Спустя примерно час пути, за который, как казалось заскучавшему, измученному Рыжему, горы нисколько не придвинулись, к ним подъехала демоница Дэва, лихо державшаяся в седле. Гикнула, останавливая легкую, быструю лошадь, спросила с необычайной вежливостью, все ли у них в порядке. Ехавшие подле охранники смерили ее суровым взглядом, и Рыжий улыбнулся. Растрепанная, запыхавшаяся Дэва обманчиво напоминала простую, очень симпатичную девчонку, которую можно потискать в таверне, но на деле, насколько он знал, была одним из лучших рубак в Роте.

— Рыжик, тебе Нииран просил передать, что после остановки попросит помочь! — подмигнула Рыжему Дэва. — Нужно зачаровать лошадям лапы: тут какая-то непривычная, очень твердая земля. Его с помощниками не хватит на всех.

Не тратя слова, Рыжий козырнул от виска. Ему было позволено — Дэва одобрительно хмыкнула и, наподдав пятками лошади по впалым бокам, ускакала к своим. Плескался гладкий хвост лошади — мелькала и пушистая кисть ее азартно приподнятого хвоста.

— У тебя, кажется, очень теплые отношения с Гвардией, — заметил Вахза, и Рыжий замешкался, пытаясь понять, больше в его тоне изумления или недовольства. — В наши времена это разумнее всего… Ты знаешь того мальчишку? — любопытно спросил он. — У него ожоги на шее… Вирен — так? Он ведь сын Сатаны? До меня доходили слухи, но я не думал, что он лично отправится в поход.

Как с облегчением увидел Рыжий, не подозревающий о внимании купца Вирен неспешно ехал впереди и с чем-то приставал к перехваченной Дэве, которая мрачно и хищно оглядывалась по сторонам. Хвост ее по-прежнему напряженно дрожал, словно демоница постоянно ожидала нападения — это чувство Рыжий разделял.

Откинувшись в седле, Вирен хохотал. Удивительно, как Рыжий, расставшийся с другом на добрых полгода, так быстро научился чувствовать его. Он понимал, что хочет сказать Вахза, напустивший в тон яда, и с кем угодно его подозрения были бы истинными — но не с гвардейцами.

— Он никакой не сын Сатаны, он сын Гвардии, — неожиданно для себя заступился Рыжий. — Вирен сирота, у него дом сгорел… Рота воспитывала его как родного, даже больше, чем родного, — медленно проговорил он, вспоминая вечно занятого купеческими делами отца. — Что с того? Вирен мне товарищ, вот и все. Перейди я дорогу Гвардии, его дружба меня не спасла бы. Он ценит справедливость так же, как и любой из них.

И это — единство, круговую поруку, семью — Рыжий в Гвардии не мог не уважать, хотя никогда и не пытался влиться в их круг. Особый круг Ада, который они построили сами — он был Десятым, а вовсе не враждебный Тартар, встретивший демонов мертвенным молчанием.

— И не переходи, не надо, — цокнул Вахза. — Но лучшего соглядатая и представить невозможно, согласись?

И, кляня себя, Рыжий задумался, вспомнил тетрадку Вирена, его прыгающий неаккуратный почерк, торопливый, дергающийся. Но вместе с тем помнил и довольный вопль при встрече, изрядно его смутивший, и счастливую ухмылку, и то, как Вирен подмигивал поблескивающими зеленоватыми глазами, обещая помочь с Ринкой… Не мог Вирен быть шпионом командора, он попусту не способен был на подлость. И не стал бы так выворачивающе искренне писать в своем глупом журнале.

— Могу я задать вопрос? — осмелев, потребовал Рыжий.

— Отчего же нет? Вопрос на вопрос — честная мена. И я надеялся, мы станем приятелями за время долгого странствия…

Невозможно было понять, смеется Вахза над ним или и правда предлагает неясный пока для Рыжего союз. По лицу его невозможно было ничего прочесть: оно оставалось недвижно, ровно, словно Вахзу ничего не тревожило. Дорогой кафтан с драгоценными запонками казался неуместным в сухом безжизненном Тартаре; сабля с большим камнем на рукояти мозолила глаза. Рыжему не за что было зацепиться.

В этот момент он пожалел, что не внял словам отца, желавшего видеть в нем достойного наследника, помощника. Нахарэд из Рашта — купец из знаменитого рода… Он выбрал другое имя и другую судьбу, однако теперь Рыжему пришло в голову, что умение отца читать демонов по одному взгляду, столь необходимое при его ремесле, помогло бы куда больше магии. Разум Вахзы защищал такой плотный магический заслон, что нечего и думать было незаметно пробиться.

— Я поразмыслил немного, поговорил с гвардейцами. Кто-то вернулся из Тартара и предложил вам нечто ценное, верно? — спросил Рыжий. — Я раньше думал, откуда у вас такая нерушимая убежденность, что здесь можно что-то найти… Большинство считает, что Тартар — это бесплодная пустошь. Пока что я склонен с ними соглашаться. Но вы ищете что-то — и если б не знали, что из этого можно выжать деньги, не потратились бы так на экспедицию. Сейчас время большого торга, на Восьмом сняли урожай, — блеснул знаниями он: Рыжий, хотя и не желал учиться у отца, некоторое перенимал случайно, просто живя в семье купца и слушая. — И в самый ее разгар вы назначили поход. Боялись конкурентов?

— Верно, — сказал Вахза задумчиво: теперь-то он воспринимал Рыжего всерьез и обжигал темным, испытывающим взглядом. — Риск оправдан — полностью. Пусть я потеряю от того, что не явлюсь на ярмарку в Столице, зато скоро привезу диковинки, которых больше ни у кого нет. Однако… Хороший купец никогда не развязывает язык. И для друзей — тоже.

Цыкнув, Рыжий предпочел отъехать чуть вбок, чтобы следить за проползающим мимо плато. Больше они с Вахзой не разговаривали, купцу довольно было, что маг тащится рядом и, в случае чего, первым примет удар. В Тартаре наконец-то начинало темнеть, когда Рыжему показалось, что вечер не настанет никогда. Темнота же была временем зверей — это он знал если не из своего опыта, то из баек. Ночь заставила его быть вдвое настороженнее, но мерный ход лошади убаюкивал Рыжего.

Они остановились на подъезде к горе, на небольшой возвышенности, откуда хорошо было видно пустошь. Гвардейский маг, Нииран, неловко взмахивая руками, возводил защиту, и Рыжий согласился ему помочь, хотя сам едва стоял на ногах, и вместе они тщетно пытались не запутаться в неподатливой бечеве тартарской изнанки.

***

Тартар, окрестности гор, первый день.

В этом мире время течет совсем иначе, потому нас выкинуло в день из кромешной ночи. Спать пока не хочется, но я знаю: едва дойдем до гор и разобьем лагерь, упаду без сил. До сих пор мутит. Рыж говорит, те неполадки с заклинанием — это нормально, но среди солдат ходит слух, что это все дурные предзнаменования. Обычно Влад смеется над ними, говорит, нет никого суевернее солдата, но мне кажется, иногда самые образованные и разумные проигрывают. Не знают жизни, полагаются на какие-то правила, когда как чутье куда правдивее.

Вокруг мелькают тени, разведка видела диких псов. Они следуют за нами, но держат дистанцию. Говорят, они нисколько не похожи на наших прирученных гончих, с которыми Гвардия ездит охотиться на преступников… Я с детства люблю собак, но подслушанные у взрослых рассказы о диких отродьях Тартара заставляли меня подолгу всматриваться в темноту комнаты и закапываться под одеяло. Гвардейцы не скупились на подробности. Под одеялом было жарко, душно, неудобно, но я один нос оставлял снаружи, боялся высунуться. Однажды Ян просидел со мной до рассвета, отпугивая кошмары и поглаживая по волосам; я заснул на нем, слушая, как его самого в детстве изодрали адские псы и как он примирился со своим страхом… Он убедил, что в Гвардии мне не грозит ничего. Ян был теплый, хотя раньше он казался слишком строгим. Потом он мне, смеясь, рассказывал, что жутко боялся детей. Но мне часто кажется, что без той ночи, проведенной на его плече, я не был бы собой.

Вечер. Очень хочется спать. Помогал ставить палатки, почти рухнул. Дэва сказала, я мешаюсь под ногами, а у меня нет сил обижаться. Ничего, дерну ее завтра за хвост. Глаза слипаются, карябаю это почти в темноте. [неразборчиво] Гил шипит, чтобы я сейчас же погасил амулет и дал нормальным демонам поспать.

Тартар, горы, второй день (утро)

Перечитал то, что написал вчера, захотелось вымарать половину и назвать себя сентиментальным идиотом. Собирался писать про Тартар, но в первый же день расклеился, понесло меня в детство. Наверное, хочется чувствовать связь с Адом, знать, что где-то там меня ждут и надеятся, что я вернусь целым — и потому я не расклеиваюсь, как судачащие солдаты.