Глаза Скелтона скользнули по фотографии его жены и дочери в надежной серебряной рамке. «А как же жюри? Есть идеи, куда они пойдут?
Резник подумал об их лицах, торжественных, настороженных: лысый мужчина в спортивной куртке, который делал пометки шариковой ручкой на обратной стороне конверта; женщина, которая крепче сжимала сумочку во время показаний и чьи губы двигались быстро, беззвучно, как будто в молитве.
— Не знаю, сэр.
Скелтон откинулся на спинку стула и встал единым плавным движением. Он находился в здании почти девять часов, и его одежда выглядела так, словно ее только что из химчистки привезли за последние двадцать минут. Удобная обувь, разумная диета: Резник не предполагал, что Скелтон когда-либо выходил из дома, не начистив сначала свои броги и не насладившись гладкой дефекацией.
— Ты видел Маклиша?
— Еще нет, сэр. Я только что разговаривал с Миллингтоном.
«Разочаровывающий полдень».
Резник кивнул.
«Я не могу больше откладывать сообщение. Была угроза свидетелю, старший сержант это тоже слышал, громко и отчетливо. Но вряд ли я могу утверждать, что мы собираем улики путем допроса — во всяком случае, не оперативно. Приходите утром, мы позволим ему позвонить, и у него должен быть адвокат. Если он откажется просить, мы возьмем на вызов дежурного поверенного. Он оживленно кивнул, и Резник встал.
— Хорошо, Чарли. Вы будете присматривать за вещами здесь утром?
"Да сэр."
— Попробуй сам поговорить с Маклишем.
"Да сэр."
— О, а Чарли?
"Сэр?"
— Вы когда-нибудь занимаетесь спортом? Резник тупо посмотрел на суперинтенданта. В позапрошлые выходные он таскал этот пылесос по всему дому, вверх и вниз по лестнице, по комнатам, единственной функцией которых было собирать пыль и засохшие останки мертвых птиц. Не это ли имел в виду Скелтон?
— Нет, сэр, — сказал он. "Не совсем."
"Возможно тебе следует." Он оценивающе посмотрел на фигуру Резника. — Ты начинаешь выглядеть немного пухлой.
Паб находился за парой углов от Центрального полицейского участка, и Резник иногда пользовался им, когда работал там. Дорога, которая вела от него вверх по холму к кладбищу, представляла собой смесь мясных лавок и китайских ресторанов, секонд-хендов с ржавыми холодильниками и «Бэби Беллингс» в витринах и дюжины книг в мягкой обложке в коробках из-под яблок по десять пенсов за штуку. Его клиентура представляла собой смесь местных жителей, живших на узких улочках с террасами, расходившихся по обеим сторонам, и студентов, протянувших свои политехнический стипендий или приехавших на короткую половину перед или после уроков для взрослых напротив.
Рэйчел Чаплин уже была там, сидя в задней части правой комнаты, втиснувшись в угол мягкой скамьи, которая шла вдоль стены. На коленях у нее была открытая книга, в руке — бокал белого вина. Пуговицы на ее синем пиджаке были расстегнуты. Все, что ей нужно сделать, это сидеть там, подумал Резник, все, что ей нужно сделать, чтобы заставить меня чувствовать себя так.
Рэйчел знала, что он пришел, еще до того, как подняла глаза, почувствовала на себе его взгляд, как и раньше. То, как она знала в суде, что он хотел повернуться к ней. Она закончила предложение, которое читала, и поднесла ко рту вино с содовой.
Группа детей из поликлиники протиснулась мимо Резника, когда он шел туда, где она сидела. Одна из девушек — серая короткая юбка, облегающая бедра поверх колготок в рубчик, — столкнулась с ним и, хихикая, двинулась прочь. Он был ей ничем: пожилой мужчина, заполняющий пространство. Бесполый.
Таким она его видела? – подумала Рэйчел. Даже в своем лучшем судебном костюме его брюки были подвернуты на коленях, узел галстука закрутился так, что короткий, более тонкий конец свисал вперед.
«Извини, что опоздал». Резник нашел место рядом с ней. "Работа."
Его нога слегка коснулась ее ноги, и, отдернув ее, он ударил по столу, но не сильно. «Он немного истончится. Многие из них отправятся в WEA».
— Я знаю, — сказала Рэйчел. «Раньше я ходил на йогу».
Увидев выражение его лица, она продолжила: «Все в порядке. Я не очень хорошо соответствовал стереотипу. Упаковал его после первых трех недель».
