– Два метра – приличное расстояние. Ты так не думаешь?

– Огонь до моего носа дотронулся, я тебе точно говорю!

– У тебя фобия огня?

– Пирофобия, ага.

– Никогда не слышала о таком.

– Все бывает в первый раз, так ведь?

– И как давно это у тебя?

– Всю жизнь. – Айзек запил слова небольшим глотком виски. Напиваться, подобно последнему разу, он не собирался, поэтому контролировал импорт алкоголя на территорию своего желудка. – Ну, как сказать. С детства, раннего. Я раньше других сверстников узнал о том, что огонь кусается очень больно. Только и помню себя с этим страхом.

– Должно быть, что-то случилось в детстве?

– Разумеется, фобии на пустом месте не появляются. Как мне рассказывали, я побывал в пожаре, но ни черта не помню. Говорят, был на грани гибели.

– Не желаешь освещать подробности?

– Если бы я их помнил! Все воспоминания о травмирующем событии заперты в подсознании. Механизм вытеснения – так это называют в психоанализе.

– Поэтому ты закрываешь глаза, когда поджигаешь сигарету?

– Замечательное наблюдение. Да, это так.

– В страхе перед смертью многие находят свое вдохновение, ведь любое созидание есть след в этом мире. Чем ярче этот след, тем более убедительным и потому более мнимым предстает впечатление, будто человек увековечит себя актом творчества. Он собственноручно создает иллюзию того, что, будучи погребенным в могиле, продолжит существование в сердцах почитателей его творений. Познакомившись со смертью в раннем детстве, ты вслепую набрел на рудник творческого изобилия и черпаешь оттуда благодатные минералы по сей день. Для этого ты постоянно носишь с собой бензиновую зажигалку, чтобы она служила напоминанием о недолговечности сущего.

Мрачный монолог ненавязчиво, но с привкусом драматизма напомнил Айзеку о том, почему его так тянуло к Сибилле. Не осознавая своей роли, она была тем ключом, который отпирал врата Трисмегиста и проводил писателя к его творческой сокровищнице. Страх перед смертью вовсе не являлся для него побудительной силой творить, в этом Сибилла промахнулась. Впрочем, человеку свойственно объяснять все феномены жизни с помощью одной исчерпывающей теории. Главным источником мотивации, по мнению Сибиллы, был страх человека перед конечностью собственного существования. Айзек предпочел оправдать узость этого взгляда переживанием смерти супруга. Оно и понятно – два человека клянутся в верности друг другу, строят планы на долгие годы вперед, придумывают имена для еще не рожденных детей, обставляют дом совместными вещами, фотографиями – а потом один бросает другого на самом старте, и далеко не по собственной воле. Его жизнь отбирает случай, не контролируемое никем стихийное стечение обстоятельств.

– Ход мыслей интересный, но согласиться с ним не могу. У всех по-разному. Я рефлексивный человек, и отчетливо вижу те грани своего самосознания, о существовании которых не каждый даже задумывается. С уверенностью говорю тебе: я не нахожу ни малейшего отпечатка страха перед смертью в своих фантазиях. Я ведь уже рассказывал тебе, по какой причине начал писать, разве нет?

– Рассказывал. Но все же я не могу понять твоего метода. Как он работает? Ты пишешь о том, чего тебе не хватает в реальной жизни, и эти фантазии обретают формы, которые нравятся читателям? Я пыталась писать сегодня, следуя твоей рекомендации, – эмоционально поместила себя в центр книги, но, как ни прискорбно, ничего стоящего из этого не вышло. Часа три просидела над пустой страницей – и ни одной достойной строки. Бредятина и только.

– Ох! Да ты совсем не усвоила урок! – встрепенулся Айзек.

Бровь девушки в недоумении приподнялась – она ждала продолжения.

– Ты хочешь слепить бездушную скульптуру или сотворить нечто живое?

Недовольная неуместной риторикой ученица прожгла наставника уничтожающим взглядом.

– Нет уж, ответь, – настаивал Айзек в попытке доказать, что задал вопрос не ради красоты слога.

– Зачем? Ответ же ясен. Любой писатель хочет, чтобы его книга казалась живой.

– Казалась? – подчеркнул Айзек. – Книга будет живой, если ты населишь ее реальными людьми, реальными историями, реальными переживаниями, реальными мыслями. Без этих атрибутов никто не поверит в то, что ты написала.

– Может, лучше на примере? Я не совсем понимаю тебя. Вот в твоей «Диалектике свободы» далеко не все реальное, так ведь?

– «Диалектика свободы» – это очки, через которые ты увидишь мир моими глазами. Там все, что тревожит меня, все, что я хотел бы изменить. Протагонист хоть и отличается от меня по многим пунктам, но разделяет большую часть моих жизненных ценностей и взглядов. Его действия в книге – это моделирование моего поведения в придуманных ситуациях. Именно поэтому он выглядит таким живым, интересным и обаятельным. – Айзек шутливо подмигнул.

Сибилла недоверчиво отвела взгляд. Теоретически такой метод был ей понятен, но до сих пор неясным оставался вопрос использования его в личной практике. До первой попытки напечатать что-то отличное от деловых писем ей, как человеку, никогда даже близко не подходившему к океану писательского творчества, это занятие виделось несложным и даже тривиальным. Теперь же девушка околачивалась на берегу, понимая, что плавать она не умеет – и научиться этому сразу, без предварительной подготовки, не так-то просто. Айзек ведь тоже не начал плавать с первого захода – он долго культивировал свои фантазии, годами взращивая на их плодородной почве концепцию антиутопии. Тогда, когда писатель вплавь преодолевал Ла-Манш, Сибилла не могла добраться от одного бортика бассейна до другого.

– Зачем же человеку искать вдохновение в разъездах по Европе, если у него есть проверенный метод написания шедевров?

– Шедевр – слишком громкое слово. Но если по теме – здесь также все просто. Метод неотделим от тебя самого. Помнишь, я говорил, что фантазия избавляет от лишений реальности? Так вот, когда у тебя все прекрасно, то и фантазия барахлит, работает не так, как нужно для применения метода. Поэтому мне пришлось немного перенастроить его.

– Брось! В твоей жизни совсем нет изъянов?

– Кроме того, что я недоволен тем, как устроен мир, нет. А про недовольство миром я и так уже настрочил три книги. Пора мне пересесть на другие рельсы.

– Я не верю, что тебя настолько устраивает твоя жизнь, что ты не видишь в ней ровно никаких проблем. Все люди чем-то постоянно недовольны. Получая одно, они тут же хотят получить другое, и так до бесконечности. Даже добиваясь всех неприступных целей, люди жалуются на пустоту и бессмысленность, которая стоит за вершиной достижений.

– Я не буду убеждать тебя в том, что моя жизнь замечательна. Скажу только, что у меня есть один изъян, и он привел меня сюда. Я хочу доказать себе, что являюсь настоящим писателем и «Диалектика свободы» не слепое попадание в сердцевину тренда.

– Как твои успехи?

– Идут потихоньку. Я начал писать новую книгу. Первые страницы меня очень обнадеживают.

– О чем же она будет?

– Кто знает? Я не могу предсказать, как станут разворачиваться события. Может быть, книга будет о тебе. – В улыбке Айзека было столько тепла, что им можно было согреться в холодную ночь посреди Антарктиды. Ее безотказность и добродушие заставили стоическую ведьму невольно улыбнуться в ответ.

Человек, сидящий напротив Сибиллы, обладал властью за гранью ее понимания. Цех фантазии, прятавшийся под лицом привлекательного мужчины, произвел на свет дитя словесности, к которому тянулось все человечество. Подумать только, сколько душ затронуло его произведение, сколько глаз приковало к своим страницам, скольких людей побудило прислушаться к мыслям одного человека. Благодаря своим книгам Айзек уже обрел бессмертие – и, возможно, подарит его Сибилле.

– Даю на то мое полное согласие. Если вздумается, можешь использовать мои настоящие имя и фамилию. Можешь использовать все, что знаешь обо мне, все до самой маленькой детали биографии, и прикручивать к ней любые фантазии, какие пожелаешь. – Как обычно, спутник пропустил мимо флирт и пылкий взгляд.