«Они замяли клавиши пианино».

  Она говорит это так, как будто это убийство. Я вижу место убийства, красный джем сочится по слоновой кости.

  «И она, и моя бабушка пытались почистить ее сами, но в конце концов им пришлось вызвать производителей пианино, и мужчины пришли и разобрали клавиатуру на полу в гостиной».

  Теперь люди в коричневых комбинезонах, а части пианино разложены на полу, как кости динозавров в Музее естественной истории.

  - И это было сделано до того, как ваш отец вернулся домой?

  «Это было, слава богу. Он никогда не знал ».

  Архивист делает паузу, слегка зевает, поднимает глаза от стола. Показывает ли это, что я внезапно и по той причине, что я не мог объяснить этой женщине по-английски больше, чем я мог бы по-русски, близок к слезам? Архивист смотрит и думает: вот еще один, вот еще один плачет? Но взгляд женщины мягкий, не лишенный сочувствия.

  Нет, я не буду плакать. Возможно, было правильным не рассказывать нам о прошлом больше, чем это. Кэролайн или Кэролайн, это не имело значения. Море или без моря. Все, что имело значение, это то, что она была там и смеялась в этот момент.

  Я не ожидал, что что-нибудь узнаю. Я пришел только посмотреть на это место. Если бы мне не довелось встретиться с немцами, я бы даже не нашел архив. И то, что я прочитал, ничего не значит. Разумных объяснений может быть сколько угодно. Одевальды могли переехать в другой дом или владеть своей собственностью под другим именем.

  С таким же успехом я могу пойти.

  И все же идти так тяжело; какое-то принуждение, старая паранойя, отступление, поиск вещей, которых не было. Пробелы. Бессловесность.

  Так что я остаюсь и просматриваю файлы еще какое-то время, просто листая страницы, листая наугад. Серые страницы, жирный черный шрифт. Так много имен. У каждого имя человека, семейная история. Так много Френцелей, Германов, Гофманов. Семь колонн Гофмана. Что, если бы мою мать звали Хоффманн; Кто из четырехсот с лишним Хоффманнов мог быть моим дедушкой?

  Или Шварц. Шварцы бегают с одной страницы на другую. Мое внимание привлекает почти колонка Schwarzes и одна вверху второй страницы. София Шварц - имя, которое я знаю. София Шваркс, Витве, Коггенгассе 21.

  Вот так и приходит открытие. Это так просто, только шанс. Если это открытие.

  В середине предыдущей колонки Генрих Шварц по тому же адресу. Витве - «вдова»; большинство женщин, указанных в качестве домохозяек, указаны как Витве. Возможно, старуха, вдова София Шварц и ее сын в квартире в том же доме. (Одна семья владеет двумя квартирами. Полированная коричневая мебель, тяжелые шторы и кружево перед стеклом. Комната для рояля.) Я обращаюсь к спискам улиц: София Шваркс, Витве, пятнадцать бедняков; Генрих Шварц, оберштурмбаннфюрер СС, четвертый.

  «Простите, мне очень жаль, вы можете мне помочь?»

  Подходит архивист. Она понимает несколько слов по-английски, теперь, когда здесь некому переводить, может даже говорить несколько слов.

  «Где - где была - эта улица? Вы можете показать на карте?'

  На стене над шкафом висит большая карта старого Кенигсберга. Архивист указывает ручкой на место, слишком высокое, чтобы она могла дотянуться.

  Она указывает на несколько улиц в старом центре, недалеко от реки Прегель и доков. (Та часть города, которую вы видите на старых фотографиях, квартал высоких домов с длинными крышами и мансардными окнами в них, как глаза.)

  Коггенгассе. Вы уверены?'

  'Ja. Hier.

  Мне хочется смеяться. Полагаю, это шок и абсурд. Абсурдно найти это, что я случайно нашел это место, что именно эта страница привлекла мое внимание.

  «Большое вам спасибо, это такая помощь. Данке, в смысле, спасиба . Я пойду сейчас. До свидания, до свидания ».

  Пустая стальная дверь захлопывается за мной. «Здание похоже на картотечный шкаф», - сказал архивист. Воздух снаружи свежий и без запаха пыли.

  Я встречаюсь со своими друзьями в том, что они называли кафе на улице. Кафе; - слишком формальное название для предприятия, которое представляет собой не более чем будку, полосатый зонтик и группу пластиковых стульев на куске бетона на краю давно обезумевшего сада. По крайней мере, есть кофе, а полдень необычно мягкий, и в этом месте падают солнечные лучи.