Помимо The Times, есть и другие газеты . Я заказал Guardian, в Telegraph и Daily Mail на ту же дату. The Times доступен в цифровом виде; остальные только на микрофишах. Пленка идет на старомодных катушках, через отверстие для загрузки и прокрутки, а затем для позиционирования и фокусировки. Кое-где в одной из газет есть изображение, маленькое по сегодняшним меркам, плохо переданное на бумаге и еще хуже на экране: мужчина или женщина, просто лицо, объекты, сгруппированные на каком-то старом снимке, вещественное доказательство, сцена. ареста. Увеличьте изображение, и оно распадется не более чем на серию образований, скоплений серых точек. Библиотека, в которой я работаю, душная, без окон. Десятка незнакомцев дышат одним и тем же воздухом в темных кабинках, зевая сквозь снотворное нажатие клавиш.

  Наблюдатели, наблюдаемые, прохожие.

  Одна форма сливается с другой, головы проходят, плечо соприкасается с плечом, руки в перчатках держат сумки, руки в карманах, темные туфли ступают по замысловатому абстрактному узору, пересекающемуся по полу станции. Ничего не указывает, кто есть кто; никаких признаков завуалированной концентрации в глазах агентов МИ5, настороженности, которая, несомненно, должна течь, как поток адреналина, за мягкими лицами шпионов, тревог, надежд, намерений любого из путешественников вокруг.

  Там, где толпа устремляется к выходу на Ватерлоо-роуд, наблюдатели внезапно спешат, оглядываясь по сторонам, следя за путаницей, чтобы расслабиться только тогда, когда пара отделяется от остальных и становится отдельной парой, идущей на юг. И наблюдатели снова замедляются, засунув руки в карманы, медленно шагая теперь далеко позади, невидимые для своих подопечных, никогда не замеченные, а только наблюдающие, как въезжают полицейские машины.

  «Охота является более. Скотланд-Ярд для вас! - говорит суперинтендант «Мунрейкер» Смит, экстраординарный шпион .

  Разве полицейский когда-нибудь так говорил?

  Газеты возвращают то время не только своим смыслом, но и своим стилем: клишами популярной прессы, сдержанностью листовок. В этом я слышу разговоры моего отца и тех, кто его окружает, поколения, которое выросло на войне, так тщательно собралось и оставило это позади; кто утвердил в себе то, что они считали цивилизованным ритмом послевоенной жизни, который, возможно, был тенью прежней жизни: выпивка в шесть, одевание к обеду его неизменность даже тогда на пороге перемен), Nine O'clock News, воскресный обед. Рекламные объявления в газетах представляют время так же эффективно, как и рассказы. Есть реклама Manikin Cigars, Mappin & Webb, Land Rover, «Старый добрый Джонни Уокер», иллюстрированная штриховыми рисунками и фотографиями, которые теперь кажутся имеющими узкую наивность; реклама британских вещей, вызывающая в воображении особую британскую реальность: знакомую, названную, безопасную, где все и каждый, ребенок и взрослый, имел свое место, а то, что не подходило, не признавалось существованием.

  Когда я пришел, будка рядом с моей была пуста. Я выбрал эту позицию из-за этого и потому, что она находилась в конце очереди. Я так давно не занимался подобным исследованием, не с тех пор, как был студентом. Легче не замечать возни с катушками; в любом случае приятно иметь место обо мне. Теперь молодая индианка в джинсах и бирюзовой тунике заняла место, положила папку и записную книжку на стол и достает первую из небольшой стопки фильмов. Она смотрит на это так же неловко, как и я раньше, читая инструкции, приклеенные к стенке кабины, заправляя, откручивая, приводя в движение весь лязгающий механизм и наматывая первую пленку так далеко, что она сразу же слетает с катушки.

  «Вы знаете, как работать с этими штуками?» Извиняющийся шепот.

  «Только просто».

  Ее голос - голос образованного индейца из Индии; она выглядит серьезной, с густыми бровями, очками в темной оправе и браслетами на руке. Доктор философии возможно, студентка, не такая уж и юная - по мере того, как кто-то становится старше, другие женщины начинают казаться моложе, чем они, - или даже лектор, кто-то, у кого есть веские причины быть здесь.

  Ему ничего не остается, как вставать и безуспешно пытаться помочь, пока библиотекарь не придет и не спасет нас. Затем я могу вернуться и начать систематическую проработку всех источников: указанные даты ареста, суда и вынесения приговора; реквизиты личности, контакты, методы. На всякий случай там что-то есть.

  Я ожидал, что там будет еда, где-нибудь поесть, по крайней мере, поблизости будет приятное кафе. Каждый раз, когда я приезжаю в Лондон в эти дни, я замечаю, как много там хороших кафе, где люди едят куда-нибудь куда-нибудь, даже в апреле сидят дома и едят средиземноморскую кухню; происходит гораздо больше, чем за те несколько лет, что я жил здесь в семидесятых. Но то место, где находится библиотека, вряд ли можно назвать Лондоном; это всего лишь какой-то ветхий северный пригород, название которого известно по карте метро, ​​почти до Эджвэра на Северной линии. Красный кирпич здания учреждения кажется неуместным на убогой улице с террасами, магазинов не видно, кроме грязного газетного киоска и засаленного кафе, в которых я не ходил тридцать лет, ни с тех пор, как я сам был студентом. Я заказываю то, что могла бы тогда заказать: крепкий чай и бутерброд с беконом, на хлебе, а не тосты, белый фабричный хлеб с пропитанным жиром. По крайней мере, сегодня я достаточно голоден для этого.

  В кафе много людей. Он действительно должен быть единственным поблизости. Индийская женщина сидит одна, а я сажусь за тот же столик.

  У нее нет ничего, кроме чашки чая.