— Послушайте, — сказала Линн, останавливаясь, чтобы оглянуться назад, откуда они пришли, — почему бы нам не пройти туда, в Мемориальные сады, и не присесть. Как правило, не слишком много людей. Может быть, проще поговорить».

  За исключением того, что все это место было подчинено монолитной дани королеве Виктории, это был общественный сад, как и многие другие: цветочные клумбы, за которыми заботливо ухаживали работники совета, разнообразные деревья и кустарники, участки лужайки, прерываемые гравийными дорожками.

  — Вы понимаете, — сказала Линн, — ничто из того, что я сказала, не является абсолютным обещанием?

  — Я не вернусь внутрь, — сказал Кит. «Сначала я убью себя».

  Она положила руку на голую кожу его предплечья, и он вздрогнул.

  — Как я уже сказал, мы сделаем все, что сможем. Я сделаю все, что смогу. Я обещаю вам, что." Она подождала, пока на секунду его глаза не метнулись к ее лицу. «Пока вы соблюдаете свою часть сделки».

  "Я же вам сказал …"

  "Я знаю. Но я должен быть уверен».

  Кит без труда вызвал в воображении лицо Даррена. Этот взгляд в его глазах, этот серо-голубой блеск становился все ярче, когда он играл с пистолетом в руке. Кит знал, что в следующий раз все будет по-настоящему.

  — Все в порядке, — тихо сказал Кит, глядя в землю. «Пока ты будешь играть со мной прямо, ты получишь то, что хочешь. Без ошибок."

  Сорок три

  Он и Элейн отдыхали здесь, в Нортумберленде, в череде арендованных коттеджей недалеко от побережья — к северу от Эмбла и залива Элнмут, через Сихауз и Бамбург до Берик-апон-Твид. Первый был самым худшим. Сама квартира, верхний этаж дома мелкого землевладельца, вполне подходила; там, где он упал, был панорамный вид. Безмятежное видение караванов сзади; вперед, насколько хватало глаз, капустные поля. Где-то за этими акрами темнеющей зелени лежали мягкие дюны и широкие пляжи, медленное движение Северного моря.

  «Возьми это на веру», — сказал владелец. «У нас с женой уже много лет. Разве мы не любим тебя?

  Резник и Элейн вернулись в другие места. Пески были в значительной степени пустынны, захватывающими дух замками, впечатляющими своим обветшанием. Они отправились на лодке к Фарнским островам, чтобы посмотреть на тупиков и морских птиц; шел по дамбе к Святому острову, и на обратном пути ему пришлось бежать против ветра, чтобы не попасть в ловушку прилива.

  Они занимались любовью в наемных кроватях, часто побуждаемых посещением местного паба, едой, съеденной в невысказанном предвкушении. Отчасти для этого и были каникулы.

  Резнику было трудно, сворачивая с главной дороги на восток и направляясь к побережью, с удовольствием вспоминать об этом.

  Дорога сузилась, и вскоре он оказался перед Т-образным перекрестком без знака, указывающего, в какую сторону повернуть. Остановившись, чтобы воспользоваться картой, он, тем не менее, сделал неверный выбор и еще дважды заблудился, прежде чем очутился, спускаясь по пологому холму с морем слева от него, в деревню, где теперь жила Руфь.

  Рыбацкие домики были построены вокруг лужайки, образуя три стороны квадрата; четвертой была низкая стена, отделяющая землю от пляжа. Здания были однородными, выкрашенными в белый цвет. Он догадался, что теперь они по большей части функционировали как жилье для отдыха, люди, которые хотели провести неделю или две подальше от всего этого. В дальнем конце площади располагался небольшой паб, а напротив магазин, похоже, давно закрытый. У некоторых коттеджей стояли машины, но не у большинства. Было уже достаточно далеко, чтобы в некоторых окнах слабо светились огни. Дым тянулся вверх из нескольких труб. Резник запер машину и размял ноги и спину: это была достаточно долгая поездка.

  Несколько мгновений он стоял возле плетеных горшков для омаров, сложенных высоко на одном конце волнолома. На юге можно было разглядеть замок Данстанборо на фоне темнеющего неба.

  Коттедж Руфи находился в северном углу, первым въездом в деревню. Не было ни огня, ни дыма. Резник направился к нему. Никакого ответа, когда он постучал в почтовый ящик, постучал в дверь. Он спрашивал в пабе.

  Рут сидела в дальнем углу бара, поставив ноги на другой стул и прислонив к столу раскрытую книгу. У ее правой руки стоял стакан, наполовину горький, на три четверти опустевший; в пепельнице слева от нее догорела сигарета. Она едва подняла глаза, когда вошел Резник.

  Собака, крупный бледный ретривер, свернувшись калачиком под столом, подняла голову и не сводила с Резника глаз. Когда он подошел к столу со стаканом Worthington White Shield в руке, собака зарычала.