— И что тогда делать?

— Молиться, — ответил Льенар, но Уильям не понял, говорил ли рыцарь всерьез или это была очередная шутка. — Вот именно это, — добавил Льенар, — я и буду делать, чтобы вас двоих в первой же стычке с сарацинами и не убили. А теперь живо, один взялся за арбалет, а второй — за меч! Будем делать из вас воинов Христа!

Уильям с Ариэлем переглянулись с одинаково несчастными выражениями лиц, вновь заставивших Льенара зловеще расхохотаться.

***

Ко времени утренней трапезы солнце начало жечь с такой силой, что даже привыкший к этой жаре Льенар милостиво согласился закончить тренировку. Уильям же начал думать, что любезный брат сказал про слезающую хлопьями кожу отнюдь не для красного словца. Лицо и все остальные части тела, которые не закрывала одежда, горели так, будто его окунули в кипяток, голова кружилась от жары, и нестерпимо хотелось пить.

— А теперь представь, что ты в полном рыцарском облачении, — подбадривал его Льенар в своей ехидной манере. Уильям подумал о том, что с ним будет в стеганном поддоспешнике и длинной кольчуге, и содрогнулся. А уж массивный шлем и вовсе представлялся ему теперь своеобразным подобием адского котла. Лишь с той разницей, что вариться в этом котле будут не грешники, а голова одного английского тамплиера. — Впрочем, можешь не представлять, — смилостивился Льенар. — Как из города выйдем, сразу и прочувствуешь.

— Силы небесные! — воскликнул брат Эдвин, когда Уильям появился на пороге трапезной. — Брат Льенар, я порой думаю, что в тебе нет ни капли человеколюбия.

— Ошибаешься, брат Эдвин, во мне его даже больше, чем положено, — ответил ему Льенар, в то время как Уильям рухнул на скамью, взял с общего стола даже не кубок, а один из кувшинов и начал жадно пить прямо из горлышка. — Именно поэтому я хочу, чтобы твои доблестные английские собратья поняли одну простую, но очень важную вещь: в Святой Земле их может убить не только клинок или стрела. К слову, брат Уильям, — на людях Льенар по-прежнему называл его полным именем и с неизменным обращением «брат», — знаешь, откуда появилась традиция носить сюрко поверх брони?

— Отсюда? — хрипло спросил Уильям, пытаясь отдышаться. Жослен молча подал ему второй кувшин и забрал опустевший. — Из Святой Земли?

— Именно, — кивнул Льенар. — В одной только кольчуге ты мгновенно изжаришься на солнце. Молодец.

Уильяму даже показалось, что он ослышался.

— Ого, — весело присвистнул Жослен. — Братья, свершилось чудо. Брат Льенар кого-то похвалил.

Англичане засмеялись в ответ, а с ними и некоторые местные рыцари, явно знакомые с манерой Льенара общаться с собратьями по Ордену. Льенар тоже улыбнулся и ответил:

— Ты следующий, там как раз самая жара.

— Крепись, — сиплым голосом посоветовал аквитанцу Уильям, но тот только отмахнулся. Жослен начал свое путешествие по Святой Земле с того, что с радостным криком «Земля!» сиганул через борт не успевшего толком пришвартоваться корабля, и с этого момента никаким трудностям было не под силу испортить его настроения. Уильяму уже начало казаться, что даже если аквитанцу скажут, что сарацины захватили все христианские города и сбивают кресты с церквей, то Жослен и в этом случае безмятежно улыбнется и ответит: «Ничего, отвоюем». Вот и сейчас он лишь улыбнулся и сказал:

— Ничего, от пары часов на солнце еще никто не умирал.

— Да? — переспросил Уильям. — Значит, я буду первым.

Льенар тем временем велел принести ему карту и надолго задумался над путем в Иерусалим, почти не притронувшись к еде. Святая Земля встретила их новостью о смерти сарацинского военачальника Ширкуха, ни одно десятилетие досаждавшего как и христианским королям, так и магометанским правителям, а за считанные дни до смерти и вовсе сделавшегося визирем Египта. Казалось бы, новость была хорошей, но Льенара она совершенно не обрадовала.

— Вместо Ширкуха визирем поставили его племянника, — сказал он прошлым вечером после разговора с командором Сен-Жан д’Акра. — А значит, вместо старого и давно знакомого противника мы получили молодого и незнакомого, но не менее энергичного и уже успевшего прославиться благодаря египетской кампании.

— Я что-то не совсем понимаю, — признался Жослен, — кто воевал из-за Египта.

— Амори с госпитальерами пошел в очередной поход, — коротко ответил Льенар. — Еще его брат обязал египетских Фатимидов выплачивать дань, но память у халифов, скажем прямо, скверная, вот Амори и решил напомнить им о себе разбойничьим налетом. А халиф в ответ послал за помощью в Дамаск. Оттуда, не тратя времени попусту, прислали Ширкуха с армией. В итоге они с племянником под видом военной помощи сами практически захватили Египет.

— И чем это грозит нам? — спросил Уильям.

— Мы в кольце, — прямо сказал Льенар. — На севере Зангиды, они еще двадцать с лишним лет назад захватили графство Эдесское. Потом отбили Дамаск. Который и, к слову, был тогда с нами в союзе, но мы зачем-то решили его захватить. Уж не знаю, кому понадобилось портить отношения с союзными мусульманскими городами, но это дело давнее, теперь уже разбираться в нем бессмысленно.

Уильям не без любопытства отметил, что для тамплиера Льенар как-то уж слишком миролюбив по отношению к сарацинским городам. Да и сама мысль о союзе с магометанами… В Англии его бы уже подняли на смех. В лучшем случае. А в худшем, сочли бы умалишенным. Но в Святой Земле всё обстояло совсем иначе, чем виделось с западных берегов.

— На юге, — продолжил Льенар, — Фатимиды, которые теперь, благодаря Его Величеству Амори I, в союзе с Зангидами. Если два года назад халиф сам призывал христиан на помощь, чтобы отбиться от Ширкуха, то теперь Амори своим разбойничьим походом лишил нас выгодного союза. Де Бланшфор наверняка ему говорил, что не нужно было этого делать, но Амори же никогда никого не слушает. А на востоке Аббасидский халифат. Их правитель больше занят науками, поэтому вряд ли станет помогать остальным сарацинам, но вот в чем загвоздка: он и мешать им не станет. А у нас, любезные братья, дай Бог, если шесть сотен рыцарей в Ордене наберется. И будет вдвойне чудом, если столько же наберут госпитальеры.

— Но есть же пехотинцы, — с сомнением протянул Жослен.

— Пехотинцы, — фыркнул Льенар. — Да, ты прав, они, конечно, есть. И их куда больше, чем рыцарей. Да только вот сарацины не боятся их так, как тяжелой конницы. И вооружение у них куда хуже. Ты, любезный брат, и сам, я думаю, понимаешь, что рыцарский доспех не из дешевых. Его далеко не каждый воин может себе позволить.

— Но есть же Запад, — сказал Уильям.

— И много вас с Запада приплыло? — спросил Льенар. — Одиннадцать рыцарей. Негусто, тебе не кажется? И то, это скорее потому, что до Гастингса дошла весть о походе на Египет. Послали всех, кто был хоть немного готов. А уж об обычных рыцарях и говорить нечего. Они приходят вместе с очередным Крестовым Походом, грабят сарацин и уходят обратно, чтобы побыстрее продать награбленное на Западе и обогатиться. Наша главная проблема всегда была в том, что эти огромные силы не остаются здесь по окончании похода, они возвращаются назад. А с тем, что у нас есть… Мы не выстоим против объединенной армии Зангидов и Фатимидов, — бросил Льенар с непривычной смесью горечи и злости в голосе. — Если они придут, это будет бойня, — он помолчал, глядя в темное окно. Трепещущее пламя свечи бросало хаотично пляшущие отсветы на его смуглое лицо, обрамленное длинными черными кудрями. — А они придут.

Уильяму от таких слов поначалу сделалось не по себе, и он поначалу долго лежал без сна, слушая ленивый плеск волн, шумно накатывавших на берег где-то совсем рядом. Но угроза была слишком призрачной, чтобы всерьез лишить его покоя и не давать заснуть от постоянных и тревожных раздумий. Ему не хватало опыта, чтобы в полной мере представить, чем грозил королевству крестоносцев союз двух сарацинских династий. Уильям не мог даже в точности представить, какая сила могла выдвинуться на Иерусалим в тот самый миг, пока он прислушивался к шуму моря и тихому шелесту ночного ветра. Десять, двадцать, тридцать тысяч сарацин были для него лишь цифрой, огромной, но никогда не виденной им прежде, а потому не способной дать представления о том, насколько велика такая армия в действительности.