– Сам знаешь! – нож в руке подрагивал, но только слегка. Ударить сумеет, сучара. – Лекарство доставай, плохо мне!

Это только в кино бравый скоропомощник выбивает нож из руки злодея и руку эту ломает. А тут – прихожая узкая, особо не увернешься, и девчонка сзади. Ладно он, Бирюк, но если ее зацепит…

– Так не выдают, – смотреть в глаза, не на нож. – Мы ж линейная бригада, наркота только у спецов.

– Не пизди! – урка двинулся вперед. – Все у тебя есть! Слышь, ты не понял?! Ломает меня, я щас что хочешь могу сделать…

Надька! Серёгу прошиб холодный пот. Эта дура как-то умудрилась просочиться между ним и стеной, а как оказалась за спиной у машущего ножом урода – вообще непонятно. Положила два пальца на дельту справа и негромко сказала:

– Брось.

Наркот вздрогнул всем телом, но руку с плеча не стряхнул. Вытаращив глаза, хватал ртом воздух. Без звука. Нож в руке ходил ходуном.

– Брось. – У девчонки побелело лицо, зрачки расплылись так, что глаза сравнялись по цвету, стали черными. – Или будет еще больнее.

Нож выпал из разом ослабевших пальцев, стукнулся о линолеум, и стук вывел Бирюка из ступора.

– Млять! Надька, ты…

– Минуту, Сергей Юрьевич, – в голосе едва улавливалось напряжение. – Еще минуту.

Наркот, мелко трясясь, грохнулся на колени. Девочка по-прежнему касалась его только кончиками пальцев, но ни оттолкнуть ее, ни хотя бы повернуть голову он, похоже, не мог.

– Слушай меня внимательно. Сейчас мы уедем. Посмеешь вякнуть куда – я вернусь, и твоя ломка тебе раем покажется. – Пальцем свободной руки Надя чертила что-то у него на спине. – А следующая доза для тебя станет последней. Это тоже запомни.

Она несильно толкнула утырка, и тот, закатив глаза, мешком завалился набок.

– Очнется. Скоро, – Надины зрачки сузились до нормального размера. – Пойдемте, мне на воздух надо.

На лестнице ее шатнуло, и оставшиеся пролеты Серёга придерживал ее, чтобы не упала. За шкирку – по-другому, неся ящик и кардиоргаф, было бы неудобно. У самой двери подъезда девчонка высвободилась и на улицу вышла сама. Прислонилась к перилам крыльца, несколько раз глубоко вдохнула – ртом, потому что из правой ноздри побежала струйка крови.

– Это сейчас пройдет, – Надя отмахнулась, достала платок, зажала переносицу и потопала к машине.

– Серёга, что у вас там стряслось? – Пашка отбросил недокуренную сигарету. Девчонка обошла его и влезла на свое место в кабине.

– Это ты вот у нее спроси! – рявкнул Бирюк, следом забираясь в машину. – Надька! Это какого хера там было?!

Он добавил бы еще пару ласковых слов, но девчонка осадила его хмурым взглядом.

– Не орите. Думаете, мне это в кайф? Сделала, что было нужно.

– Так что сделала-то? – Пашка сел со своей стороны.

Надя не ответила – была занята, вытирала остатки крови из-под носа, – поэтому Серёга сам, коротко и матерно, изложил водителю произошедшее на вызове. Пашка присвистнул.

– Так ты что, эта… как вас там?

– Нас по-разному называют: колдунами, экстрасенсами, даже «специалистами по танатологии» – это такой умный политкорректный термин. – Надька передохнула, цвет лица вернулся в норму. – В моей семье принято называться по старинке – некромантами.

– Ведьма, короче, – подвел итог Бирюков. – Почему сразу не сказала?

– Так меня не спрашивали, – она пожала плечом. – Да и не принято это афишировать, пока не нужны наши услуги… ну, или пока нас не пытаются зарезать за наркоту из укладки.

– Последний раз, – помолчав, сказал Бирюк, – я такое в Чечне видел. Думал, больше никого из ваших не встречу…

– А вы не думайте, – посоветовала она и полезла в бардачок за конфетами, которых сама же туда насовала. – Так всем нам будет лучше. Вам я не наврежу, а… А по работе всякое может быть.

Ведьмой ее назвали еще не раз и не два, и не только Серёга. В скоропомощной работе и вправду случается всякое, и везло тем, в чьей бригаде на опасных вызовах оказывалась маленькая вредная девчонка-фельдшер. Со временем кличка прочно прицепилась. Надя принимала ее с обычной кривоватой усмешкой и продолжала делать свое дело. Работала без надрыва сутки через трое, по внешним признакам – не бедствовала, а уж чем занималась вне работы – никто не спрашивал…

– Пётр Степанович, вызывали?

– Заходи, Арзамасова.

Она и вошла. И села, не дожидаясь приглашения. Пётр привычно содрогнулся, окинув фельдшерицу взглядом, и содрогнулся. Мысленно.

По летнему времени, Ведьма щеголяла с короткими рукавами, выставив на обозрение разрисованные предплечья. Нет, многие на «скорой» балуются татуировками, но у этой выше пальцев лоскута чистой кожи не найдешь. Левый висок выбрила чуть не «под ноль», в ухе штук пять разных колец. Поговаривали, правда, что она из этих… специалистов, и что татуировки у нее «рабочие», но железа-то куда столько?

– Опять жалоба на тебя, Надежда Олеговна.

– Таки прямо на меня? – Арзамасова вскинула проколотую бровь. Спасибо, что хоть в носу колец не носит.

– Тебя по описанию не узнать невозможно, – заведующий выразительно кивнул на ее руки. – На, почитай.

– «…и явно бывшая заключенная и наркоманка с тюремными наколками на руках», – нужную строчку Арзамасова прочла вслух и с надрывом. – Ну, понятно. Я даже знаю, откуда это. Мы туда мчались на очередное «задыхается», а обнаружили страдающего с похмелья урода сорока двух годиков при мамочке, и они вдвоем требовали его, цитирую, «прокапать», конец цитаты.

– И ты, естественно…

– Разъяснила им суть термина «экстренная служба». Максимально корректно разъяснила, Бир… то есть, Сергей Юрьевич подтвердит.

– Еще бы Бирюк не подтвердил! Нашли друг друга… – Пётр снова наткнулся взглядом на ее наколки и взгляд отвел. – Надька, Надька… Слушай, как на тебя отец смотрит?

– С нескрываемой гордостью, – нахально ответила девчонка.

– Начни уже прикрывать свою… красоту, а?

– Окститесь, шеф, тридцать градусов жары! Хотите – ищите повод уволить. – В кабинете посреди июля потянуло холодом. – Сама не уйду, вы ведь знаете?

Знает. И знает, что нормального повода уволить эту заразу не найдет. То есть, найти можно, и создать можно… Но у него слишком веские причины никогда не избавляться от Ведьмы.

– Знаете, – повторила она, и лицо смягчилось, а в кабинете потеплело. – Можно, я уже пойду? Мне заступать надо.

– Объяснительную напишешь.

Напишет, и еще как. Не дай бог, кто из высокого начальства это прочтет.

– Вы их коллекционируете, что ли?

– А то! Выйду на пенсию, издам твои сочинения – хоть денег заработаю на старости лет.

– Тогда я подам на вас иск о нарушении авторских прав. – Ну вот умеет же хорошо улыбаться, на нормальную девку становится похожа.

– Иди работать, Арзамасова.

Уже взявшись за ручку двери, Ведьма остановилась:

– Да, Пётр Степанович. Я тут слышала, Феде Смирнову с четырнадцатой подстанции череп проломили на вызове.

– Знаю. В реанимации он.

– Адрес того вызова случайно не знаете?

– Нет. Даже случайно.

– Ладно. – Надька толкнула дверь. – Сама выясню.

***

Раз… два… три… Рита со злой сосредоточенностью давит бабке на грудину. Трещит ребро, правда, слышно это только мне. Интересно – мысль проскальзывает фоном, не мешает работать, – была бы жалоба, что сломали? Но жалобы не будет, потому что бабке не выжить, и вызванные нами спецы не успеют. Сжимаю амбушку раз за разом, а сама вижу его. Стоит рядом, еще чуть – и коснется моей руки, настолько тут тесно…