Дитя? Она… заперла в этой ледяной тюрьме ребенка?

Увы, — теперь Колдунья будто улыбнулась в мыслях. — Они явились за несколько лет до твоего отца и его родичей. Ведьмы из западных лесов. Те, что добровольно отринули блага людского мира ради власти над незримым. Думали, что им хватит сил свергнуть меня, — и она рассвирепела в одно мгновение, разом напомнив о своей истинной сущности. — Меня, королеву Чарна и госпожу двух миров! И теперь эта девчонка, ничего не смыслящая в Изначальной Магии, смеет осквернять мою могилу! Смеет касаться моего жезла! Нужно было отсечь ей голову первой!

Авелен едва удержалась от циничного «Сделанного не воротишь, раньше нужно было думать». И сама не поняла, откуда у нее в голове вообще взялась эта мысль.

Только посмотри на нее! — шипела Колдунья, и мерещилось, будто снег вокруг смерзается с новой силой, будто скрипят, пытаясь прорваться сквозь скалу, огромные ледяные торосы. — Она мнит, будто она — это я!

И в самом деле. Ведьма была ослепительна. Струились по зеленому шелку платья тяжелые черные волосы, кривились в насмешливой улыбке полные красные губы, и с тонкого нежного лица смотрели огромные светлые глаза. Смотрели так… что этот взгляд не понравился Авелен едва ли не больше, чем даже колдовской жезл в ее руке.

— Ты хотел видеть меня, принц? — донес порыв ледяного ветра мелодичный, словно перезвон колокольчиков, голос. Совсем как в песнях о морских сиренах, чьи голоса вели в полнолуние корабли на острые скалы Русалочьих Рифов.

Плохо дело. Она не потребовала никаких доказательств. Она знала, что перед ней действительно принц. Но его улыбка тоже была насмешливой, а вовсе не завороженной ее красотой.

— До чего негостеприимными стали эти земли под твоей рукой, госпожа. Я лишился целого отряда на одной из этих троп по милости твоих оборотней.

— Мне жаль, — равнодушно повела плечом ведьма. — Я не знала, что в моих владениях может оказаться принц Арченланда. Что ему было искать в этих скупых землях?

— Разве это повод убивать гостей? Особенно, когда они могут дать тебе то, чего ты так жаждешь?

А ведь это… не слишком-то честно, подумала Авелен, когда ведьма удивленно вскинула соболиные брови и тонкие ноздри ее носа раздулись, словно у гончей, почуявшей след раненого оленя.

Честно? — повторила Белая Колдунья. — Воистину ты дочь своего отца, маленькая принцесса. Колдовство бесчестно само по себе, уж я-то знаю. Неужели ты хочешь, чтобы твой принц сложил голову лишь ради того, чтобы всё выглядело честно? Или и того хуже? Хочешь, чтобы он стал ее любовником? Она не убьет его, нет. Она не настолько глупа. Она подчинит его себе, и он поведет ее ледяную армию против людских королевств. Когда-то… я хотела того же. Он пришел ко мне глупым ребенком, но я знала, я уже видела, каким он вырастет. Я видела его тень за плечом мальчишки, уплетавшего мои колдовские сладости, забыв обо всем на свете. Я уже слышала, как гремят его шаги по камню моих дворцов. Как ломаются мечи и сабли моих врагов под ударами его клинка. Мой полководец, мой ледяной король. Он прошел бы там, где не могла я. Он бросил бы к моим ногам весь мир, ведь он человек, и свирепые калорменские боги, способные обратить меня в пепел одним ударом, бессильны против него. И я была бы благодарна, о, я умею быть благодарной. Мы бы сковали этот мир вечными льдами и правили бы им до скончания времен. Но этот Лев… — в призрачном голосе отчетливо прозвучала горечь несбывшихся надежд, — всё испортил.

Впору было пожалеть эту несчастную женщину, говорившую так, словно она и в самом деле была королевой, потерявшей возлюбленного короля. Но Авелен слишком хорошо знала, кто именно поселился в ее мыслях, когда она так опрометчиво переступила порог разрушенного замка.

А его брат и сестра, которых ты бы убила, не задумываясь? Они тоже были лишь детьми. Он сам был, как ты верно сказала, всего лишь несмышленным ребенком. Но ты вздумала сначала сломать его, а затем и вовсе убить, когда поняла, что он не станет тем, кого ты в нем видела. Ты не пожалела никого из них, так почему кто-то должен теперь жалеть тебя? И знаешь, что в этом печальнее всего? Он всё же стал тем королем, что мог бы подчиниться себе весь мир. Вот только власть над этим миром, власть ради одной только власти ему была не нужна. Никогда.

— Ты… знаешь, где он? — почти прошептала стоящая внизу, на узкой тропе, ведьма, но вновь поднявшийся ветер донес ее голос, казалось, даже до вершин окружавших их скал. Будто… она хотела, чтобы ее услышали. Или… не она? — Где обломок?

— Знаю, — согласился Корин, и ведьма невольно подалась вперед. Светлым огнем вспыхнули широко раскрытые глаза — будто зазвенела в морозном воздухе невидимая серебряная тетива, — и Авелен с ужасом, каким-то неведомым ей самой чутьем, поняла, что Колдунья заговорила о своем ледяном королем отнюдь не ради красного словца. Это… было предупреждением.

И тогда она бросилась вперед, через оскал скалы, скатилась вниз по тропе с шорохом осыпающихся мелких камней, каким-то неведомым ей самой чудом проскользнув под свистнувшим над головой ледяным мечом, и сбила ведьму с ног, налетев на нее всем телом. Тропа ушла из-под ног, и неподвижная гладь озерца разбилась ледяными, ярко вспыхнувшими на солнце брызгами.

***

На красном песке оставались смазанные, будто тающие, растворяющиеся в глубине бархана следы. Они кружили по этому подобию ристалища, сверкающая серебряными узорами сабля против изогнутого хопеша с позолоченной рукоятью, свистящие в жарком, обращающимся вдали маревом воздухе и вновь и вновь схлестывающиеся со звоном лезвий, заточенных столь остро, что они были способны рассечь даже шелковый платок на лету.

Яростный смертоносный танец, где вместо лютни пел металл, мгновенно обращаясь жалом скорпиона, стоило сделать лишь одно неверное движение. Сармад смотрел на него, затаив дыхание и не отводя глаза ни на мгновение. Хлестали по ветру черные косы — длинная, жесткая даже на вид, вновь ниспадавшая до самых бедер в грубом льне, и совсем короткая, туго заплетенная от самого затылка и перетянутая на конце простым кожаным шнурком, — вращались в смуглых пальцах рукояти клинков, доносилось сдавленное не то рычание, не то смех сквозь стиснутые зубы. Удар, поворот — почти спиной к противнику — блок. Лязг столкнувшихся лезвий — она приняла новый выпад на клинок у самого своего плеча, застыла на мгновение, насмешливо сверкнув золотыми волчьими глазами, — и звон соскользнувшей по изогнутому хопешу сабли. Поворот, взметнувший багровый песок под подошвами высоких сапог, качнувшаяся под грубым льном тяжелая грудь, удар. Сабля поймала тусклый красный блик осеннего солнца, вновь сверкнув слепящим глаза серебром, и с земли вдруг взвился от порыва ветра — почти штормового, из тех, что бросали бурные черные волны на приступ Зулиндреха в закатной буре, — целый столб песка.

Мгновенно затянувший всё вокруг плотной багровой пеленой.

— Какого демона?! — воскликнул тархан Ильгамут, мгновенно оказавшись на ногах со звоном рефлекторно выхваченной из ножен сабли.

— Что это?! — спросил Сармад и поднял руку, закрывая лицо от колких песчинок. И инстинктивно протянув вторую к ладони поднявшейся с широкого шерстяного покрывала матери, не глядя бросившей обратно на золоченое блюдо гроздь винограда. — Песчаная буря идет?!

— Она не так поднимается! — ответил отец, поворачиваясь в сторону скрывшегося за стеной песка солнца. В кровавом мареве исчезло всё: и треугольные силуэты возвышавшихся в отдалении шатров, и трепещущие на ветру знамена, и стоящие у них дозорные. Будто никакого лагеря не было и вовсе: один лишь этот клочок песка, окруженный внезапно разразившейся бурей.

И возникший в ней неясный, медленно приближающийся силуэт.

— Мама. Там…

Но она уже увидела его — увидела едва ли не раньше Сармада, будто почуяла, как гончая, — и ее обрамленное светлым, плотно повязанным платком лицо застыло в выражении… ужаса.

— Мама?

Сармад ничего не понял. Ни того, почему она вообще смотрела на идущую — откуда, спрашивается? из глубин пустыни? — фигуру дольше нескольких мгновений. Ни того, чем ее мог напугать обыкновенный седой старик с крючковатым носом и изрезанным глубокими морщинами серым лицом.