Столько вопросов и ни единого ответа. Как ей теперь узнать, что происходит, как отыскать одного-единственного среди сотен рыцарей? Где он и что с ним?

Сабина зажмурилась еще крепче, всего на мгновение, чтобы прогнать изматывающую тревогу, и отстранилась от холодной стены, небрежно отряхнув длинный густо-синий рукав и край шали. Стоя здесь, она ничего не изменит и никому не поможет. Если уж Господу было угодно сделать ее женщиной, которой, увы, мужчины не желают доверять ничего, кроме заботы о детях, то стоит извлечь из этого всю возможную выгоду.

На широкой улице, одной из главных в городе, было так людно, что поначалу она даже не обратила внимания на отделившуюся от стены одного из домов невысокую фигуру в длинной, серой от пыли тунике. Мимо сновали мужчины в сарацинских халатах и франкских коттах, вели на поводу груженных товарами верблюдов, ослов и лошадей, недовольно взмахивающих длинными хвостами в попытке отогнать жужжащую вокруг мошкару. На мгновение в воздухе остро запахло привезенными откуда-то с востока, быть может, из самого Багдада, специями, а затем тонкими ароматами притираний и грецких орехов. У нее заканчивался флакон с жасминовым маслом, рассеянно подумала Сабина, невольно замедляя шаг. Зайти в лавку сейчас? И, быть может, прикупить там еще какую-нибудь незначительную безделушку? Краску для глаз? Или ткань для нового покрывала на волосы, например, вон ту газовую, чудесного лилового оттенка? Пусть Уильям далеко и не увидит, но почему она не может побыть красивой для самой себя? Ей всегда нравилось быть красивой, хоть это и тщеславно. И, быть может, хоть это отвлечет ее от бессильных терзаний?

Сабина всё же остановилась и присмотрелась к легкой полупрозрачной ткани, даже дотронулась, невольно залюбовавшись тем, как та поблескивает на свету. Красивая вещица. Но красная будет лучше. Чтобы было видно издалека. Красная с золотым шитьем.

Сабина подняла глаза на купца — тот убеждал какую-то женщину средних лет, жену ремесленника, судя по ее одежде, купить отрез шафранового шелка — и скорее почувствовала, чем действительно услышала, как зашуршал ремешок кошелька, привязанного к длинному густо-расшитому поясу. Она выбросила руку раньше, чем сама успела подумать, и притаившаяся за спиной нищенка сдавленно пискнула, когда длинные смуглые пальцы безжалостно стиснули ее тонкую ладошку с ржавым ножиком.

— Воруешь? — процедила Сабина, поворачивая голову. Нищенка сдавленно всхлипнула и выронила ножик, которым пыталась перепилить — перерезать что-либо таким тупым лезвием ей бы вряд ли удалось — кожаный ремешок кошелька. Огромные синие глаза, скорее темные, чем светлые, мгновенно наполнились слезами. Наверняка фальшивыми. Уличные девки плачут так же легко, как дышат.

— Госпожа, прошу, не зовите стражу, — прошептала нищенка, и слезы покатились по ее чумазым щекам, размазывая пыль и уличную грязь. — Мне отрубят руку.

— Отрубят, — безжалостно согласилась Сабина, но злость уже утихала. Нищенка всхлипнула еще раз и разрыдалась по-настоящему, содрогаясь всем телом. Несмотря на уверенность, что это не более, чем притворство, Сабине стало ее жаль.

— И зачем тебе это? — спросила она устало, не надеясь на честный ответ. Или хотя бы на тот, что не был бы призван вызвать еще большую жалость.

Нищенка молча размазывала слезы по щекам левой рукой. Правую по-прежнему стискивала в пальцах Сабина.

— На меня смотри, — вновь разозлилась она, цепко схватив рыдающую девчонку за подбородок. — Воровать, значит, смелости хватает, а отвечать за свои поступки — нет?

— Я еще ничего не украла, госпожа, — замотала головой, вырвавшись из чужой хватки, всхлипывающая нищенка. — Я только… — она вновь содрогнулась всем телом, — только попыталась. Простите меня, простите!

— Для других будет достаточно и этого, глупое ты создание!

Занятый женой ремесленника купец отвлекся на шум и поспешно спросил:

— Эта оборванка досаждает вам, госпожа? Я сейчас же позову стражу.

— Нет, — раздраженно отмахнулась Сабина, прекрасно понимая, что купец всего лишь выслуживается перед женщиной в богатой одежде, и велела, указав пальцем на понравившуюся ткань: — Четыре ярда. Нет, лучше пять.

— Одно мгновение, госпожа, — торопливо закивал купец, разом позабыв про жену ремесленника. Сабина попросила у нее прощения в мыслях. — Быть может, вам приглянулось что-то еще?

Нищенка попыталась высвободить руку из чужой хватки, воспользовавшись тем, что неудавшуюся жертву отвлекли.

— Я подумаю, — бросила Сабина и сжала пальцы чуть сильнее. Нищенка сдавленно охнула и прекратила вырываться.

— Пожалуйста, отпустите, — всхлипнула девчонка. — Я больше никогда не буду воровать, клянусь Господом нашим Иисусом Христом, только отпустите.

— И что ты будешь делать? — зачем-то спросила Сабина. — Неужели честного занятия не нашлось?

Нищенка вновь замотала головой, давясь слезами. Впрочем, это было понятно и без ее рыданий. Сабина взяла дрожащую ладонь второй рукой, перевернула, рассматривая пальцы. Грязные, тонкие — одни только косточки, обтянутые кожей, — но всё еще нежные, совсем как у ребенка. Не благородная, но и работать с рассвета до поздней ночи не привыкла. Такие не от хорошей жизни начинают воровать на улице. А эта глупая и воровать толком не умеет, попадется вновь, когда будет лезть в кошель к кому-нибудь вроде мессира Бернара, и тогда ее уже не пожалеют.

А ведь она могла бы сейчас стоять на месте этой нищенки. Могла бы, если бы не…

Сабина посмотрела на заплаканное личико еще раз, прогоняя воспоминание о стальном блеске меча и чуть раскосых глаз, и спросила:

— Хочешь другой жизни?

Нищенка уставилась на нее с глупым выражением на лице, часто моргая, и всхлипнула еще раз. Не понимала. Или попросту не верила, что кто-то может просто взять и протянуть ей руку. Сабина отстраненно подумала, что не все назовут такой поступок разумным. Подавать милостыню нищим легко. А вот на доверие решится не каждый. Да и мало ли какую заразу девчонка успела подхватить на улице. Стоит показать ее лекарю, прежде чем допускать до хоть какого-то занятия.

— Я дам тебе работу — честную работу! — и крышу над головой, — продолжила она, рассматривая чумазое личико уже с интересом. Если отмыть эту девчонку, она может оказаться даже хорошенькой. — Но если ты еще хоть раз попробуешь что-нибудь украсть…

Нищенка вдруг задрожала и сама схватилась за удерживающие ее руки.

— Вы не шутите, госпожа? — спросила она срывающимся голосом. — Вы правда… Вы… — девчонка осеклась и расплакалась с новой силой, напуганная, что это может быть лишь злой шуткой. — Что… что мне делать, госпожа?

— Для начала прекрати рыдать, — поморщилась Сабина, раздраженная этими слезами. Она расплатилась с купцом и знаком велела нищенке следовать за собой. Поначалу даже была уверена, что девчонка улизнет в ближайший переулок, радуясь, что избежала наказания за воровство, но та послушно пошла следом, подобрав рваный подол своей длинной грязной туники. Настолько боялась отстать. Знакомый стражник у дворцовых ворот даже поморщился при виде этой замарашки.

— Где это вы нашли такую оборванку, миледи?

Нищенка вздрогнула, подумав, верно, что сейчас ее прогонят от этого красивого белокаменного дворца, а Сабина ответила ничего не значащей улыбкой. Стражнику казалось забавным величать дочь купца и няньку принца «миледи», а ей это незаслуженное прозвище напоминало о храмовнике, не делавшем разницы между благородными женщинами и простыми служанками.

— Это моя новая служанка, Жак. Так что не обижай ее.

— И в мыслях не было, миледи, — послушно ответил стражник и подмигнул нищенке. Та посмотрела сквозь него, всё ещё не веря своему счастью, и поспешила следом за Сабиной, постоянно оглядываясь по сторонам. А оказавшись в светлых покоях, одной из двух просторных, соединенных стрельчатой аркой комнат с широкими окнами, и вовсе глупо открыла рот, раз за разом обводя взглядом стены с бледно-зелеными драпировками и резную мебель.