ПАЛМЕР 7 января 1961 года мирно, после несчастного случая, ХИЛЬДА БЕАТРИС, вдова лейтенанта. Полковник CH PALMER . . .
Уведомление о судне Blue Star Line, выходящем из Лондона через Лиссабон в Бразилию, Уругвай и Аргентину, исключительно первым классом.
Новости появляются только на шестой странице. Двое альпинистов найдены мертвыми. План Союза для автомобильной промышленности. Ребенок тонет в траншее для дорожных работ. История Портленда ускользает от всего остального. Виктуа Уверена для президента де Голля. Пять человек обвиняются по закону семец. Генерал МакКаун в Леопольдвилле. Он состоит из нескольких стандартных фраз, не более того. Репортаж причудливо датирован: простые заголовки, условные формулировки, формальность, с которой люди называются по именам, сжатые и маленькие изображения, фотографии головы и плеч, в основном, премьер-министра, высокопоставленных лиц и людей с титулами. Все это уважительно, сдержанно, вырезано, как голоса BBC того времени, отточено в объективности. Подозреваемые, обвиняемые в соответствии с Законом о государственной тайне, содержатся в полицейском участке Боу-стрит . . .
Те же новости, должно быть, передавали по радио в то утро. Возможно, моя мама услышала это на кухне перед отъездом, но она была рано и торопилась, поэтому более вероятно, что она услышала это в машине, когда она ехала. Нет ничего более одинокого, чем машина в густом тумане. Она бы включила радио для компании, ехала бы так медленно, что каждый поворот известной дороги казался ей чуждым, запоздалым, неуместным, огни встречных машин странно нависали над ней, дорожное покрытие показывалось слишком поздно, необходимости доверять. Она бы услышала голоса на заднем плане, когда она сосредоточилась на том, куда она шла, ища какое-нибудь движение в воздухе, надеясь, что туман поднимется на вершинах холмов или через следующую долину, или когда холмы пройдут.
Согласно прогнозу Times , туман на западе Англии густой, но медленно рассеивается; дороги сначала обледенели; свет ветра, переменный. Я не помню ни ветра, ни тумана. В Глостершире, где я провел тот день, воздух оставался совершенно неподвижным, как будто этого дня не было.
Если бы кто-то сказал мне, что это день, который я должен помнить всегда, я бы, конечно, сделал его другим. Я был достаточно взрослым, чтобы знать условности этих вещей. Если бы, например, моя мать была солдатом и шла настоящая война, я бы стоял у дверей и все это отмечал. (И если бы она не была тем, кем была, и если бы она была на правильной стороне.) Я бы отметил блеск в ее глазах, смелость ее улыбки, положение ее плеч в большом твидовом пальто. Я бы выдержал этот дополнительный момент, глядя в туман после того, как красные огни машины растворились в нем; сделал снимок на память о высокой бледной девушке в халате, розовых тапочках и теплой постели позади нее, но никого больше в доме.
А потом я бы не пошел в школу, а остался бы дома. Только я, один. Нет Маргарет, чтобы сгладить атмосферу. В Маргарет было что-то столь приземленное - мирское было новым словом, я слышал, как миссис Лейси говорила ее высоким звонким голосом, и я удержал его, хотя не совсем уверен в его значении, и применил его к Маргарет, Маргарет. с ее тяжестью, толстыми ногами и прыщами. Было бы намного лучше быть восьмилетним, всего несколько дней после восьми и оставаться в одиночестве в доме.
Я бы сделал что-нибудь в одиночестве. Я бы достал карты, сел на ковер в гостиной и поиграл в пасьянс. Миссис Лейси научила нас играть в игру терпения, которую она назвала китайцем. Она сказала, что в Сингапуре был китаец, который сидел на улице и приглашал вас поиграть в игру, и вы платили ему деньги, и он дал вам колоду карт, и если у вас вышло более тринадцати карт, он дал вам деньги. назад, и вы также сохранили карты, и вы выиграли. Звучит не так уж и много, тринадцать, но это было нелегко. Миссис Лейси сказала, что дело в разногласиях. Китаец был хорош в суммах и умел рассчитывать шансы. Он не стал бы сидеть на улице и играть в игру, если бы не знал, что в основном выиграет. И все же время от времени шансы падали в пользу игрока, и это заставляло вас чувствовать себя хорошо. Так что я раскладывал карты, семь вместе с первой перевернутой, шесть на следующую строку и так далее, и играл всю игру, и когда я разобрал колоду один раз - только один раз, китаец был строг к этому и продолжать было бы жульничеством - я собирал карты, тасовал и сдавал еще раз.
Снова и снова, пока игра не выходила, я раскладывал ряды карт по узору персидского ковра перед огнем, и огонь горел (должно быть, там была какая-то невидимая рука, чтобы зажечь его для меня), и вот будет отблеск огня и круг света от лампы, или, возможно, по мере того, как день медленно проясняется, низкий луч зимнего солнца пробивается сквозь серую за окном.
Я сдавал карты, и они становились четкими. Я соберу их и снова разберусь. Я все время знал, что в любой момент может прийти полицейский или почтальон, какой-то человек в форме с новостями в нем, сдерживая слова, как будто он держит свой велосипед, как если бы вы удерживали молодую собаку от странник; и светловолосая девушка, которая стояла в дверях (героиня для меня, обладающая качеством спокойствия и самообладания выше данного возраста), сразу узнала бы, что это были за слова, по выражению его лица.
Если бы она была солдатом, это было бы черно-белым; черно-белые, как телеграмма почтальона, потому что это был 1961 год, потому что мне было восемь лет, потому что война была противостоянием добра и зла, а солдаты на нашей стороне были героями, потому что я смотрел телевизор, потому что мы тогда не будет цвета. Это стало ясно, а не путаницей: тусовка в доме Лейси после школы, пребывание на чаепитии - хотя само по себе в этом не было ничего странного, я часто бывал там за чаем - пребывание там даже после прихода мистера Лейси. домой, налил джин с тоником и включил «Новости», пока зазвонил телефон, затем застелил постель в комнате Сьюзен и остался на ночь. Твои родители вернутся поздно, они хотят, чтобы ты остался с нами. И весь этот вечер под поверхностью, знание чего-то большого невысказанного, фальшивости улыбок и кодировки слов.
T горе днями ранее, предыдущая суббота, 7 Января 1961, двадцать минут три часа дня. T Два человека проходят через турникет на вокзале Ватерлоо. Наблюдающий за ними мужчина замечает их, как только они выходят из поезда, хотя в этой паре нет ничего особенного, что выделяло бы их среди других мужчин и женщин на платформе четырнадцать. Возможно, он, как и восемь других в поезде и на улице, которым пришлось наблюдать за ними в этот и в прошлые дни, узнает их по фотографиям. Возможно, он уже наблюдал ту же пару раньше. Конечно, его обучили тому, как выглядеть: определять, что отличает человека от внешнего вида, регистрировать цвет волос, глаза, телосложение, характер движений, оценивать рост и вес и составлять точное и понятное описание. Для всех остальных, что наиболее очевидно в этой паре, является их заурядность, заурядность многих пассажиров под фонарями платформы и поздний дневной свет, просачивающийся сквозь грязную стеклянную крышу вокзала, тусклые мужчины и женщины в зимних пальто и коричневых тонах. шляпы и усталые лондонские лица.
