А по ночам Руслану снился один и тот же странный сон.

Граф стоял у кровати и смотрел на свои руки. Он точно помнил, что шрамы в форме зигзага были на левом запястье, а два старых пореза – на правой руке, чуть ниже локтевого сгиба, но никак не наоборот. В детстве ему сломали мизинец, и кость срослась неправильно – до сих пор при близком рассмотрении можно увидеть лёгкую деформацию. Теперь пострадавший палец мистическим образом переместился с левой кисти на правую. Всё же смирившись с этим фактом, граф замечал, что не только он, но всё вокруг стало словно бы зеркальным отражением бытия.

Спальня окрасилась в чёрно-серые тона, и в то же время это была не типичная ночная палитра. Обычно мрак поглощает всё, до чего прикасается, а Руслан видел каждую мелочь. Каждый мазок красок ничего не передающих картин, каждую застывшую каплю воска на огарках свечей, хмурое лицо позолоченного всадника и мускулы его коня. Идиотская статуэтка. Слишком много неестественности и пафоса. Как и в даме, что всучила ему сей подарок. Коллекцию револьверов он разглядывал издали во всех деталях, несмотря на то, что за последние годы его зрение несколько упало. Вазы и статуэтки в нишах, письменные принадлежности на лакированном столе, витки ручек шкафа, узоры на обивке кресел – ничего не скрывала от него эта необычная тьма. Зеркало в серебряной раме обратилось сплошным матовым пятном.

Не чувствуя собственного тела и не слыша шагов, граф подходил к одному из больших в пол окон, и то, что представало перед ним, захватывало дыхание. Если бы в этой реальности можно было дышать.

Миллиарды нитей дождя беззвучно тянулись с туч к земле. Медленно. Просто нереально медленно. Ползли по незримым воздушным тоннелям и въедались в ребристую поверхность чёрных луж. Растительность словно ожила. Высокая берёза бесшумно скребла когтистой ветвью по стеклу, садовые яблони лениво подтягивались, как после долгого сна. Руслан видел, как шевелится каждый их лист. Всё, что происходило вокруг, надолго завораживало, придавало забытью и покою.

Граф неприхотливо наблюдал за чудесами замедления времени и не думал ни о чём. Здесь он был один, наедине с собой, без нудных слуг и собратьев-аристократов. Просыпаться не хотелось. Руслан чувствовал себя полностью невесомым и почти наверняка знал, что может оторваться от пола и взмыть к манящим небесам.

Но вдруг душу пронзал леденящий страх. Что-то не так. Что-то здесь было такое, от чего земля уйдёт из-под ног, а сердце вырвется наружу.

Со страшным предчувствием он оборачивался к кровати с отдёрнутым балдахином и видел на ней своё собственное тело.

Эти сны сразу же обрывались. Руслан подскакивал в постели и с ужасом смотрел в то место у окна, где только что стоял, но самого себя он там, естественно, не видел. Всё вокруг становилось прежним…

* * *

Одним безоблачным ветреным утром дверь распахнулась, и в спальню бесцеремонно ввалился рыжий мужчина с кустистыми рыжими бакенбардами и пенсне на курносом носу.

– Романыч! – воскликнул он, швырнул на стол цилиндр и белые перчатки. – Наводнение, пропади оно пропадом, сошло, ураганы стихли, а от тебя ни слуху, ни духу! Мы с тобой – страшно сказать! – почти две недели не куролесили. Сегодня электричество заработало, и я ж тебе с утра звоню, спросить, как ты тут. Вдруг спился один, да без меня! Или ещё чего. Как в воду глядел! Отвечает мне твой дворецкий, мол, беда, неладно с барином – чуть не отошёл. Я сюда, ни свет, ни заря, а мне девки дворовые такие страсти давай рассказывать! Ты как же ж так умудрился, да с коня-то? Говорил я тебе тогда – пошли ко мне, развеемся, а ты упёрся – домой пойду, да сам! Ну и что, доволен? Ни на день тебя нельзя оставить без присмотра, как дитё малое!

Он говорил так быстро и возбуждённо, что Руслан спросонья не разобрал и половину слов. Даже не понял, кто перед ним.

Рыжеволосый повесил чёрный плащ-крылатку у двери, спешно пригладил взъерошенную шевелюру и сел у него в ногах.

– Ну-у-у, Руслан Романович, и запустили же вы себя! Волосы точно швабра, лицо как моя щётка для обуви. И не стыдно, ваше сиятельство граф?!

– Стёпа? – прохрипел Руслан и сел на кровати.

«Точно. Стёпа! В тот день он был со мной».

– Ну во-от! А говорят, не узнаёт никого! – жизнерадостно осклабился рыжий. – Я-то им сразу сказал, что барона Гайдарова не узнать невозможно! Даже пари хотел заключить с твоим камердинером, да жалко его стало. Он ведь…

«Да. Мы ездили верхом за Марийской Долиной. Потом начался дождь, и Стёпа уехал домой. А я… я…»

– …всем щас тяжко, сами на грани разорения, а им-то каково! Ох и хлебнём же мы сейчас хлопот, все – поголовно! Урожаи не спасём – уж всё затопило. А вот дома порушенные и владения наши восстанавливать надо. У меня вот ураган, падлюка, пол-леса свалил, ты представляешь?

Руслан перевёл непонимающий взгляд на барона.

– Как затопило? – прохрипел он, и Гайдаров едва не захлебнулся в эмоциях.

– Романыч! Пока ты мохнатым овощем в постели валяешься, всю губернию едва не смыло с лица земли!

И он рассказал то, отчего графу захотелось вновь провалиться в беспамятство.

Всё началось в роковой день их последней встречи. Как утверждали дворовые, граф слёг в разгар разбушевавшегося ненастья, а буквально за несколько минут проливной дождь и порывистый ветер переросли в ураган. На земли обрушилась страшная буря.

Столь мощных стихийных кошмаров на своём веку не видывал ни один житель империи Инферно. От раскатов грома тряслись деревянные стены, без конца мерцающие вспышки молний наводили на людей панику. Ливень, гроза и град замуровали население в лишённых электричества домах на нескончаемые шесть дней.

Ураганы обращались смерчами, вырывали с корнями деревья и вместе с элементами кровли и заборов разносили по городам и деревням. Дожди не прекращались, наводнение погубило все урожаи и унесло добрую часть скота. Всё вокруг гибло.

Как будто разгневанные за что-то демоны послали на землю страшную кару.

Но на седьмой день божественные демоны смиловались, и всё прекратилось. Просто взяло и прекратилось, так же внезапно, как и началось. Ещё ночью мир словно бы готовился принять в жертву всё живое, а к полудню сквозь спешно убегающие тучи стало игриво выглядывать солнце. Воды сходили в океан, реки и озёра, расширяя их берега. Как ни в чём не бывало, защебетали птицы, на полумёртвые леса и зыбкие болота, бывшие когда-то лугами, вышли голодные дикие звери.

Под последние раскаты грома и предсмертный стон уходящего ветра, вопреки прогнозам лекаря и ожиданиям дворовых, и пришёл в себя истощённый и посеревший граф Волхонский.

– Ну и вот, уже то ли четвёртый, то ли пятый день, как всё стихло. Так, иногда накрапывает дождина, чтоб не расслаблялись, – рассказывал Гайдаров, пожимая плечами. – Я сегодня первый раз за ворота нос высунул. Грязищи везде! Кареты не проедут, только верхом. И то моя Цикада местами еле копытца волокла. Так что, вставай, лентяй, будешь моей кобылке ножки чистить. Из-за тебя, непутёвого, пострадала. И побрейся уже, наконец! Позорище! Где твой цирюльник?

– Сколько же времени прошло, с тех пор как… я упал? – заторможено проговорил граф. Степан задумался.

– Ну… дней десять получается или около того, – ответил он, почёсывая бакенбарды, и тут же встрепенулся. – Завалялся ты, однако, мохнатый! Сейчас вон солнышко светит, по утрам, правда, холодновато, а ночами так вообще морозит. Но ничего – скоро отогреемся, всё кругом высохнет, и вперёд, земли восстанавливать! Работы непочатый край – дороги все побиты, у крестьян половина домов без крыш осталась, а урожаи так вообще потеряны, всё уж сгнило. – Беспечность в его голосе постепенно угасала, а с последним словом и вовсе ушла во мрак. – Разоримся мы, Романыч… Того гляди, и жрать скоро будет нечего. Нам теперь остаётся только уповать на милость божественных демонов.

– Если они вообще существуют… Эти твои божественные, – апатично прохрипел граф.