мой малыш был здоров!

Ричардсон быстро выбирается из родных объятий матери и отходит от неё к окну, забираясь на подоконник и утыкаясь лбом в холодное стекло. Франческа смотрит то на сына, то на отца, разрываясь между тем, чтобы подбежать к Эрику и прижать его к себе, и тем, чтобы придушить Арчиля.

– Что ты сделал с моим ребёнком?! – кричит женщина.

– Я убил его, мам, – тихо отвечает Эрик.

Мать бледнеет в лице и тут же бросается к своему сыну, обнимает его, крепко прижимает к себе, содрогаясь от рыданий.

– Зачем? Зачем ты сделал это, Эрик? – она целует лицо Ричардсона, гладит его по волосам, пытаясь удостовериться в том, что это всё ещё её мальчик, который любил читать книжки и изучать новое, искать необычное в мелочах. Но Эрик не отзывается на прикосновения и смотрит пустым взглядом куда-то в окно.

– Это ты! Это всё ты! Мой мальчик, ты делаешь это с моим мальчиком! Зачем? Зачем? Он совсем ребёнок, очнись! Зачем?!

Ачиль лениво вдыхает в лёгкие сигаретный дым, зажимая между двумя пальцами толстую папиросу. Его лицо не выражает сострадания, а в глазах можно было заметить огоньки раздражения.

– Глупая Франческа, твой прекрасный сын повзрослел, прошёл крещение огнём. Он должен быть сильнее, должен избавиться от своих страхов и слабостей. Гангстер должен быть холодным, – размеренно произносит мужчина, чётко выговаривая каждую букву.

– Он ребёнок, а не гангстер. С чего ты взял, что мой Эрик должен вырасти холодным? Позволь ему самому решить, кем он будет! – продолжает кричать мать, срываясь на слёзы и тяжёлые всхлипы.

– Это уже решено за твоего сына, он не может выбрать свой путь, потому что ему предназначено быть будущим доном «Нации розы», человеком без слабостей и страхов, сильным и закрытым для эмоций. Он должен быть выше, чем простой человек.

Больше Эрик не слушал, что говорили Ачиль и Франческа. В голове крутилось великое множество мыслей, но впилась в мальчика, зацепившись толстыми ногтями и огромными зубами, лишь одна фраза, брошенная доном: «Он не может выбрать свой путь, потому что ему предназначено быть будущим доном «Нации розы», человеком без слабостей и страхов, сильным и закрытым для эмоций». Выходит, Ричардсон уже не может испытать любовь и стать счастливым, потому что мама говорила, что взаимная искренняя любовь – это неземное счастье. А Эрику нельзя любить. Он должен быть одинок. Он должен прятаться от мира и беречь себя для того, чтобы вновь и вновь убивать. Эрик – не человек. Эрик – гангстер.