Мимо проплыл и остался за спиной величественный Храм Гроба Господня, отстроенный всего каких-то двадцать пять лет назад на месте прежнего храма, разрушенного в годы владычества сарацин и ставшего одной из причин первого похода на Восток. Улица вновь начала подниматься в гору, прохожих стало чуть меньше и теперь Уильяму уже не приходилось с боем отвоевывать практически каждый дюйм свободного пространства, чтобы продвинуть дальше. Отсюда уже можно было различить даже черно-белое знамя Ордена на вершине бывшей сарацинской мечети Аль-Акса, теперь называемой Храмом Соломона.
— С возвращением, любезный брат! — приветствовал его привратник. Уильям кивнул и на мгновение улыбнулся, после чего въехал во внутренний двор прецептории и спешился. Одеревеневшие от усталости и постоянного нахождения в седле ноги в первое мгновение загудели так, что он даже прикрыл глаза, с трудом удержавшись, чтобы не поморщиться. Хотелось малодушно лечь на мягкую постель — действительно мягкую, а не на покрывавший узкое ложе соломенный тюфяк в келье тамплиера — и проспать до следующей зари.
— Брат Уильям? — искренне удивился вошедшему в его скромный покой рыцарю Великий Магистр. — Что привело тебя в Святой Град?
— Дурные вести, мессир, — ответил Уильям и протянул ему наспех запечатанное неровно оттиснутой восковой печатью письмо. Де Сент-Аман вскрыл послание, прочел — с каждой новой строчкой его широкие светлые брови хмурились всё сильнее и сильнее, пока не сошлись в одну линию над переносицей — и спросил, подняв глаза на Уильяма:
— Ты знаешь, что в письме?
— Да, — кивнул тот.
— А король? — задал еще один вопрос Магистр. — Ему уже могли доложить?
— Этого я не знаю, мессир, — честно ответил Уильям. — Но брат Льенар поднял меня посреди ночи, едва до нас дошла весть, и я скакал от самого Бейрута, не спешиваясь с рассвета до поздней ночи.
— Тогда полагаю, что тебя было непросто опередить, — пробормотал де Сент-Аман. — Брат Льенар послал только тебя, или еще кого-то?
— Меня одного, — ответил Уильям и добавил с невольной лукавой улыбкой. — Я в седле с трех лет, и в каждой прецептории мне давали лучшую из лошадей. Меня бы ни одному сарацину не удалось опередить, будто он хоть ассасином, хоть самим шайтаном.
— Что ж, это хорошо, — кивнул Магистр. — Но ты, любезный брат, не очень-то зазнавайся. Хороший наездник — это еще не всё.
Уильям низко склонил обмотанную длинным белым платком голову в знак согласия.
— Ты, верно, голоден? — спросил де Сент-Аман, складывая пергамент пополам.
— Я подожду до вечерней трапезы, — смиренно ответил Уильям. — Если позволите, мне хотелось бы смыть дорожную пыль и помолиться в Храме Гроба Господня.
— Позволю, отчего же не позволить, — добродушно усмехнулся в седеющие усы Магистр. — Ступай к интенданту, пусть найдет тебе оруженосца и чистое облачение. И пусть пришлют ко мне маршала с сенешалем. Предупреди их, что речь пойдет об ассасинах.
Уильям вновь склонил голову, на этот раз в прощальном поклоне, и вышел, прикрыв за собой дверь. Маршал с сенешалем отыскались быстро, как и оруженосец, всё такой же голубоглазый и с шапкой буйных черных кудрей. Только ростом он теперь был всего лишь на полголовы ниже Уильяма.
— Льенар придет в ярость, когда узнает, что ты вымахал выше него, — рассмеялся Уильям, заключив его в дружеские объятия.
— Передай ему, что если он не соизволит явиться в Иерусалим, когда меня будут принимать в Орден, то это я приду в ярость, — ответил Ариэль, от души хлопнув его по плечу. — И буду ходить за ним по пятам и болтать без остановки до тех пор, пока он не взвоет и не запросит пощады.
— Ты же знаешь Льенара, он скорее умрет, чем станет о таком просить!
Они оба рассмеялись, одновременно представив себе реакцию Льенара на подобное предложение, а затем Ариэль напустил на себя серьезный вид и спросил чопорным голосом:
— Ну что, мессир, помочь вам снять сапоги?
— Сапоги — не стоит, а вот с кольчугой помоги, — ответил Уильям, разматывая свой тюрбан и расчесывая пальцами густые медно-каштановые волосы, падавшие ему на плечи и едва заметно завивавшиеся на концах. Длинная челка уже доходила почти до подбородка, и он привычным движением заправил несколько прядок за правое ухо. — И можешь еще плечи размять, а то я что-то подустал в пути.
— Ну не скажи, — хмыкнул Ариэль. — Если у тебя хватало сил каждый день бороду ровнять, то не так уж ты и устал.
— Но не мог же я заявиться к Великому Магистру с видом хуже, чем у последнего нищего! — притворно ужаснулся Уильям. — Льенар бы меня потом со свету сжил!
— И правильно бы сделал! — согласился Ариэль и процитировал. — Мы не просто рыцари в белых плащах…
— Мы лицо важнейшего Ордена в Святой Земле! — подхватил Уильям синхронно с ним, и они вновь засмеялись.
Солнце уже почти касалось своим круглым диском плоских крыш города, когда Уильям спустился по петляющим иерусалимским улочкам во внутренний двор Храма Гроба Господня, окруженный высокими стенами, украшенными редкой красоты барельефами. Внутренний двор освещался полностью лишь, когда солнце стояло в зените, поэтому сейчас больше половины его было скрыто в густой тени, а нагревшиеся каменные плиты отдавали последние тепло, согревая ноги даже сквозь подошву сапог.
Удивительно, но даже в самый жаркий час, когда другие мостовые раскалялись так, что невозможно было сделать и шагу, и в душном неподвижном воздухе появлялось дрожащее марево, здесь, в этом маленьком дворике, никогда не было слишком жарко. Как никогда не было и слишком холодно. В зной неизменно ощущалось едва уловимое дуновение прохладного ветра, а в зимний дождь каменные плиты дворика оставались чуть теплыми, даже если на соседних улицах падал на мостовые редкий, появляющийся от силы на пару дней в году снег.
Уильям неторопливо, глубоко вдыхая прохладный воздух, прошел к высоким распахнутым дверям, издалека казавшимися двумя темными провалами, в глубине которых неуловимо мерцали золотистые огоньки свечей. Он был еще в нескольких ярдах от входа, когда в одном из огромных дверных проемов появилась фигура. Высокая и стройная, с плавными, чарующими изгибами, которые блестящая шелковая ткань ее закрытого платья скорее подчеркивала, чем скрывала, она выплыла из темноты, как мираж, обрамленный золотистым свечением. И накинула длинную черную чадру, завернувшись в нее, словно в покрывало, прежде чем Уильям успел увидеть хотя бы смутные очертания ее лица. Магометанка? Здесь?
Он невольно замедлил шаг и посторонился, безмолвно приглашая ее пройти первой. Женщина подняла голову, придерживая край чадры тонкой смугловатой рукой с длинными ногтями, и лучи заходящего солнца осветили единственное, что не было скрыто черной шелковой тканью.
Её глаза.
Медово-карие, чуть подкрашенные черной краской, с поднятыми к вискам уголками, так часто встречающимися у сарацинок и придающими их взгляду какую-то особенную загадочность, и пушистыми черными ресницами. Она, казалось, тоже растерялась, встретив здесь храмовника в белом одеянии с красным крестом, тонкие изогнутые брови угольно-черного цвета на мгновение приподнялись в удивлении, а затем в уголках ее глаз появились едва заметные морщинки. Словно она улыбнулась ему под чадрой.
— Мир вам, брат, — произнес нежный, совсем еще девичий голос, и на мгновение Уильяму показалось, что он увидел движение губ под черной тканью. А затем она перекрестилась слева направо — как католичка, — и опустила ресницы.
— И вам, сестра, — хрипло ответил Уильям, растерявшись еще больше.
И завороженно смотрел ей вслед, пока она не скрылась в переулке, окутанная длинным черным покрывалом и так ни разу и не обернувшаяся.
Комментарий к Глава пятая
Хребет Джебель-Бахра - старое, времен владычества ассасинов, название хребта Ансария в Западной Сирии.
*исмаилиты - одно из ответвлений шиитской линии ислама. Шииты получили свое название за то, что считали Али ибн Абу Талиба (мужа любимой дочери пророка Мухаммеда) и его потомков единственно законными наследниками Мухаммеда. От арабского “шийа”- последователи.
