— У вас есть лишь один способ меня остановить, капитан! Вам придется бросить меня за борт! И даже тогда я поплыву в сторону пиратских кораблей!

— Вы безумны, мадам!

— Нет! — горели зеленые глаза под низко надвинутой черной треуголкой. — Я влюблена!

Ветер наверняка уносил голоса вперед, свистя над палубой, но, к счастью, штурвал в этот момент уже был в его руках — ни один из замеченных кораблей и не думал ложиться в дрейф при виде военных, как было положено порядочному торговому судну, — а потому на самом квартердеке лишних ушей не обреталось. Младшие офицеры и матросы суетились на палубе и на трех деках под ней, получив команду «По местам!» — да и, без сомнения, давно обо всем догадались, — но излишнее внимание всё же было ни к чему. Мало ли кто и что сболтнет на пьяную голову в первой же портовой таверне. Одно дело услышать обрывок вполне официального — за исключением тона — разговора, и совсем иное — подслушать неуместную любовную ссору во всей красе и подробностях.

Особенно, когда впереди виднелась пиратская флотилия, самым очевиднейшим образом пытающаяся оторваться от преследования. Действительно сто́ящей в ней, пожалуй, была только испанская «Милагро» — и скольких человек подкупили или убили, чтобы разжиться сорокапушечным галеоном? — но сбрасывать со счетов три других корабля — казавшиеся еще мельче в сравнении с испанкой двухмачтовые шхуны — не стоило. Пиратские суда по большей части славились не огневой мощью, а скоростью, небольшой осадкой — чем часто пользовались, без труда уходя от не слишком маневренных кораблей второго ранга на мелководье — и притаившейся под верхней палубой абордажной командой в сотню-две человек. Экипажу «Разящего» потенциальный противник всё равно уступал — в численности уж точно, а, быть может, и в мастерстве, — но бросаться в бой против четырех таких противников разом стоило лишь при наличии надежного тыла. А из всех кораблей сопровождения доверие было только к Фрэнсису.

Подозрение укрепилось, стоило «Герцогине» просигналить противнику и, ожидаемо не получив ответа — вернее, получив, но в виде открывшихся бортовых люков, — начать маневрировать, спешно увеличивая дистанцию. Над четырьмя мачтами противника один за другим взвились черные флаги с белыми линиями костей и даже целого скелета, реющего теперь над грот-мачтой испанки. Сдаваться без боя пираты не собирались.

А Катрин ожидаемо нахмурила брови и возмущенно фыркнула:

— Он не будет участвовать в сражении?

— Зачем? — притворно удивился Джеймс под хлопанье парусов на ветру. «Разящий» дистанцию, напротив, сокращал. — У него два корабля сопровождения, и это не считая наших французских друзей. На абордаж он не пойдет, будет разве что отстреливаться из пушек. Да и противник… опасений не внушает.

Губы недовольно хмурящейся женщины ожидаемо изогнулись в немом вопросе: «Не внушает кому?». Что поделать, это далеко не первый офицер, с которым сыграли дурную шутку излишняя гордость за свой корабль и плохое знание местных вод.

— Мадам, будьте добры, покиньте палубу. Не привлекайте лишнего внимания своим… броским нарядом.

— Держите штурвал крепче, капитан, — парировала Катрин ему в тон, отвернувшись в сторону быстро приближающегося борта испанки. — По нам, того гляди, откроют огонь.

Не ошиблась. Едва расстояние сократилось до пушечного залпа, как небо с грохотом заволокло черным дымом от выстрелов с двух корабельных бортов. Не слишком успешных — на дальних дистанциях точность пушек оставляла желать лучшего, — но «Разящий» всё равно тряхнуло, а испанка и вовсе ответила на попадание громким, почти жалобным треском. Что лейтенанты, что канониры Королевского Флота свое дело знали.

— Заряжай!

От второго залпа из поврежденного борта полетели щепки, и с палубы испанки донесся одинокий пронзительный крик. Штурвал всё же пришлось уступить рулевому. В наполненном дымом воздухе уже свистели не только ядра, но и пули из кремневых пистолетов. А затем в покореженный удачным залпом фальшборт ударили, цепляясь за него изогнутыми крючьями, абордажные кошки на длинных канатах и едва слышно звенящих — в такой-то канонаде — цепях.

— На абордаж!

Где-то в стороне загремели новые пушечные залпы. Приставленный охранять главное сокровище капитана лейтенант Джиллетт округлил глаза при виде вскинутого к плечу ружья и робко попытался пресечь это безобразие:

— М-мадам… Вам бы лучше вернуться в каюту.

— Вам бы лучше, — парировала Катрин, — не стоять столбом, лейтенант. Или вы разучились стрелять?

И спустила курок. На палубу испанки брызнула кровь из простреленной головы.

***

— Вот, — довольно сказал коммодор Далтон, провожая глазами исчезающую среди волн грот-мачту с едва трепещущим черным флагом. — А ты говорил, что мы никого не найдем.

Катрин изогнула губы в презрительной гримасе, пользуясь тем, что высокомерный англичанин стоит к ней спиной, слишком занятый созерцанием «поля боя» и двумя взятыми на буксир кораблями. Французские капитаны с противником церемонились еще меньше, чем английские, и, недолго думая, отправили на дно обе атакованные ими шхуны. На взгляд Катрин, это было малость неразумно. Но ее мнения не спрашивали ни сами французы, ни, тем более, английский коммодор.

Джеймс на замечание кузена тоже не ответил. Дышал по-прежнему тяжело, на щеке запеклась неровными полосами натекшая из-под белого парика кровь, и темные ресницы то и дело начинали откровенно трепетать, как у готовой сомлеть на жаре девицы. Да еще и так часто, словно перед глазами у него плясали упорно непроходящие пятна. Но на ногах он стоял твердо и от попытки поддержать только отмахнулся. Катрин сделала вид, что ноги не держат уже ее — ах, сколько крови, мне дурно, капитан! — и понадеялась, что коммодор Далтон в виду своего высокомерия не заметит следов пороха на ее амазонке.

— Ах, какое грандиозное сражение, — хлопала белесыми ресницами дражайшая Туссент, ничего в морских боях не смыслившая. Катрин, впрочем, не стала бы отрицать даже в мыслях, что бой вышел страшный, поскольку капитан «Разящего» свое дело знал. И получше ее соотечественников. Шпага и вовсе казалась продолжением его руки, свистя в воздухе смертоносным жалом и вызывая у Катрин совершенно детский, несмотря на хлещущую при каждом ударе кровь, откровенный восторг пополам с нешуточной завистью. От пистолетов-то в абордаже толку немного.

— Могло быть и грандиознее, — вполголоса фыркнул капитан Хагторп, явно намекая на вялое участие в этом сражении «Герцогини», и добавил, понизив голос еще сильнее. — Ты бы встал что ли поближе к фальшборту, а? А то дамы еще смутятся, если тебя вывернет прямо на палубу и прямо у них на глазах.

— Я в порядке, — ответил Джеймс одними губами, но бледное лицо явно говорило об обратном. — В голове только звенит.

— О том и речь, — хмыкнул Хагторп и изобразил вежливую улыбку, заслышав следующую фразу коммодора. — О, нет, увольте. У меня пробоина по левому борту, да еще и над самой ватерлинией, так что пировать, господа, вам придется без меня. А я тем временем буду пытаться не пойти ко дну.

Шутил, конечно же, и у Джеймса на мгновение дернулся в улыбке край рта. А затем отчетливо задрожала рука. Катрин выругалась в мыслях и сжала его ладонь еще сильнее. Говорила же — дай хирургу осмотреть, прежде чем сбегать на борт «Герцогини». Но от этой просьбы Джеймс тоже отмахнулся со словами, что у хирурга и без того хватает забот после боя, а будь у капитана проломлен череп, он бы это и без чужой помощи заметил.

— А вы, мадам, — вспомнил о ее скромной персоне капитан Леклерк, — надеюсь, не покинете нас так скоро?

Наверняка жаждал похвастаться своими подвигами, убежденный, что дама просидела весь бой в каюте, попискивая от страха и зажимая уши от постоянных пушечных залпов. Мужчины!

— Прошу меня извинить, месье. Я что-то… притомилась в свете такого насыщенного дня.

Какие уж тут пиры и прочие увеселения, когда его уже отчетливо шатает и отнюдь не от корабельной качки. Да и гарью от нее самой, небось, несет за милю. На палубе, под порывами ветра, еще не так чувствуется, а вот в закрытой кают-компании то еще амбре будет. А у нее и без того… хватает позорных пятен на репутации.