– Ну? На чем порешим?

Воробей скорчила гримасу:

– Мне не очень-то по душе выручать вояк после того дерьма, в которое они нас окунули, но… ну да. Какого черта! Давайте смотаемся туда.

Вишал тяжело вздохнул и поднял руку:

– Мне не хочется, чтобы эта война продолжалась. Если в наших силах сделать что-то, чтобы положить ей конец, думаю, надо это сделать.

– Куда она, туда и я, – заявила Хва-Йунг и опустила руку на плечо Воробья.

Нильсен заморгала – Кира не сразу поняла, что первый помощник пытается скрыть слезы. Шмыгнув носом, она кивнула:

– Я тоже голосую за.

– Как насчет энтропистов? – напомнила Кира.

– Они не в состоянии принимать решение, – сказал Фалькони. – Но спросить я спрошу.

Его взгляд померк – капитан переключился на дополненную реальность. Губы его слегка шевелились, беззвучно диктуя текст. В рубке воцарилось молчание.

«Наверное, он общается с энтропистами через монитор в медотсеке, поскольку их импланты сгорели», – подумала Кира. Она воспользовалась перерывом, чтобы ознакомить Итари с принятым решением. Постоянный двусторонний перевод слегка ее утомил. Также Кира глянула на голограмму и с облегчением убедилась, что их пока никто не преследует. Однако жутям удалось уничтожить ближайший ресивер солнечной энергии.

– Итак, – сказал Фалькони. – Веера говорить не может, но Джоррус голосует за. Летим. – Он еще раз вгляделся в каждого. – Все согласны. Значит, договорились. Грегорович, задай курс к месту встречи, которое указала нам Щеттер.

Разум корабля фыркнул – необычно нормальный звук для этого безумца. И сказал:

– А про меня забыли? Или мой голос не учитывается?

– Разумеется, учитывается! – нетерпеливо ответил Фалькони. – Давай голосуй.

– Итак, раз вы столь любезны, что спросили мое мнение, – судя по тону, Грегорович вновь колебался на грани между нормальностью и сумасшествием, – я голосую ПРОТИВ.

Фалькони закатил глаза:

– Мне очень грустно это слышать, Грегорович, но мы уже приняли решение большинством – семеро против одного. Задай курс и вытащи нас скорее отсюда.

– Нет, так не пойдет.

– Что ты сказал?

– Сказал, что не стану этого делать. Вроде бы тут все понятно, о капитан, мой строгий капитан, мой непредвиденный капитан? – И Грегорович захихикал и хихикал, пока этот звук не перерос в неудержимый хохот, разнесшийся по коридорам «Рогатки».

Ледяной ужас охватил Киру. Разум корабля и раньше был нестабилен, но теперь он окончательно рехнулся, и все они в его власти.

– Грегорович! – попыталась вмешаться Нильсен.

– Я возражаю, – прошептал разум корабля, внезапно оборвав смех. – Решительно возражаю. Я не потащу вас туда – о нет, – и что бы вы ни говорили и что бы вы ни делали, это не поколеблет моей решимости. Гладьте меня по головке и расчесывайте мне волосы, украшайте шелковыми ленточками и кормите отборной хурмой – я не отменю, не отзову, не отрекусь и никоим образом не откажусь от моего решения.

Кира объяснила, и медуза позеленела, как человек, которому стало дурно.

Фалькони выругался:

– Да что с тобой, Грегорович? Нет времени рассусоливать. Я отдал приказ. Меняй маршрут, черт тебя подери.

– Нет, не стану. О нет, не смею.

Капитан хлопнул ладонью по приборной доске:

– Что, серьезно? Ты ничего не имел против, когда мы отправлялись к Жукхе, а теперь ты вздумал бунтовать?

– Тогда смертельная угроза не достигала такой высокой вероятности. Рассчитанные риски оставались в пределах терпимого – с учетом имевшейся информации. Вы не планировали оказаться в гуще боевого сражения. А теперь я такого не допущу. Нет, ни за что.

Судя по интонациям корабельного разума, он считал, что действует совершенно правильно.

– Но почему? – спросила Нильсен. – Чего ты так боишься?

Вновь это слабоумное хихиканье.

– Вселенная пошла вразнос, чертово колесо раскрутили до предела. Повсюду тьма и пустота. И что теперь имеет значение? Тепло дружбы, свет человеческой доброты. Триг лежит при смерти, замороженный в глыбе льда, и я не допущу, чтобы наш экипаж понес новые потери. Нет, я этого не допущу. Если мы ринемся в гущу схватки между медузами и жутями, когда Седьмой флот рыщет вокруг, неся горе и бедствия, скорее всего мы встретим свой рок в облике того или иного корабля, который обрушит на нас ярость жестокой судьбы, не смягченную ни жалостью, ни милосердием, ни толикой человеческого разумения.

– Я тебя понял, – сказал Фалькони. – А теперь приказываю развернуть корабль.

– Не могу, капитан.

– То есть не хочешь.

Грегорович вновь испустил низкий и протяжный смех:

– Неспособность – с молоком ли впитана или внутри воспитана? По мне, что в лоб, что по лбу.

Фалькони обернулся к Нильсен, и Кира уловила тревогу на его лице.

– Ты слышал, что сказала Кира. Если не предупредим Узел Умов, потеряем единственный шанс заключить мир с медузами, возможно, наш единственный шанс победить жутей. Ты этого добиваешься?

И снова этот длинный басовитый смех.

– Когда непоколебимая сила хочет сдвинуть непреодолимый камень, вероятный исход вычислить невозможно. Всех ресурсов компьютера для этого не хватит. Статистические факторы умножаются бесконтрольно.

– Ты хотел сказать – непреодолимая сила хочет сдвинуть непоколебимый камень, – поправила Нильсен.

– Я всегда хочу сказать то, что хочу.

– Но не получается?

Воробей издала странный звук.

– Кажется, ты пытаешься высокопарно передать простую мысль: ты не знаешь, чем все кончится.

– Ага! – сказал Грегорович. – В том и дело. Никто из нас этого не знает, и я спасаю вас от Неопределенности с большой буквы, воробушки мои. О да, я вас спасаю!

– Ладно, с меня хватит этого нахальства, – заявил Фалькони. – Не хотелось мне это делать, но ты не оставил мне выбора. Код доступа четыре-шесть-шесть-девять-так-то-вот. Авторизация: Фалькони-альфа-браво-браво-виски-танго.

– Простите, капитан, – отозвался Грегорович, – неужто вы в самом деле рассчитываете, что это сработает? Вы не можете насильно отделить меня от системы. «Рогатка» моя, в первую очередь моя, а потом уж ваша. Плоть от моей плоти и прочая чушь. Примите поражение достойно. Мы летим к альфе Центавра, а если и там настигнет угроза, найдем тихую гавань на краю обитаемого мира, куда не проникнут назойливые щупальца инопланетян. О да, мы летим туда.

Он еще разглагольствовал, когда Фалькони ткнул пальцем в Хва-Йунг и бесшумно щелкнул пальцами. Механик кивнула, отстегнула ремень и быстрым шагом направилась к двери.

Дверь захлопнулась перед ней и с громким щелчком заперлась.

– Мисс Сонг, – заворковал разум корабля, – мисс Сонг, куда это вы? Знаю-знаю все ваши штучки и фокусы. Не пытайтесь меня обмануть: можете хоть тысячу лет тужиться, все равно меня не перехитрить. Мисс Сонг, мисс Сонг, ваша песенка спета. Оставьте свои бесчестные намерения – нет никаких сюрпризов в ваших мотивах, совсем никаких.

– Живо! – приказал Фалькони. – Панель управления. Может быть…

Хва-Йунг развернулась и поспешила к одной из панелей доступа под пультами управления рядом с голографическим монитором.

– А как насчет меня? – вмешалась Кира. Она не знала, что собирается делать механик, но отвлечь Грегоровича казалось неплохой идеей. – Меня ты тут не удержишь. Прекрати, или я разломаю контейнер, где хранится твой мозг, и повыдираю провода.

Стоило Хва-Йунг коснуться панели управления, как оттуда посыпались искры. Механик взвизгнула, отдернула руку и схватилась за запястье. Ей явно было больно.

– Ублюдок! – взвыла Воробей.

– Только попробуй, – прошептал разум корабля, и «Рогатка» завибрировала. – Ты только попробуй. Да и никакой пользы от этого вам не будет. Я установил автопилот, и уж его-то вы никакими силами не отключите, даже если обесточите мейнфрейм и перенастроите его на…