— Что-то не так? — тихо спросила Сабина, но Уильям лишь мотнул головой, заправил за ухо одну из выгоревших за лето темно-рыжих прядей и откинул в сторону край теплого плаща.

— Я проеду немного вперед. Посмотрю, нет ли поблизости какого-нибудь озерца. Кажется, я видел его, когда мы скакали сюда. Людям понадобится вода.

— Я с тобой, — попросила Сабина, и он недовольно нахмурил широкие темные брови. — Пожалуйста. Я… не могу сидеть здесь совсем одна.

— Это может быть опасно, — заспорил Уильям, затягивая на поясе перевязь меча, но она схватилась за его руку и взмолилась, не помня себя от мгновенно нахлынувшего чувства страха.

— Пожалуйста! Я… Я сойду с ума, если… Если мне суждено умереть этой ночью, то они найдут меня, где бы я ни пряталась. Не оставляй меня, прошу!

Даже если там бедуины или иные враги… И если он погибнет от случайной стрелы, а она вновь останется совсем одна, то от отчаяния… Сабина боялась, что тогда она наложит на себя руки. И никогда больше его не увидит, ибо для самоубийц есть лишь одна участь.

— Хорошо, — на удивление покладисто согласился Уильям — должно быть, догадался по глазам и выражению лица, как страшно ей было в прежние ночи — и сам набросил ей на плечи теплую шерстяную накидку. — Держись за мной.

Сабина судорожно кивнула, собрала с земли седельные сумки и покорно вскочила в седло своей лошади, благодаря небеса за то, что в этот раз он всё понял, и стискивая в пальцах рукоять подаренного ножа. Она не забыла про него и не потеряла, но это узкое тонкое лезвие мало чем могло помочь ей против стрел.

Небо за спиной постепенно светлело, окрашивая всё вокруг в серые тона, тракт просматривался далеко вперед, и к тому моменту, как взошло бледное солнце, Сабина и думать забыла о таившихся в ночи врагах. Уильям остановил своего коня, наконец приметив зарослях маленькое озерцо, больше походившее на слишком большую, разлившуюся среди камышей и тростника лужу, помог Сабине спешиться — пусть она и не просила — и пошел вперед. Сабина последовала за ним и остановилась у самой воды, глядя, как он заходит в озеро почти по колено и наполняет водой пару кожаных бурдюков.

От умиротворенных мыслей ее отвлек негромкий стук копыт за спиной. И заставил мгновенно напрячься.

— Не спится, любезный брат? Женщина оказалась недостаточно хороша, чтобы согреть тебе постель?

Уильям остановился и повернул голову на звук чужого насмешливого голоса. Сабина тоже, не сразу разглядев лица под низко надвинутым капюшоном. И не поняв поначалу, почему Уильям положил руку на рукоять меча, если перед ними стоял точно такой же франк, как и он сам.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Уильям. — Не припоминаю, чтобы я ставил тебя в дозор этой ночью, любезный брат.

— Это верно, — согласился тот и легко спрыгнул с седла. — Ты никогда не считал меня достойным белого плаща. А сам-то… Железный Маршал! — рассмеялся рыцарь, откидывая капюшон, и Сабина наконец разглядела его лицо. Брат Эдвард. — Честь Ордена! Как часто тебя хвалят, любезный брат. А ведь ты всего лишь ублюдок покойного принца Юстаса, грешащий с сарацинскими шлюхами.

Уильям замер всего на мгновение — лишь на один удар сердца и короткий выдох, — выпрямился во весь рост и спросил ровным голосом:

— И давно ты знаешь?

— Давно, — согласился Эдвард и с лязгом потянул из ножен клинок. — Я своими ушами слышал, как ты жаловался Льенару де Валансьену на свое несчастливое происхождение. Бастард принца, как же непросто тебе, наверное, жилось в Англии. Купаясь в золоте де Шамперов, да? Где уж нам, простолюдинам, понять всю тяжесть такой жизни. И как трудно тебе пришлось здесь, верно, мессир маршал? Я еще не был рыцарем, а ты уже стал командором Газы, заполучив себе в покровители самого короля. И его хорошенькую служаночку в постель. Знаешь, у меня в ушах звенело от того, как она вопила на всю прецепторию, что ты посмел оставить ее, такую бедную и несчастную.

— Ты, — прошипела Сабина, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног. Вспоминая, что она действительно кричала и обвиняла Уильяма вскоре после того, как они покинули Керак и остановились в одной из орденских прецепторий. А затем Мадлен ушла из кельи в ее любимом платье. Ушла и была убита, а увидевший ее тело Уильям первым делом спросил, почему кричавшая от ужаса служанка приняла мертвую за саму Сабину. — Это ты убил Мадлен!

Убил ни в чем неповинную женщину и оставил трехлетнюю девочку круглой сиротой.

— Я, — спокойно согласился Эдвард, едва взглянув на ее потрясенное и взбешенное одновременно лицо. — Кто же знал, — хмыкнул он, вновь переведя взгляд на Уильяма, — что у нашего маршала такая щедрая шлюха. Отдала свое любимое платье, в котором постоянно мелькала во дворце. Там было достаточно темно, — добавил он, будто в оправдание этой мерзости. — Легко было ошибиться.

— Она была христианкой, — сказал Уильям ровным голосом, выходя, судя по плеску воды, на берег, но Сабина чувствовала, что он в ярости. И знала — каким-то шестым чувством, — что если обернется и посмотрит ему в лицо, то вновь увидит эти страшные бледно-серые глаза. — Ты не в праве оставаться даже сержантом Ордена после того, что сделал.

И добавил почти шепотом, оттесняя Сабину плечом.

— Отойди. Подальше.

Она не посмела спорить, не отрывая взгляда от блестящего в бледных солнечных лучах обнаженного меча в руке Эдварда.

— А кто узнает? — по-прежнему спокойно спросил тот. — Я давно жду, когда ты сделаешь какую-нибудь глупость. Но ты, любезный брат, жесток. Я даже успел замерзнуть, пока ты развлекался с этой шлюхой, — хмыкнул он вновь и сделал еще один шаг вперед. — Знаешь, сначала я просто хотел рассказать Магистру. Но он такой же, как ты. Ему тоже нужен был Железный Маршал. Чтобы принять на себя удар сарацин. А сына пекаря он даже слушать не стал. Не дал сказать ни единого слова. Вы все, — выплюнул Эдвард с нескрываемым презрением, — одинаковые!

Меч взвился вверх и вновь обрушился вниз, но Сабина не успела даже закричать, когда один длинный клинок скрестился с другим. Уильям спустил удар по лезвию меча и… сделал шаг назад.

— Не можешь? — рассмеялся противник. — Устав запрещает убивать христиан, да? — и прошипел, словно змей, показав зубы. — Вот и умри теперь ради своей чести. Давай, беги, шлюха, быть может, госпитальеры еще успеют тебя защитить.

Уильям не ответил. Отступил в сторону, надеясь увести Эдварда подальше от застывшей в растерянности Сабины — Боже, ей действительно нужно было бежать, а не смотреть на них испуганными глазами, — и на меч обрушился новый удар. Господь, о чем он только думал? Зачем взял ее с собой? Пусть в небе стояло солнце, но они были слишком далеко от лагеря, чтобы кто-то мог услышать лязг мечей. И помочь остановить этого безумца, не лишая его жизни.

— Бога ради, брось меч! Ты не в себе!

— Я не в себе?! — рявкнул Эдвард, вновь бросаясь в атаку. И Уильям не мог не признать, что клинком сынок пекаря владел очень хорошо. — Я всю жизнь только и делал, что пытался доказать Ордену, что достоин этого плаща не меньше других! Но всё доставалось таким, как ты! — мечи звенели, и удары сыпались одновременно с обвинениями. — Чем ты лучше меня?! Тем, что знаешь латынь?! Тем, что тебя учили… — он поперхнулся слюной, запнулся, но закричал вновь. — Тебя с детства учили владеть мечом?! Я не виноват, что я не сын принца! Да я… Я хотел быть таким же, как ты, но ты не видел! Никто из вас не видел! И Льенар, и Магистры, они все носились с тобой и смотрели сквозь меня!

Правое запястье уже начинало ныть, лязг мечей, казалось, разносился далеко над притихшей в утренние часы полупустыней, но счет шел на мгновения, а Уильям никак не мог придумать, что сказать, чтобы заставить Эдварда опустить меч. И замер сам, опешив от неожиданности, когда за спиной у обезумевшего рыцаря мелькнул светлый силуэт и изо всех сил вонзил ему в шею узкий, словно портняжное шило, клинок. Эдвард запнулся, поперхнулся кровью и схватился за горло, растерянно уставившись на Уильяма.