"Я знаю."

  — Тогда зачем все это?..

  «Подтверждение, не более того».

  "Вот дерьмо!"

  "Что?"

  "Дерьмо!"

  "Что теперь?"

  — Вы из полиции, не так ли?

  — Я?

  «Полиция, ты гнилой ублюдок!»

  "Устойчивый."

  «Свинья!»

  Она думала, что он собирается ударить ее в грудь, но кулак разжался, и он провел пальцами по темно-коричневому ее соску. «Может быть, позже мы сможем немного повеселиться, а? А пока, почему бы тебе не перебраться на кровать, приподнять ноги, взглянуть на эти фотографии, посмотреть, кого ты узнаешь. Хорошо, Мэри? Хорошо?"

  Резник был в гостиной, завороженный десятичасовыми новостями. Рядом с ним стояла полчашки холодного кофе. В этой части Южного Лондона образовалась фактически запретная зона, дороги были перекрыты транспортными средствами, перевернутыми и подожженными. По улицам разбросаны щебень и стекло. На всем протяжении Брикстон-Хай-роуд были выбиты витрины магазинов, что позволяло молодежи грабить по своему усмотрению. Отброшенный как слишком тяжелый диван из трех предметов лежал на спине поперек бордюра.

  Небо у верхнего края телевизора Резника полыхало оранжевым сиянием.

  Элейн стояла позади него, положив руку ему на плечо. — Бедный Бен, — сказала она.

  Он повернулся, чтобы посмотреть на нее.

  — Если бы это случилось здесь, с тобой все было бы в порядке. В настоящее время. Он был бы там, на передовой».

  Резник кивнул.

  «Я никогда не могла понять, — сказала Элейн, — почему он не перешел в отдел уголовного розыска одновременно с тобой».

  «Пристрастие к регулярным часам. Это и пребывание на улице».

  Элейн посмотрела мимо него на телевизор. «В эти дни я должен был подумать, что это последнее место, где кто-либо хотел бы быть. Любой из вас."

  Резник встал и выключил телевизор. "Кровать?" он сказал. "Ранняя ночь?"

  "Хорошо."

  В течение пятнадцати минут ритм дыхания Элейн изменился, и она заснула, предоставив Резнику прокручивать в памяти образы вечера. Сколько времени пройдет, прежде чем он распространится здесь?

  На углах улиц Хайсон-Грин и Рэдфорд собрались группы мужчин, руки в карманах, головы опущены. К утру, задолго до того, как в небе рассвело, были собраны первые ящики с пустыми бутылками из-под молока.

  Мэри Макдональд сидела одна в своей комнате, присела на корточки перед газовой плитой в своем розовом халате с фитилем и молилась о том, чтобы ее подруге Мари никогда не пришлось пройти через то, что она пережила той ночью; молилась о том, чтобы то, что он вынудил из нее, не попало в газеты и не было зачитано в суде. Просто молиться.

  А дожди?

  Быстро отключился, как только его голова коснулась подушки, заснув безмятежным сном праведника.

  Двадцать пять

  — Пора уходить, Чарли, — сказал Бен Райли. "Это и есть."

  Резник рассмеялся. — Просто увидимся за прилавком какого-нибудь паба, где-то работает небольшой газетный киоск. Ты будешь в могиле через двенадцать месяцев.

  «Лучше так, чем ударить по голове какого-нибудь кретина с дерьмом вместо мозгов».