Литмир - Электронная Библиотека

— Меня, — тихо сказала Сабина, глядя на лежащую на рукояти меча и стиснувшую ее до побелевших костяшек руку, — в тамплиеры не возьмут.

— Возьмут, — каким-то странным, бесцветным голосом ответил рыцарь. — Но лет через сорок, не раньше.

— Разве? — спросила она, по-прежнему не поднимая глаз. — Я думала, в Орден не принимают женщин.

— Молодых и красивых, конечно же, нет. Лишь тех, кто уже не способен… будоражить мужские умы. Да и то, это должна быть совсем уж особенная женщина. Всех остальных с радостью примут госпитальеры.

Красивых, повторила про себя Сабина, из всего сказанного уловив лишь это. Он считает ее красивой. А она слишком мелко думает.

— Это из-за Балдуина? — едва слышно спросил Уильям, убирая ладонь с рукояти меча и складывая руки на груди. Но эта поза была даже скованнее предыдущей, словно он пытался удержать самого себя. И это стоило ему огромных усилий, раз он с такой силой обхватил себя за плечи, что пальцы вновь побелели от напряжения.

— Балдуин… — пробормотала Сабина, вновь поднимая на него глаза, уже готовая довериться ему, а там будь что будет, но рыцарь едва заметно качнул головой.

— Не говори. Мне придется рассказать Магистру.

Сабина громко, со свистом, выдохнула, широко распахнув глаза, подалась вперед, но в последний момент сдержалась и поспешно отступила на полшага назад.

— Я… — она осеклась и торопливо подхватила оба наполненных ведра, показавшихся ей на удивление легкими. — Я бы всё отдала, лишь бы ты не был тамплиером.

И бросилась прочь, почти побежала, сама до полусмерти напуганная этим внезапным откровением. И остановилась, переводя дыхание, только когда ведра неожиданно потяжелели вновь. Сабина поставила их на неровную каменистую землю, пытаясь отдышаться, и, не выдержав, обернулась на оставшийся позади ручей.

Уильям по-прежнему стоял в воде, глядя ей вслед с такой тоской в серых глазах, что она вновь едва не заплакала, жалея, что не может вернуться, обнять его и прогнать эту мучительную тоску.

***

С заходом солнца настроение у Бернара испортилось окончательно. От долгого пути и плохой погоды ломило в костях, и он с невольной злостью наблюдал за молодыми рыцарями, устроившими показной бой перед шатром матери короля. Агнесс смеялась и подбадривала веселыми криками своего мужа, а Бернар с неудовольствием думал, что вместо достойного мужчины выбрал своей девочке какого-то шута. Да еще и слухи ходили, будто молодой красавец любит отдыхать от жены в обществе служанки посмазливее.

Служанки… Бернар скосил глаза на сарацинку, подававшую матери короля поднос с едой. Та ела, как птичка, немедленно напомнив этим своего сына, у которого тоже почти никогда не было аппетита — где это видано, чтоб мужчина так ел? — а сама служанка даже не улыбалась в ответ на попытки рыцарей развлечь прекрасных дам перед сном. Ну хоть одна разумная молодая девица тут есть!

Впрочем, самому Бернару она тоже не улыбалась, что злило его только сильнее. С храмовниками она, значит, любезничает, а от достойного мужчины нос воротит? С королями, что с Амори, что с мальчишкой Балдуином, конечно, ни один рыцарь не сравнится, но Бернар видел личное оскорбление в том, что ее нынешний выбор оказался таким… скучным. Он присмотрелся к щенку еще раз, когда пошел проверять выставленных храмовниками дозорных. Рослый, выше Бернара почти на голову, длинноногий, с широкими плечами и грудью, но массивным не выглядит даже в кольчуге. Скорее поджарый и даже гибкий, что для таких здоровяков, как он, было, пожалуй, редкостью. Неудивительно, что молодая девушка находила этого мускулистого красавца привлекательным. Но глаза у него были блеклые, серые — у самого Бернара были ярко-голубые, пока не выцвели с возрастом, — а волосы и вовсе какого-то невнятного цвета, не то темные, не то рыжие. Кому такое понравится? Да и если он так хорош на лицо, то должен быть пустоголов напрочь.

Но служанка даже слушать ничего не пожелала, когда ее попытались предостеречь от глупостей. Смерила Бернара раздраженным взглядом и бросила:

— Я, мессир, непритязательна и благодарна всякому рыцарю, что предложит мне помощь. Жаль только, что большинство рыцарей, несмотря на все свои обеты помогать слабым, вспоминают об этом лишь, когда помощь требуется знатной даме.

Ты посмотри-ка, раздраженно подумал Бернар. Дерзит, будто сама благородная, а не последняя девка при королевском дворе. Да что там, даже благородные женщины себе подобных речей не позволяли! А эта — королева, не иначе.

В ответ он прямо заявил глупой девчонке, что она впустую расточает свое обаяние и что тамплиеры не мужчины. Сарацинка изогнула свои манящие, чуть ассиметричные губы в презрительной гримасе и ответила:

— В таком случае, мессир, я нахожу крайне занимательным, что из всех рыцарей своего коня мне предложил именно тамплиер. Если он не мужчина, то об остальных и говорить нечего.

Да она, видать, увлеклась щенком всерьез! Что он за лихо такое, если и Балдуин за ним был готов хвостом ходить, и эта бестолковая девица при виде него забывает, как дышать?

— Я говорил не о лошадях, — процедил Бернар, недовольный ее недогадливостью.

— Вот как? — усмешка сарацинки сделалась еще более презрительной. — А вы всегда так откровенны с незамужними девицами, мессир? Или только с теми, которых собираетесь уложить к себе в постель и опорочить их честное имя? Ну так не удивляйтесь, что женщины предпочитают вам храмовника, который даже не помышляет о том, чтобы посягнуть на чью-либо честь!

Бернар был готов отвесить строптивой девке оплеуху, раз ее собственный отец в свое время не научил ее, как нужно разговаривать с мужчинами, но тут служанку окликнула мать короля и девица растаяла, как дым на ветру. К ее же счастью. Это упрямство уже начинало выводить его из себя.

Но не брать же ее силой, раздраженно думал Бернар, глядя, как спесивая служанка разливает по кубкам вино. Вид у нее с каждой минутой делался всё более хмурым. Никак не по нраву этой святоше, что знать так веселится совсем рядом с приютившимся на скале монастырем? Интересно, что она собирается делать вместе с этим храмовником? Молитвы читать? Или просто не понимает, глупая, что в мужчине важна не красота, а совсем иные таланты? А какой любовник может быть из тамплиера? Ясное дело, что никакой, как бы он ни был красив и хорошо сложен.

Впрочем, вздумай Бернар сказать об этом Сабине, и она бы рассмеялась ему в лицо. С убеждением, что от мужчины достаточно быть хорошим любовником, но при этом совершенно не задумываться о том, что происходит с женщиной вне ложа, она сталкивалась не впервые. А к самому навязчивому поклоннику испытывала еще большее раздражение, чем он к ее упрямству. Для него не имело значения, устала она или нет, весела или несчастна, куда важнее было подойти и заявить ей, что тамплиеры не мужчины. То ли дело он, благородный рыцарь, который даже королев ни во что не ставит. Потому что даже королевы в его глазах были всего лишь ни на что негодными женщинами. Хвала Господу, хоть вновь не стал допытываться, что с Балдуином, иначе она бы или наговорила ему гадостей, или попросту разрыдалась от усталости.

А Уильям…

Уильям, который не захотел ничего знать, потому что тогда ему пришлось бы выбирать между королем и собственным Магистром. Между нею, услужливо подсказал старательно заглушаемый шепоток в голове, и Магистром. От этого Сабина почувствовала себя только отвратительнее. Она должна была молиться в надежде, что это хоть как-то поможет умирающему мальчику, раз ни один лекарь не сумел ничего для него сделать, а вместо этого… Она могла думать лишь о том, что хочет оказаться в объятиях тамплиера и забыть обо всем на свете.

Это и есть любовь?

Или просто отчаяние, которое никак не может найти выход, потому что никому иному до нее и дела нет?

Сабина вдруг с горечью подумала, что жалеет о том, как провела ту единственную ночь на Храмовой Горе. Почему он не предъявил на нее никаких прав? Почему не взял, воспользовавшись правом победителя? Она не осудила бы его даже тогда, потому что слишком хорошо понимала, как устроен мир. Мужчины берут, что пожелают, потому что они сильнее, и пока женщины не научатся также хорошо обращаться с мечом и копьем, им остается только подчиняться. И тогда она бы не мучилась теперь непонятной ей самой ненавистью к мертвому королю.

55
{"b":"749611","o":1}