Следовало держать дистанцию — особенно сейчас, когда эта женщина начала раскрывать секреты, которых он предпочел бы не знать, — но голос смягчился едва ли не против воли.

— Доброй ночи, мадам, — ответил Джеймс, открывая дверь каюты, и вышел, не оглядываясь.

Утром мадам Деланнуа на палубе не появилась. Быть может, еще спала — если, конечно, не провела всю ночь, мечась по тесной каюте, — или, быть может, просто пыталась не привлекать к себе лишнего внимания. Не напоминать о том, что она вообще находилась на борту корабля. Пожалуй, это было самым правильным ее решением.

К рассвету ветер переменился, и голландский флейт шел в бакштаг, рассекая неспокойную темно-синюю воду, словно вырвавшаяся из ножен шпага — чужую плоть. Полосатый флаг бился на ветру, словно в агонии, и в смешении алого и голубого цветов мерещилась кровь на морской глади.

— Не к добру, — пробормотал второй лейтенант, весельчак и пройдоха Фрэнсис Хагторп, тоже заметив буйство яркого, еще не успевшего выцвести от солнца и соли полотнища. — Вот уж не думал, что какие-то торгаши настолько превосходят нас в скорости.

— Да они вдвое меньше! — заметил третий лейтенант, поднявшийся с верхнего дека. Погорячился, конечно же. — И мы лучше вооружены.

— Зато они маневреннее!

— Сигналят, — коротко сказал Джеймс, пресекая начавшийся спор. — Сообщить капитану.

С приказом лечь в дрейф он предпочел бы повременить, но капитан был иного мнения. Угрозы «Разящему» голландец, пожалуй, не представлял — если исключить шанс пушечного залпа в ту же капитанскую каюту, — но одному Богу было известно, что могли наговорить капитану незваные гости. И как он мог на это отреагировать.

Когда голландцы спустили на воду шлюпку и подошли к «Разящему», рассекая темную воду длинными веслами, Джеймс заметил — краем глаза, сам поначалу не поняв, что его смутило — промелькнувшую в провале ведущего к каютам трапа смутную тень. На верхнюю палубу она не поднималась, остановившись на самой границе между залитой ярким светом верхней ступенью и остальной сумрачной, словно в ночной час, лестницей. Но наверняка внимательно следила за происходящим у правого фальшборта. И что, спрашивается, было с ней делать?

— Доброе утро, господа, — поздоровался предводитель голландцев на не слишком хорошем английском, поднимаясь на борт, представился и спросил: — Могу я… говорить с капитаном этого славного корабля?

Джеймс поймал себя на том, что рефлекторно заслоняет спиной выход с трапа на верхнюю палубу.

Только не привлекай внимания, отчаянная французская лиса. Оставайся там, где стоишь, и я всё улажу. Только не…

— И по какому же вопросу? — ответил капитан ровным, если не сказать «равнодушным», тоном, не торопясь приглашать гостей пройти с палубы в более подходящее для возможных переговоров место.

— Мы идем от острова Синт-Мартен. И ищем… украденное.

— Простите? — вежливо переспросил Джеймс. Мгновенно воспользовавшись тем, что капитан замешкался, не ожидав такого заявления, и нахмурил брови. — Вы обвиняете офицеров Его Величества в воровстве?

— Лейтенант, — опомнился капитан, нахмурившись еще сильнее.

— Прошу прощения, сэр, — вежливо склонил голову Джеймс, пряча глаза под полями шляпы. Чувство было такое, словно он ходил по доске над бурлящим водоворотом. Одно неосторожное слово, и капитан отошлет его прочь с палубы или уведет гостя в свою каюту, чтобы поговорить наедине.

— Ничуть, офицер, — продолжил тем временем голландец, тщательно подбирая слова, но от Джеймса не укрылось то, с какой силой чужак сжимает рукоять шпаги. — Но нам известно, что у одного уважаемого человека похитили нечто… крайне ценное. Вор скрылся от нас на французской стороне острова и передал украденное прежде, чем мы сумели его настигнуть.

— И какое это имеет отношение к Флоту Его Величества? — сухо спросил капитан. — Это военный корабль, мы не занимаемся контрабандой.

— Но вы заходили во французскую гавань Синт-Мартена в тот день. Начальник порта был так любезен, что сообщил нам обо всех кораблях, бросавших якорь в заливе.

Угрожали или заплатили? Впрочем, детали значения не имели.

— Возможно, вор спрятал украденное на борту вашего судна. Возможно, он и сам сейчас на борту. Вы брали пассажиров, капитан?

Они не знают, что это женщина? Или знают, но намеренно притворяются, чтобы… сохранить лицо?

— Это военный корабль, — напомнил Джеймс, вновь рискнув вмешаться в разговор. — Мы не берем на борт посторонних.

На этот раз капитан промолчал. Что бы он ни говорил прежде — «вы пригласили эту даму на корабль, лейтенант, и вы отвечаете за ее безопасность», — окончательное решение всё же оставалось за капитаном.

— Вам могли заплатить, — заспорил голландец. — Насколько мне известно, она не бедствует.

Она? Проклятье.

— То есть, — возмутился Джеймс, надеясь, что капитан не успел заострить внимания на роковом «она», — теперь вы обвиняете нас в мздоимстве?!

Удалось. У капитана даже ноздри раздулись от гнева, и он с силой втянул пахнущий солью воздух прежде, чем ответить.

— Покиньте наш корабль. Немедленно!

— Вы не понимаете! — заспорил голландец. — Сам губернатор Синт-Мартена…

— Да хоть Господь Бог! Никто не смеет обвинять меня и мою команду в подобной… мерзости!

В дальнейший разговор — если этот обмен оскорблениями вообще можно было назвать разговором — Джеймс не вмешивался. Капитан превосходно справлялся сам, разъяряясь лишь сильнее с каждым услышанным словом, а после требования обыскать корабль — повергшего в откровенный шок и возмущение всех, кто слышал этот разговор — и вовсе схватился за рукоять пистолета.

— Вы об этом пожалеете! — едва ли не рычал голландец, спускаясь обратно в шлюпку по веревочному трапу, но капитана это заявление окончательно вывело из себя, и в ответ он пожелал противнику отправиться на дно и прихватить с собой свой корабль, губернатора голландской части Сен-Мартена и всю его обожаемую страну в целом.

— Поднять паруса! — рявкнул капитан, избавившись от гостей и убедившись, что те не собираются возвращаться. — Идем прежним курсом! Лейтенант Норрингтон…!

— Сэр! — воскликнул Фрэнсис, внимательно наблюдая за голландским флейтом. Тот и в самом деле был куда маневреннее массивного линейного корабля второго ранга. И, мгновенно поймав ветер в раскрывшиеся паруса, уже пошел на сближение, поворачиваясь к «Разящему» левым бортом. — Они…!

— Правый борт — зарядить пушки!

Голландец оказался нетерпелив. Или испугался возможного залпа с трех деков разом и открыл огонь, едва снизу донесся звук одновременного удара дюжин открывших на амбразурах деревянных люков. «Разящий» тряхнуло, оглушив всех стоявших на верхней палубе и сбив с ног едва ли не половину, и на несколько долгих мгновений их окутало поднимающимся откуда-то снизу дымом. Джеймс схватился рукой за борт, и свистнувшая в воздухе снасть хлестнула его по лицу.

— Горим?! — деловито предположил Фрэнсис, поспешно вскакивая на ноги. — Вот безумцы — атаковать на своей посудине трехдечный корабль! Мне даже стало интересно, что такого они ищут!

— Огонь! — донесся откуда-то снизу голос третьего лейтенанта, и корабль окутало дымом еще раз, теперь уже густым и черным, не успевшим рассеяться над морем. Джеймс бросился к ведущему вниз трапу в центре палубы и закричал, перегнувшись через перила:

— Зарядить книпеллями!

— Дельная мысль! — бодро ответили снизу. — Выполнять приказ!

Пара соединенных цепью ядер вылетела из пушки с громом и свистом, и грот-мачта подошедшего почти вплотную флейта медленно завалилась на бок с треском ломающегося дерева. Голландцам следовало на этом остановиться, но они, надо полагать, искали что-то действительно ценное.

— На абордаж!

Взбешенный капитан, потерявший при залпе с флейта свою шляпу, ответил на этот крик в выражениях, совершенно не приличествовавших офицеру Флота Его Величества.

— Сумасшедшие! — вновь восхитился Фрэнсис под удары абордажных крюков о правый фальшборт и лязг обнажаемых офицерских шпаг. — Сколько у них человек команды?