…Сколько лет прошло. Но до сих пор снится, особенно весной, когда треснут в каменных венах льдины, когда тёмная вода заблестит у берегов и под мостами, когда в ноздри ударит сырой запах оттаявшей земли.

Москва-река расколота на кривые соты и ромбы. Сонное течение тащит по чёрному зеркалу куски льда, а по набережной в обратную сторону струится к метро толпа. Лишь они двое никуда не спешат, и люди огибают их, как вода – остров. Она цепляется за руку Жанны, чтобы та снова не исчезла. Подумать только, год её не было! В десять лет – это целая жизнь.

Но рассказы она слушает вполуха – по ограде скачет воробей, и она не сводит с него взгляда. Он будто нарочно следует за ними, красуется, оправляет пёрышки. Из-за нахальной птицы стирается незатейливое желание – быть рядом с сестрой, а взамен проступает иное, хищное, неодолимое.

Жанна вдруг останавливается, просит подождать – кажется, заглянет в аптеку… Не важно. В мире есть один только воробей. Девочка ещё может настороженно обернуться, убедиться, что она никому не интересна – но зверь уже проснулся.

Воробей чует опасность, взмывает, кружит над рекой – прищуренные глаза следят; опускается на лёд.

Исчезает толпа. Мир плывёт, смазывается.

Она проскальзывает сквозь чугунную ограду и прыгает.

Острые когти вцепляются в льдину. Осколки ошпаривают лапы; но вот она, птица – на краю, совсем рядом. Она напружинивается, готовится…

Поздно.

Воробей взвивается в воздух. В жёлтых стеклянных глазах отражается небо.

Тогда был страх – обнаружат, раскроют. Была злость на саму себя. Теперь же каждый раз – жгучее желание, чтобы сон закончился по-другому; желание взмыть за воробьём, как не может ни одна кошка, и рухнуть вместе с ним в воду.

В тёмную, таинственную, пленительную воду.

Я закрываю глаза – и город, в котором я никогда не была, встаёт передо мной.

Он не выползает из-под тяжёлого одеяла туч. Пурпур крыш потускнел – много лет их не касались прямые лучи; знаю, что жители не упоминают названия Солнечного города без иронии. Море врезается в него с востока. Мне чудится перекат валов – но карта не даёт звуков, а в стенах наблюдательской не слышно шума настоящего моря.

Замечаю Хранителя – дома, где же ещё. Внимательно, квартал за кварталом, исследую город, но не нахожу ничего подозрительного. Никаких всплесков магии, встревоженных сборищ. Всё тихо.

Перестраиваю поток мыслей и ныряю в карту Луны.

Камень и свинцовая вода, запутанный лабиринт каналов. Улицы безлюдны, только патрульные гвардии лениво кружат под окнами. Я осматриваюсь – а город тем временем то тонет в ливне, то озаряется предзакатным сиянием, то сотрясается от молний. Даже наблюдая за Луной, нервничаю – и упаси меня Вигар там оказаться.

Хранительница, кажется, в штабе. На нём столько защитных заклинаний, что видение расплывается. По слухам, она снова планирует вторгнуться на какое-то мелкое созвездие; но наших союзников там нет.

Если не считать того, что с таким Хранителем на Луне всё идёт вкривь и вкось – здесь тоже не о чем беспокоиться.

Иду дальше. Земли Высшего слоя.

В который раз жалею, что магия не в силах дотянуться до Высочайшего.

За круглым столом нас пятнадцать. Подперев голову локтем, слушаю долгие выкладки и пытаюсь следить за дискуссиями. Стратегии наводят на меня тоску, но я умудряюсь изредка ронять замечания. Ригарт делает вид, что к ним прислушивается.

Жду, пока кто-нибудь не заведёт речь о магическом оснащении. Но, кажется, не в этот раз. Слово берут смотрящие, водружают на стол увесистую стопку папок. Отчитываются – или хвастаются – что закончили составлять досье на Вигар, которые ещё не прошли инициацию.

Гляжу отстранённо на корешки. Мне слегка не по себе. Одно дело – скользить по чужим землям, но дотошно собирать сведения о тех, кто пока ни о чём не подозревает…

Меня спрашивают лишь, как долго я буду готовить дорогу. Отвечаю – месяц.

Совет окончен, Отречённые один за другим покидают зал. Ригарт остаётся; я, помедлив, тоже.

Перебирает папки. Какие-то отбрасывает, не открывая – кажется, с инициированными; какие-то бегло пролистывает, в некоторые вчитывается. Надолго останавливается на одной.

– Надеюсь, я не ошибся в ней, – бормочет под нос.

– Уже завербовали?

– Нет. И не будем. Она… – он замолкает. Больше я из него слова не вытяну.

Смотрю на фотографию – я почти привыкла к этому безумному людскому изобретению, но всё же невольно вздрагиваю. Девушка, как живая, следит за мной с карточки жёлтыми кошачьими глазами; мерещатся вертикальные зрачки. Широко улыбается, русые волосы блестят в ярком свете. Сбоку выбита дата – равноденствие, неделю назад. Под снимком ещё целая пачка.

– Ну и что такого в этой… – прищуриваюсь, читаю. – Лии Вигар?

Ригарт отпускает нехотя:

– В ней самой – ничего особенного. Поэтому она и великолепный материал, всё что угодно можно вылепить, – он глядит оценивающе. – Ладно, тебе могу сказать. Мы постараемся, чтобы она сменила ту ненормальную с Луны.

– Неужели? – я облегчённо выдыхаю; хотя мне-то какое дело. – Но та ведь не так давно пришла?

Я выуживаю папку из груды тех, что Ригарта не заинтересовали. Карандашный рисунок на обложке, девушка вполоборота – кринал на лбу, меч, коса до пояса. Художнику отлично удался звериный взгляд Хранительницы.

– Бесполезное существо. Как и этот, – Ригарт кивает на досье Хранителя Солнца. На нём ни рисунка, ни тем более фотографии. – Ему замену тоже присмотрели. Попытаемся столкнуть их с Лией. Вигар соображают быстрее, когда их двое.

Беру у него папку, листаю. И впрямь – ничего особенного. Семнадцать лет. Город Москуа. Второй облик – кошка, две пройденные стихии – земля и огонь. И подробности, которые разве что местных занимают…

– Подожди, но она ведь и так знакома с каким-то Вигаром, – поднимаю голову. – Тут написано, он фамилию поменял, но об инициации знает… Странно.

Ригарт морщится:

– Проверяли его. В лепёшку расшибётся, но ничего ей не скажет. Освободим для него место на какой-нибудь звезде, чтобы не мешался… Не твои заботы. Кстати, подготовишь вводную лекцию по заклинаниям? Очередные новички явились.

– И так её наизусть помню, – усмехаюсь, как бы невзначай спрашиваю: – А что у нас там за дела с Луной и Солнцем?

– Кажется, я уже сказал, что тебя это не касается.

Он поднимается из-за стола и, не глядя на меня, выходит.

Закрываю досье на Лию, собираю папки. Чувствую, как холодок бежит по спине. Что за игру затеял Ригарт, с чего вдруг вздумал управлять чужими судьбами? Пусть бы Вигар и дальше призывались так, как всегда – волей Неведомого.

Конечно, до тех пор, пока Неведомое не будет нашим.

Рассветные лучи пробились сквозь стекло, заполнили комнату клубами золотой пыли. Лия зажмурилась и задёрнула шторы так резко, что сорвалась половина крючков. Бесполезно – тонкая ткань не была преградой для нового дня.

Спать можно не ложиться. А после такой ночи ничего не страшно: всё выплакано, всё обдумано.

Остаётся сходить с ума от неизвестности.

Или действовать.

Лия глубоко вдохнула и бросилась из комнаты.

– Пять утра, ты соображаешь? – пробурчала Жанна, когда Лия растолкала её и вывалила всё, что пришло в голову за ночь.

– Нет, – честно ответила она. – Но я так больше не могу. Мне надоело представлять… как он…

– Только не плачь, а? – Жанна зевнула и приподнялась на подушке. – Ничего не поняла. Куда ты собралась?

– В Архангельск. Я знаю, вряд ли, но вдруг… Ну хоть что-то!

– Какой Архангельск? Думаешь, вот так взял и поехал домой? И никому не сказал?