Нацист, нацист!
«Перестань, папа. Перестань ему говорить это ».
Но он стоял у подножия лестницы, как будто застрял там.
Потом она вышла, и ее лицо было красным, как будто я никогда этого не видел. Ее волосы были растрепаны, а платье с принтом было разорвано там, где Питер схватил его.
Она посмотрела на нас так, как будто она нас не знает, или мы ее не знали, подбежала к машине и уехала.
Спустя века или, казалось, спустя годы она вернулась. Должно быть, она куда-то уехала, припарковалась и поправила волосы и лицо в водительском зеркале. Я видел, как она это делает в таком месте, где можно съехать с дороги в лес. Подняла голову, достала из сумки гребешок, компактную помаду, разглядывала себя в узкой полоске зеркала. Делая это, и успокаиваясь, держась, когда она вернулась, с таким достоинством, что слезы на ее платье почти не были видны. Папа водил Питера в школу, и я тоже. Она осталась там и потом, и даже не пошла в школу, когда наступил спортивный день.
Папа отнесся к этому на удивление мягко. Я думал, он рассердился бы больше. Он узнал эту историю от Питера в машине. Как, играя в школьные игры, они сделали Питера мертвым немцем. Он должен был быть мертв с самого начала игры, даже не получив шанса умереть. Просто лежал там, где ему сказали, где, как они сказали, застрелили его, на полу, под столом или в грязи. «Это несправедливо», - сказал он. У меня даже нет пистолета.
Я выбросил открытку, которую начал. На другом изображена посмертная маска Иммануила Канта, которая хранится на покрытом бархатом постаменте в комнате наверху в отреставрированной части собора.
Дорогой Питер, здесь почти не на что смотреть. Война и русские все это искоренили. Все, что осталось, - это несколько мрачных руин и бедный старый Кант, который был единственным немецким жителем, которому советская идеология могла позволить остаться. Завтра вернемся в Берлин. С любовью, Анна.
Этого едва хватает. Карта заполнена только наполовину. Но это послужит цели. Я оставлю это как есть. В конце концов, Питер ушел. Питер ушел, переделал себя в другом месте. Он тот, кто следует за ней, а не я.
Я вернусь в постель. Сейчас я попробую снова заснуть. Я слышал, как на улице приехала скорая помощь, но шум утих. Я поставил будильник. Утром я должен проснуться рано. Я возьму такси, официальное, которое было заказано в отеле, обратно на вокзал, через последнее, что я увижу в этом месте. Если я не выспался, я могу больше спать в поезде, спать по всей Польше.
5
Это первые выходные мая. Я вернулся в тот же отель, но сегодня утром, когда я вышел, улицы Берлина казались совсем другими, чем раньше; так много людей, одетых в свежие цвета, кафе на широких тротуарах, проезжающие велосипеды. В центре ближайшей площади толстый мужчина в красной рубашке играл в нежный футбол с мальчиком, и это было так, как если бы они выступали для круга бездельников на скамейках и на весенней траве. Вокруг площади был рынок; шарманка, яркие киоски с едой и одеждой. Я был соблазнен и купил хлопковую блузку, которую видел висящей на прилавке, даже не примеряя ее. Это немного хлипкое, не совсем в моем стиле, но, возможно, я надену его жарким летним днем. Было бы так легко носить в жару, и сегодня это напоминание о том, каким может быть лето.
Девушка с свежим лицом вбежала в стойло. Я думаю, что она сама шила одежду.
'Какой прекрасный день.'
«Да», - сказала она. «Это только что произошло. Это первые выходные, когда за всю весну не было дождя. Даже когда на неделе был хороший день, когда наступают выходные, этого не было ».
Это объясняет легкость города. Я не ожидал здесь такой легкости.
Перед Бранденбургскими воротами стоит совершенно неподвижный мужчина, одетый и полностью раскрашенный в желтый цвет, с желтым тюльпаном в руке. Прохожие останавливаются, ерзают, смотрят на него и бросают деньги в желтый мешок у его ног.
По другую сторону ворот стоит гигантская скульптурная машина, выкрашенная в сплошное сияющее серебро. На него забирается девушка в солнечных очках и позирует фотографу, на котором когда-то российские солдаты позировали на танках.
В новом Мемориале Холокоста дети играют в прятки в лесу из гранитных блоков. Их смех разносится вверх и вниз по проходам, где другие блуждают и размышляют или сидят и загорают.
В Тиргартене нет сирени.
В саду дома был куст сирени, как раз там, где вы входили в сад, и моя мама срезала его рано, когда бутоны были толстыми, но вы едва ли могли различить их цвет. Они быстро открываются, как только вы вносите их в тепло. Был такой день в это время года, но я не думаю, что это такой хороший день. Это был простой обычный английский майский день. Мы были в гостиной, а мама ставила сирень в широкую синюю вазу.
