столкнувшихся с той же проблемой, что и он сам – с отчаянием. Гангстер всегда старался оберегать ночных бабочек и создавать им как можно более комфортные условия, а также надёжную охрану в лице гангстеров, которые в часы работы всегда посменно дежурили в борделе, находящемся в подвале модного кофе, где нелегально круглые сутки разливали алкоголь. Выгодный, но крайне опасный и криминальный бизнес. Впрочем, всё вокруг Эрика было таковым.
– Кри-и-ис, – протянул Ричардсон, резко поворачиваясь в сторону гангстера. – У тебя есть что-нибудь сладкое?
Эдвардс расплылся в довольной и даже несколько очарованной улыбке, кивнув несколько раз головой.
– Для тебя я всегда найду конфетку. Или ты хочешь не конфетку?
– К черту конфеты. Дай мне пыли, – облизал нижнюю губу Ричардсон.
– Пойдём попросим комнату, и я дам тебе всё, чего ты хочешь, – продолжал счастливо улыбаться Кристиан.
Эрик сжал в руках свою сумку и быстро поднялся с дивана, с большим нетерпением ожидая действий Эдвардса. Всего несколько минут – и станет хорошо, станет легко, станет спокойно. Ричардсон сможет отвлечься от своих проблем и успокоиться. Пускай ненадолго, но омерзительный образ, крутящийся в голове чуть ли не постоянно, заткнётся и перестанет винить Эрика во всех проблемах человечества. И он обязательно забудет Йоханесса. Йенс кто?
Правильно, никто. Какой Ольсен? Ричардсон не знает таких.
Наконец, Кристиан высыпал на стеклянный столик в одной из комнат, где обычно развлекались богатые мужчины с красивыми девчонками в разнообразных одеждах, белый порошочек. Ричардсон скрутил из страницы какой-то старой газеты два косяка, один из которых протянул Эдвардсу.
– Как давно мы не виделись? – ухмыльнулся Эрик.
– Кажется, с тех пор, как ты связался с тем разноглазым очкариком. Кстати, я очень рад, что вы с ним завязали. Он уж точно тебя не стоил, – серьёзным тоном заключил Кристиан.
Ричардсон бросил на него раздражённый взгляд. Господи, опять этот Йоханесс! Когда уже, наконец, весь мир вокруг гангстера забудет это имя и перестанет мучать его несчастное сердце? Ольсен ненавидел Гловера за то, что тот тогда привёл своего кузена, ненавидел Анджелль за то, что она пальчиком указала на Ольсена, ненавидел себя за то, что позволил себе влюбиться. Влю… что? Нет, никакая это не влюблённость! Так, мимолётная симпатия. Скоро пройдёт. Йоханесс просто слишком сильно похож на Энтони.
Хватит бесполезных мыслей! Ричардсон поднёс косяк к порошку и медленно втянул пыль через ноздрю, чувствуя, как сладко распространяется наркотик по крови. Мужчина глубоко вздохнул и откинулся на кровать. Тело наполнялось новыми силами, мысли освежались и обновлялись, заполнялись интересными идеями. Рядом плюхнулся Кристиан, широко улыбаясь во все свои белоснежные зубы.
– Быть гангстером прекрасно, – усмехнулся Эдвардс, через прищуренные глаза наблюдая за Эриком.
Дон кивнул головой, расплываясь в широкой улыбке. Крис усмехнулся и приподнялся на локтях, после чего перевернулся и оказался прямо над Ричардсоном, медленно наклоняясь, чтобы оставить на его желанных губах мягких поцелуй. Дон не сопротивлялся, лениво отвечая Эдвардсу, уже почти не обращая внимания на окружающий мир, на пустые проблемы и неинтересные надоедливые лица. Жизнь прекрасна, разве нет?
Но вот в голову врезалась мысль, заставившая похолодеть кровь в жилах. Ричардсон резко отпихнул от себя Кристиана и сел, растерянным взглядом наблюдая за стеной, пытаясь сфокусироваться на ней.
Энтони и Йоханесс на самом деле – совершенно разные люди.
***
Radiohead – How To Disappear Completely
– А всё из-за того, Йоханесс, что ты в последнее время слишком много пил, – фыркнул Гловер, внимательно осматривая умирающего на диване брата. – Господь, Эльфрида, скажи, почему мы ещё с ним возимся?
Томсон тяжело вздохнул и присел на старый разваливающийся стул, который давно пора было сменить на новую мебель, но теперь Ольсену точно было не до этого. Да и вообще, кто будет думать о сломанном стуле, когда на глазах на пылинки рассыпается живой человек? Пускай Гловер и строил вид незаинтересованного лица в проблемах кузена, но и он, и Фрида прекрасно знали, как болит сердце Томсона за единственного родного человека в этом погрязшем во мраке городе.
Ольсен, впрочем, высказывание брата проигнорировал, продолжая испепелять взглядом потолок, явно находясь в каких-то своих серьёзных раздумьях. И ведь это не в первый раз. Йенса точно что-то тревожило, да и дураку было ясно, что алкоголизм не мог появиться неизвестно откуда. Кризис среднего возраста? Если бы Гловер был глупым или незаинтересованным в жизни Ольсена, то он обязательно бы так и решил.
– Потому что он твой кузен и мой друг, – виноватым голосом ответила Пауэлл.
Ещё одна проблема на седины Томсона – это странное поведение девушки, которая в последнее время словно чувствовала себя глубоко виноватой за какой-то совершённый поступок. У Йоханесса и Фриды словно был какой-то общий страшный секрет. И ладно Ольсен – жизнь брата вообще казалась одной сплошной загадкой, – но у Пауэлл ведь никогда не было тайн от Гловера! Признаться, иногда Томсон раздражался и ревновал, потому что Эльфрида, немудрено, – его последняя надежда на счастье, а Йенс – единственный живой родственник, с которым мужчина поддерживал общение. Но, несмотря на прошлые обиды и ссоры, Гловер понимал, что между этими двумя не могло быть ничего, кроме парочки невинных поцелуев в щёку и тёплых дружеских объятий. Ну и секретов, в которые Томсона забыли посветить.
– Ты уверена, что правильно называешь наши отношения? – фыркнул Йоханесс, даже не посмотрев на Фриду.
– Я не знала, что всё так получится! Да, я должна была сделать это немного иначе, я должна была предвидеть, что это ранит тебя, но мне хотелось и хочется сейчас уберечь тебя! Ты должен открыть глаза и увидеть действительность!
– Это ты должна открыть глаза и увидеть правду, а не жить сплетнями, которые разносятся по городу, – проскрипел Ольсен, резко поднимаясь с дивана и поворачиваясь в сторону девушки. – Откуда тебе знать, где эта грёбаная действительность? Может быть, она вовсе не с твоей стороны? Может быть, это не я её не вижу?
Эльфрида закрыла лицо ладонями, давясь уже стекающими со щёк слезами. Но Йоханесса это не остановило, он всё равно не чувствовал жалости к подруге, потому что девушка со своей заботой зашла слишком далеко, пытаясь выставить в глазах Ольсена любимого человека последней дрянью на Земле. Признаться, Йенс и сам всегда терялся в догадках, пытаясь понять, кем является Эрик Ричардсон. А после того случая все страхи увеличились и разгорелись ясным пламенем до немыслимых масштабов. Мужчина всё ещё был уверен в том, что до боли в сердце любил гангстера и был готов простить ему все грехи и обиды, однако перед глазами светился вопрос: художник полюбил уродливого монстра или падшего ангела со спаленными крыльями?
И всё же если Эрик питается любовью и страхами других людей, то Йенс первым отдаст Ричардсону на растерзание своё живое трепещущее сердце. Если гангстеру становится лучше, когда тот пачкает свои руки в крови, то Ольсен первым предложит ему проткнуть ножом свою грудь. Чёрт, да даже если Ричардсон ест людей, то Йоханесс готов пожертвовать своей плотью.
Но отчего-то Ольсен всё ещё был уверен в том, что видит куда глубже и больше. Все люди вокруг определённо ошибаются, раз не видят, что Эрик Ричардсон – глубоко страдающий человек с огромной раной в сердце, которую пытается скрыть от окружающего мира и спрятать за толстым слоем льда и жестокости. Гангстер – это потерянный ребёнок, которому не протянули руку помощи.
– Теперь ты рыдаешь? Правда? – уже почти кричал Йоханесс, сжимая побелевшими пальцами ручку дивана. – Почему ты пытаешься влезть в мою жизнь? Почему ты пытаешься изменить меня? Я противен тебе, да? Я противен тебе тем, что могу любить? Так убирайся же и не смотри на меня никогда, если тебя раздражает моё пламенное сердце!
