– Эй, Сиби! – тихонько окликнул он ее, боясь нарушить гробовую тишину – единственный гарант того, что воришек не обнаружат. Девушка не обратила на призыв никакого внимания и, не оборачиваясь, продолжала искать что-то. Она запустила руку глубоко в щель между шкафом и стеной и водила ей снизу доверху, пытаясь что-то нащупать. – Сиби! Что мы ищем?

Сибилла резко вытащила руку из-за громоздкого шкафа и, не углядев вазу с увядшими цветами позади, шарахнула по ней локтем со всей силы. От удара ваза уцелела, но слетела с места с такой скоростью, будто по ней треснули бейсбольной битой, надеясь выбить хоум-ран. Встретившись с журнальным столиком, ваза разлетелась на мелкие кусочки, а кроме того посбивала бутылки, кеглями покатившиеся со стола на пол. Шум стоял такой, что коматозника поднял бы с койки. Только законченный идиот не понял бы, что самое время делать ноги. Скорейшее отступление было первым, что пришло в голову Айзеку после того, как он мысленно обматерил сообщницу, использовав все богатство своего лексикона. На лбу выступил пот, Айзек обомлел, с ужасом уставившись на безалаберную подельницу. Не передать, сколько всего успел он себе нафантазировать, пока Сибилла не захохотала во весь голос. Долго соображать не пришлось. Очевидность ее коварной шутки победила страх. Айзек, сжавшийся было в ожидании беды, распрямил плечи и облегченно вздохнул.

– Ты прекрасно знала, что здесь никого не будет, – обвинительно заключил он, вернув себе самообладание. – Говори уже, что мы здесь ищем?

– Мы ищем картину. Один старпер отказался мне ее продавать, а я привыкла получать то, чего хочу.

– Ты уверена, что она здесь?

– Да. Так же, как уверена, что дома, кроме нас, никого нет.

– М-да… – протянул Айзек. Он включил фонарик и присоединился к поискам. – Наводку поточнее тебе не дали? Среди этого бардака хрен что найдешь. – Перешагнув через опрокинутые бутылки и осколки вазы, Айзек прошел к лестнице. – Я погляжу в подвале.

– Угу, – отвлеченно пробубнила Сибилла.

– Ты ведь оставишь ему деньги за картину? – крикнул писатель уже снизу.

– Ну уж нет! Я предлагала сумму, в сто раз превосходящую реальную стоимость! Пускай подавится своей жадностью! – откликнулась Сибилла откуда-то из кухни.

Между тем, стоило Айзеку спуститься всего на метр в подвал, как бетонные стены заметно приглушили ее речь. Девушка пустилась в какое-то длинное гневное повествование о безуспешных переговорах со стариком, но писателю не удалось расслышать рассказ от начала до конца. Подвальное помещение оказалось самым маленьким в доме, меньше него была разве что кладовка, в которую хозяева прятали пылесос, швабру и прочие принадлежности для уборки, которыми здесь явно пользовались нечасто.

Ступая по обрывкам газет и бумаги, которыми был устелен пол, словно в сценах из шпионского фильма, Айзек дошел до середины комнаты. В отличие от Сибиллы он пытался как можно уважительней относиться к искусному беспорядку владельца и ничего не трогал без надобности. В подвале же остаться безучастным стало сложно: неугомонное любопытство возбуждало все, что здесь находилось, – на бельевых веревках, протянутых под потолком, висели сотни фотографий. Какие-то из них были черно-белые, на твердой бумаге. Другие переливались цветами современной печати. Третьи выглядели потрепанными, а изображения на них – размытыми, нечеткими, будто их сделали не меньше полувека назад. Старые газетные вырезки обветшали и, казалось, стоило на них дунуть, как они отправятся в макулатурный рай. В то же время их молодые соседи чувствовали себя вполне уверенно и готовы были задержаться здесь подольше. Пришпиленные булавками к стене статьи, как и фотографии, сопровождались каракулями на каком-то языке. Паутина из красной капроновой нити овевала полчища элементов на стене и была призвана вносить какую-то логику в путаницу из обрывков информации, но Айзеку она помочь не сумела, наоборот, только усилила неразбериху.

Писатель направил луч фонаря на стоящий тут же верстак. Подстраиваясь под общий шпионский антураж, он тоже хранил немало сюрпризов: охотничья винтовка с оптическим прицелом, несколько пачек патронов, металлические приборы загадочного назначения, зазубренные, острые: если они не служили целям хирургии, то уж точно использовались для пыток. Подойдя поближе, Айзек разглядел среди хлама еще и нечто, походившее на ручные гранаты, однако дотрагиваться до них не стал. Кем бы ни был тот старикан, про которого говорила Сибилла, он явно выжил из ума, и, что представляло для сообщников большую значимость, старик этот был опасен. Термины из психиатрии тут же всплыли в голове – обсессия, паранойяльность, асоциальность, компульсивность. Полный набор агрессивного параноика уместился в маленьком подвальчике, прятавшемся под фасадом милого загородного домика.

«Неужели ради этого меня и привела сюда Сибилла? Это и есть тот материал, про который она говорила?» – с этой мыслью Айзек вернулся к газетным вырезкам на стене. Приглядевшись к комментариям, оставленным ручкой на страницах, писатель узнал язык, на котором они были написаны. Это был нидерландский. Из него Айзек знал разве что с десяток словечек. Половина из них были бранными, а вторая половина – наименованиями видов алкоголя. Однако то, что он запомнил из учебников по психиатрии и что не раз потом встречал в книгах по психологии, так это одна идея: у помешательства всегда есть смысловой эпицентр, и работает он по четким правилам, пусть и не самым доступным для постижения здоровым умом. У этого полиграфического хаоса имелось ядро, отправная точка безутешных поисков и подозрений.

Взгляд Айзека упал на слово Illarion. Увидеть его на десятках фотографий было нетрудно. Позабыв о намерении уйти из взломанного дома побыстрее, не оставив никаких отпечатков, он самозабвенно ухватил дневник со стола, раскрыл его и принялся лихорадочно листать. Предположения подтвердились – повсюду на страницах мелькало это слово. Illarion. Слово с манящим и в то же время недобрым потусторонним отзвуком разлеталось внутри головы и краеугольным камнем легло в низине массивного бастиона фантазий. Точно так же, как это слово составляло сердцевину чьего-то безумия, оно стало семенем, тонким стебельком из которого прорезался на свет сюжет новой книги. Illarion – слово было могущественным заклинанием, всколыхнувшем в писателе нечто, что он сам до конца не понимал, но от чего вновь чувствовал себя творцом собственной реальности.

«Как же оно переводится с нидерландского?» – с задумчивостью шахматиста Айзек пялился на стену.

– Этот хрыч сразу показался мне говнюком, но я никак не могла предположить, что он окажется полоумным, – промолвила из-за спины сообщника Сибилла.

Айзек не услышал ее приближения. Для него девушка просто материализовалась рядом. За плечом у нее висел тубус. Кажется, она нашла то, зачем пришла, однако писатель был куда больше заинтересован мастерской параноика, чем находкой Сибиллы, и приберег вопросы о картине на попозже.

С прежней звенящей индифферентностью Сибилла оценила странность подвального инвентаря. Ощущение складывалось такое, будто хладнокровие ее не в силах поколебать даже падение астероида или вторжение инопланетян, или и то, и другое вместе взятые. С той безучастностью, с каким девушка смотрела на обои из фотографий и газетных вырезок, рассматривают рисунки подопечных детсадовские воспитатели, которые ступили на порог профессионального выгорания. Все, до чего Сибилле было дело, скрутившись, лежало в тубусе.

– Пойдем уже, – отрешенно кинула сообщница, словно хотела оттащить капризного ребенка от стеллажа с игрушками.

– Постой. Ты не знаешь нидерландский? Ты ведь в школе его изучала, нет? – загадка взывала к Айзеку. Он не мог так просто уйти.

– С последнего школьного занятия я ни разу не произнесла и слова по-нидерландски.

– Что может значить слово Illarion?

– Похоже на имя, – так же холодно ответила девушка, после чего целеустремленно зашагала к выходу.

– Илларион? Точно! И впрямь похоже на имя.