Она сжала губы вновь, но заговорила так, словно услышала что-то пусть и глупое, но почти безобидное.

— Ради всего святого, Джеймс! Ты так ничего и не понял?! Мне не нужен капитан этого проклятого корабля! Я хочу тебя!

И с силой толкнула его рукой в грудь, заставляя откинуться на жесткую подушку, вновь подалась вперед, обвивая его руками и ногами, словно смертоносная лиана, и поцеловала с жадностью умирающего от жажды человека, случайно набредшего на колодец с водой посреди бескрайней пустыни. Неправильно, нечестно по отношению к мужчине, что ждал ее возвращения, не… Невыносимо продолжать и невозможно остановиться.

— Джеймс, — бормотала Катрин между поцелуями, пока он не прижал ее к жесткому, набитому соломой тюфяку и не попытался отдышаться, сдирая с шеи наполовину развязанный белый платок.

— Я… не могу.

— Я недостаточно красива?

— Что?

Недостаточно красива? Она? Нужно было быть слепым, чтобы не заметить лукавые золотистые искры в глубине прозрачных зеленых глаз, чтобы не любоваться обрамлявшими нежное лицо кольцами каштановых волос, чтобы не разглядеть за маской хитрости и насмешки истинную суть.

— Нет, конечно же, нет…

— Раз так, — прошептала Катрин одними губами, подаваясь вперед, почти садясь на постели и стягивая с плеч темный камзол, — то к дьяволу всё остальное.

И принялась расстегивать пуговицы на длинном узком жилете. Бросила его на пол, схватилась обеими руками за подол тонкой белой рубашки, едва скрывавшей очертания груди, и Джеймс закрыл глаза. У него не было никакого права даже смотреть на нее.

Шорох сбрасываемой одежды на мгновение заглушил короткий, совсем тихий смешок.

— Знаешь, в тебя невозможно не влюбиться.

И она прильнула к нему вновь, горячая, страстная, умоляющая. Самый потрясающий и ужасающий шторм, который только знали эти воды. Разразись сейчас за бортом страшнейший ураган, поднимающий валы в пятьдесят футов высотой, и эти волны показались бы ничтожными в сравнении с тем, как она стонала, выгибая спину, запрокидывая голову, отчего длинные волосы хлестали ее по плечам и груди, и насаживаясь на него снова и снова. Умоляя не прекращать — словно в этом мире была хоть одна сила, способная заставить его оторваться от этих губ и длинной шеи — и от волнения переходя на французский.

— Je t’aime!

Снова и снова, пока он не сдался захлестнувшей его горячей волне, впустую растрачивая последние силы на то, чтобы сдержать отчаянный стон. Пока они оба не обессилели настолько, что уже не могли даже разжать рук.

— Ты весь дрожишь, — прошептала Катрин, по-прежнему прижимаясь к нему всем телом, и провела пальцами по его спутанным волосам, прежде чем нежно поцеловать в губы. — Тебе хорошо со мной?

— Я… я…

— Ш-ш-ш, — улыбнулась она и целовала его, пока он не заснул, ласково касаясь губами его лица и шеи. А затем лежала, слушая плеск волн и чувствуя, как щекочет грудь его тихое размеренное дыхание. Гладила его по длинным темным волосам, с которых давно уже соскользнула стягивавшая их в хвост ленточка, любовалась тем, как они завивались в ее пальцах, и бормотала, зная, что не разбудит, даже если прикажет дать залп из всех корабельных пушек разом.

— Mon amour. Mon tendre amour.

========== VII ==========

Шторм так и не начался. Катрин поняла это еще до того, как открыла глаза — чувствуя кожей грубую, покалывающую грудь ткань простыни — и сонно скользнула рукой по такой же грубой наощупь подушке, уже зная, что найдет только пустоту. Эта постель была слишком узкой, чтобы не почувствовать одиночество в первое же мгновение после пробуждения.

Вахта? Или благородный джентльмен не выдержал мук совести от того, что вступил в связь с чужой женой, и сбежал, чтобы не смотреть ей в глаза, когда она проснется? Пожалуй, вторая мысль была для нее предпочтительнее. Было что-то необъяснимо очаровательное в том, чтобы обнаружить под офицерским мундиром — под этим символом мужской уверенности и непоколебимости — смятение и совсем мальчишескую ранимость.

Открыв глаза, она поначалу не увидела ничего, кроме темноты. Затем прищурилась и всё же разглядела чуть более светлое пятно единственного окна. Корабль качало на волнах, но эта качка показалась бы сильной лишь тому, кто впервые вышел в открытое море. Если этой ночью и был шторм, то он прошел стороной, не потревожив их сна.

Искать одежду пришлось наощупь. Застегивать пуговицы, расправлять кружева на жабо рубашки. Катрин вернулась в свою каюту, чтобы расчесать волосы, и, не удержавшись, отыскала среди вещей черепаховый гребень. Не самый красивый из тех, что у нее был — все стоящие украшения остались под замком и охраной мужа, — но всё же позволявший… чувствовать себя увереннее.

На верхней палубе было холодно. Над темно-серым морем, почти сливавшимся по цвету с медленно светлеющим на востоке небом, плыла прозрачная белесая дымка, извиваясь на пробирающем до костей ветру, и Катрин невольно запахнула камзол при первом же порыве с кормы. С квартердека доносились мужские голоса и смех.

— … его не остановит. Корабль Его Величества «Разящий» прибыл в порт, и губернатор обязан принять капитана даже в полночь.

— При полном параде и за накрытым столом. Чтобы господа могли насладиться лучшим вином, пока мы будем драить палубу в наказание за свое неуважение.

Катрин подошла к левому трапу, ловя себя на том, что внимательно прислушивается к этому низкому глубокому смеху, и начала осторожно подниматься вверх, чувствуя себя крадущимся в зарослях охотником, боящимся спугнуть беспечно пьющего из ручья оленя.

— Мадам, — учтиво склонил голову второй лейтенант, заметив ее первым — что показалось Катрин немного парадоксальным — и улыбнулся. — Вы застали нас врасплох.

— Мне не спалось, месье, — сказала Катрин, чуть подняв уголки губ. Не столько в ответ на приветливость одного мужчины, сколько на то, как старательно избегает ее взгляда второй. — И я не знала, что лейтенанты тоже исполняют обязанности рулевого.

— Он не смог удержаться. Обещайте не говорить капитану, Его Великолепие не доверяет свою красавицу кому попало, — хмыкнул лейтенант и, заметив многозначительный взгляд и не менее многозначительное движение бровей, улыбнулся вновь, теперь приняв извиняющийся вид. — Прошу меня простить, мадам. У меня… дела в трюме. Пойду проверю наших голландских друзей.

Катрин проводила его взглядом и сделала еще один шаг, сложив руки за спиной.

— И каково это — вести такой корабль к горизонту?

Джеймс бросил на нее взгляд из-под шляпы — взгляд совсем не того сурового офицера, каким он, верно, хотел казаться — и, помедлив, протянул руку ладонью вверх.

— Вы хотите скомпрометировать меня, лейтенант? — спросила Катрин, не сумев сдержать улыбки, и приняла предложенную руку.

— Ничуть, мадам, — ответил Джеймс и отступил на шаг в сторону. — Легче, — сказал он, когда Катрин сжала пальцами одну из рукоятей штурвала. — Она очень… чуткая.

— Я учту, — ответила Катрин, кладя вторую руку на штурвал, и помедлила, прежде чем заговорить вновь. — Я… не делала подобного прежде.

Джеймс бросил на нее еще один короткий взгляд из-под шляпы. Конечно же, понял, что она говорила отнюдь не о штурвале.

— Мне никогда не хотелось, — продолжила Катрин, переводя взгляд на медленно светлеющий горизонт, — сделать подобное. Но я знаю, о чем ты думаешь.

Он молчал несколько мгновений, показавшихся ей невыносимо долгими, словно собирался с мыслями, а затем положил руку на штурвал, почти коснувшись пальцами ее ладони.

— Не знаешь.

— Знаю, — заспорила Катрин. — Нетрудно догадаться, что…

— Я думал, — ответил Джеймс, не дав ей закончить, — о том, как вышло, что ты стала женой человека, которого, очевидно, не любишь.

— Не люблю, — согласилась Катрин. — Он меня тоже. Ревнует, как любой муж, но этот брак с самого начала был лишь договором между двумя… деловыми людьми.

— Договором? — повторил Джеймс, и она повернула голову, пытаясь разглядеть цвет его глаз. Серо-зеленые при свете дня, нефритовые в пламени свечи, в сумраке они становились угольно-серыми, почти утрачивая красивый зеленый отлив. — Но для чего понадобился… подобный договор?