Ренди – это сын этой печальной женщины, верно? И, судя по её словам, этот парень был на грани самоубийства. Но почему? Что такого страшного случилось с этим человеком, о чём так боится рассказать Эльфрида, каждый раз отводя в сторону взгляд, когда упоминает Ренди?

Ольсен снова перевёл взгляд на чахнущую женщину, которая теперь уже казалась несчастной старушкой, потерявшей всё на свете, оставшейся в полном одиночестве в этом безумном мире. Он прекрасно понимал, что чувствовала миссис Грин.

– Папа, а куда унесли бабушку? – спросил Оливер, прижимавший к себе подушку, с которой ещё не успел расстаться после недолгого сна, прерванного приездом врачей.

Йоханесс резко развернулся и столкнулся с потерянным взглядом сына, который заметно дрожал то ли от страха, то ли от холода. Ольсен постарался улыбнуться и на недолго выкинуть из головы вялое умирающее тело матери и громкие хрипы, исходящие из влажного рта.

– Малыш, тебе нужно в кровать. Не стой на холодном полу, ты ведь заболеешь, – ласково произнёс Йоханесс, изо всех сил стараясь заглушить боль в голосе, вырывающуюся из грудной клетки наружу.

– Что с бабушкой? – проигнорировал Оливер слова отца, уже растирая ладонями слезящиеся глаза.

Конечно, он уже взрослый мальчик, поэтому и сам может всё понять. Вивьен в последние дни стала очень плоха, потому что болезнь знатно выжимала из неё все соки. То, что произошло сейчас, было всего лишь вопросом времени, каждый из членов семьи знал, что рано или поздно конец все-таки настанет. И пускай Йоханесс готовил себя к смерти матери, жгучая боль все равно охватывала всё сердце и сжимала каждый орган. На уме крутился лишь один вопрос: что делать дальше? Как жить? Как найти в себе силы утром подняться с кровати и пойти на работу?

– Почему дедушка плачет? – срываясь на истерику, повторился Оливер, делая небольшой шажочек назад.

Йенс мягко улыбнулся, пытаясь собраться с силами, чтобы не сорваться самому, вместе с тем пытаясь придумать то, как рассказать обо всём сыну. Оливер был ещё слишком мал для того, чтобы переживать трагедию такого масштаба.

– Олли, иди ко мне, – слабо произнёс Йоханесс, жестом подзывая к себе мальчика.

Сын быстро бросился вперёд, чтобы утонуть в тёплых объятиях отца и раствориться в них, так, чтобы все ужасные мысли ушли из головы, чтобы маленькое неокрепшее сердце перестало плакать. Йенс крепко обнял мальчика, бережно покачивая его из стороны в сторону и нежно поглаживая по голове. Олли уткнулся носом в грудь мужчины, издавая тихие всхлипы, которые сначала даже пытался сдержать в себе.

– Людям свойственно уходить, это нормально, слышишь? Но бабушка никогда не уйдёт из твоего сердца. Она будет наблюдать за тобой с огромного светлого облака и улыбаться твоим успехам, – шёпотом произнёс Йоханесс, не решаясь говорить в полный голос, чтобы Оливер не понял, что сам Ольсен тоже плачет.

Но в первую очередь Йенс думал не о своих чувствах, а о том, сколько теперь потребуется поддержки и заботы мальчику, чтобы пережить эту огромную трагедию, свалившуюся на их семью. Ольсен думал о том, что обязательно встанет с кровати и пойдёт на работу, потому что теперь на него свалилась куда более серьёзная ответственность. Мужчине нужно оставаться сильным, чтобы не дать свалиться своему отцу и маленькому сыну, у которого впереди ещё целая жизнь, которая не должна быть загублена в столь раннем возрасте.

– Я всегда буду любить её, – слабо произнёс Оливер, сильнее прижимаясь к отцу.

– Она тебя тоже, малыш. И я буду любить её. И дедушка. И она будет любить всех нас, – шептал Йоханесс, оставляя на макушке мальчика мягкие поцелуи.

– Папа, я люблю тебя.

– И я люблю тебя, солнышко.

– Ты никогда не оставишь меня? – мальчик поднял на Йенса слезящиеся глаза: такие же тёмные и большие, как и у Иды, которая когда-то смогла бросить родного сына.

– Никогда, мой хороший. Никогда.

Голова резко начала кружиться вместе с миром вокруг. Йоханесс крепко вцепился в ручку стула, пытаясь удержаться на месте. И почему в комнате вдруг стало так душно?

Ольсен, казалось бы, помнил каждую слезинку, которую уронил тогда маленький Оливер на деревянный пол, оплакивая смерть своей любимой и единственной бабушки, заменившей ему сбежавшую мать. Чёрт, а как долго тогда Йоханесс пытался вернуть мальчику его светлую улыбку. Мужчина старался продолжать работать так же продуктивно, чтобы прокормить свою семью, и в тоже время изо всех сил надеялся сохранить в Оливере веру в счастливое будущее. Тогда Ольсен буквально тонул в темноте, но продолжал держаться и бороться дальше, при этом не допуская даже мысли о том, что может порваться, словно гитарная струна.

Но всё стало куда хуже, когда через год ушёл и отец.

– Папа, почему все уходят? – спросил Оливер через неделю после похорон Ульрика.

И тогда Йоханесс заблудился в этом вопросе, бесконечно долго пытаясь найти на него ответ, но почему-то в голову не приходили нужные слова. Наоборот, Ольсен своими размышлениями только куда сильнее запутывал клубочек ниток, с ужасом понимая, что найти начало и конец теперь практически невозможно. – Что будет с человеком, если он останется в полном одиночестве? – уже гораздо тише произнёс Расмуссен.

Наверное, он разобьётся на тысячу мелких осколков, словно бутылка, которую кинули в стену, или зеркало, которое упало на пол. Из этих маленьких стёклышек, как ты не старайся, уже нельзя будет собрать то, что было изначально.

– Малыш, ты не останешься один. Никогда, – уверенно ответил Йоханесс, присаживаясь рядом с расположившимся на диване Оливером.

– Но если бабушка и дедушка ушли, то ты ведь… ты тоже можешь… – тихо сказал мальчик, отворачиваясь в сторону, чтобы отец не видел его выражения лица.

В груди невольно сжалось сердце от этих болезненных слов. Ольсен метался глазами по комнате, словно надеясь в каком-нибудь предмете найти подсказку или совет того, чтобы наконец определиться, что ответить сыну.

– Слышишь, нет. Я не оставлю тебя. Даже когда весь мир отвернётся от тебя, я всё равно буду на твоей стороне. Я всё равно сделаю всё, чтобы помочь тебе. Даже когда меня не будет рядом, я всё равно буду с тобой, – тихо ответил Ольсен, осторожно заправляя длинный тёмный локон волос сына за маленькое ушко.

– Даже когда тебя не будет рядом?

– Даже когда меня не будет рядом.

Оливер повернул голову в сторону отца, с зарождающейся надеждой в глазах всматриваясь в его лицо, чтобы убедиться в искренности сказанных слов. Наконец, мальчик робко улыбнулся, почувствовав поддержку Йенса. Ольсен улыбнулся в ответ, думая о том, что действительно сделает всё, чтобы не дать Оливера в обиду.

Ruelle – Genesis

– Йенс, дорогой, ты в порядке? – обеспокоенно спросила Эльфрида, подбежав к своему другу.

Ольсен поднял на неё глаза, понимая, что видит вокруг лишь большие чёрные пятна, мешающие разглядеть Пауэлл, которая стояла прямо возле Йенса, крепко схватив его за руку. Всё тело мелко дрожало, охваченное дикой паникой, которая теперь сидела под кожей и царапала внутренности. Чёрт, Ольсен же обещал, что никогда не оставит Оливера, что продолжит стараться ради него. Но что было сейчас? Теперь Йоханесса затягивало в бесконечную бездну трагедии и страха.

Мужчина до ужаса не любил вспоминать тот год его жизни, когда скончались оба родителя, но каким-то удивительным путём Йоханесс смог выбраться из него и не сломаться. Но если следовать этой логике, то выходит, что самый худший промежуток жизни у Ольсена наступил сейчас, потому что он больше не мог ни работать, ни следить за своим сыном. Йенс банально потух из-за какой-то никчёмной мелочи по сравнению со всем тем, что Ольсену пришлось пережить раньше. Неужели с возрастом Йоханесс стал настолько слабым и неприспособленным к жизни, что уже готов был сдаться?