"Хорошо." Резник сполоснул руки под краном, поискал полотенце, но не нашел; он вытирал руки о штаны, входя в гостиную. На экране подожжен перевернутый автобус, перегородивший улицу города; на заднем плане горели огни других, таких же костров. Юноша, полумаскирующий лицо шарфом, подбежал к камере и швырнул бутылку. Микрофон уловил звон стекла, свист пламени.

  — Белфаст? — спросил Резник.

  Элейн покачала головой. «Брикстон».

  Резник подошел ближе к съемочной площадке и сел.

  Мэри Макдональд сняла комнату на Теннисон-стрит: полуторная кровать и платяной шкаф, меламиновый стол, стул, неустойчиво прикрепленный к стене газовый камин, который производил небольшой взрыв, когда она наклонялась к нему со спичкой. На выложенной плиткой полке над ней стояла пара открыток с пряжками, присланных теткой из Дени, пластиковый цветок в тонкой фарфоровой вазе, фотография ее самой и ее подруги Мари в Ярмуте, держащих в руках мороженое, в забавных шляпках и так смеющихся. они были вынуждены цепляться друг за друга, чтобы не упасть.

  — Мэри, не так ли? — сказал мужчина.

  «Я никогда не говорил…»

  Он был моложе среднего игрока, не толстый, высокий, неплохой вид. Что он хотел от нее?

  — Значит, Мэри?

  "Я никогда …"

  — Я знаю, ты никогда не говорил.

  "Тогда как …"

  "Я знаю? Ну…» улыбаясь, «… ты выглядишь как Мэри. Хорошая католичка. Возможно, мы встретились на мессе.

  "Я никогда не пойду."

  — Я тоже.

  В горле Мэри было странно сухо. «Я не понимаю».

  "Нет нужды. Теперь, почему бы тебе не снять эту одежду?

  Она протянула руку. «Заплати мне сначала. Сначала ты должен заплатить мне».

  — О, да, не беспокойтесь. Я знаю правила. Ритуалы. Лучше многих». Полез в карман пальто за кошельком. «Итак, о чем мы договорились? Пятнадцать?"

  "Двадцать."

  Розовый цвет его языка показался во рту, когда он улыбнулся. — Хорошо, тогда Мэри. Двадцать.

  Полицейские в форме, некоторые все еще в синих куртках, другие с рукавами рубашек, стояли на пустынной улице в изумлении. Молодой офицер, лет двадцати одного или двух, смотрел в объектив камеры, и одна сторона его лица была темной от крови. Камни, полукирпичи и бутылки продолжали падать. Были слышны сирены и пожарные машины, перекрывающиеся, непрерывные. Дым заполнил края экрана.

  — Не могу поверить, что это происходит здесь, — сказала Элейн.

  "Здесь?"

  "Эта страна?

  Резник кивнул. Лондон казался более чем в ста двадцати милях отсюда.

  Зазвонил телефон, и Элейн сняла трубку, прислушалась и протянула трубку. "Для тебя."

  "Ты смотришь?" — спросил Бен Райли на другом конце провода.

  — Невероятно, не так ли?

  "Это?"

  — Что ты имеешь в виду?

  — Сколько времени, — сказал Бен Райли, — прежде чем оно распространится здесь?

  На экране полицейские, закрыв лица щитами, медленно продвигаются по усаженной деревьями улице под градом ракет. «Держи линию!» — крикнул хриплый голос. «Держи линию!» Мужчина возраста Резника, уже потерявший шлем, отшатнулся, ударил сбоку по голове, и леска оборвалась. Молодежь, черные и белые, хлынула через них.

  Голос диктора разносился по сцене. «Наши отношения с общественностью настолько хороши, насколько можно ожидать», — сказал комиссар столичной полиции сэр Дэвид Макни.