«Мы приехали в Англию через море, было серо и дождливо. Я не думал, что мне когда-нибудь это понравится!

  «Разве в Германии не было дождя?»

  «Да, моя дорогая, конечно, но я переезжал в новое место, в новую жизнь, и я не думал, что ты сможешь начать новую жизнь под дождем».

  Я тогда увидел это как в кино: девушка Сара с чемоданом стоит на заказанной платформе. Прибыла под дождем, чувствуя, как английский дождь льется ей на щеки, когда она спускалась по сходням на причал, куда смотрели незнакомцы. Начинаю жить где-нибудь еще на каком-то другом языке.

  Первое, что Сара сыграла на пианино, когда приехала в Англию, когда ее взяла в дом семья и нашла там пианино, было «Боже, храни короля». Отец научил ее этому перед отъездом. Он сказал, что вам это понадобится в Англии.

  «Думаю, мне пора домой».

  «Могу я пойти с тобой сегодня вечером? Вы будете в порядке, идете в темноте?

  «Я делал это много раз раньше».

  Она подошла слишком близко. Я не хотел, чтобы она была слишком близко.

  Выйдя за дверь, я сказал: «На следующей неделе я хочу сыграть другую пьесу, такую, как все играют».

  Вернувшись домой, я записал историю. Я тоже написал это в письме к Питеру. Я рассказал ему все, что сказала Сара Кан, только я не упомянул слезы. Я положила письмо в сумку с домашним заданием и на следующее утро отправила его по дороге в школу. Я колебался в последнюю минуту, но все равно разместил это. Наблюдать за людьми было сложно. Если кто-то попал под подозрение, все, что вы сказали или не сказали о нем, могло стать своего рода предательством.

  Я нашел Кенигсберг, выяснил, он в России. Теперь у него другое название, поэтому раньше мы не могли его найти. Все было разрушено на войне. Русские захватили его, и все ушли, каждый немец. Нашла в энциклопедии школьной библиотеки. После войны они переместили все границы, и части одних стран стали другими. Кенигсберг стал частичкой России. Так что там сейчас живут только русские, и они говорят по-русски, и у всех улиц новые русские названия. Они пишут по-русски другим шрифтом, поэтому вы не сможете их прочитать, даже если попытаетесь. Я выучу русский, когда стану старше. Может быть, в следующей школе. Я хорошо разбираюсь в языках, как и папа, особенно в сложных. В прошлом семестре я занял первое место по латыни. Если я выучу русский, это может пригодиться ».

  Питер дома, его сундучок стоит на боку, коричневый сундук с деревянными ребрами вокруг него, достаточно большой, чтобы ребенок мог спрятаться внутри. Питер вернулся с мыслями, заложенными в нем, со всем обдумыванием этого термина. Я не часто заходил в его комнату в те дни, даже когда он был дома. Это стало уединенным местом только для него одного; или отчасти это могло быть только из-за того, что он так долго отсутствовал в школе, что комната перестала ощущаться жилой, просто время от времени используемой. Его чемодан или чемодан на выходные всегда был в углу, как будто это была гостиница, и он был готов к работе, а на полу были грязные носки. На комоде у него было фото нашей мамы в кожаной рамке. Это был студийный снимок, на котором она выглядела как кинозвезда, позировав, склонив голову немного набок, улыбаясь, с белыми зубами и светом в глазах и блестящими волосами. Образ нашей матери, но не такой, какой мы ее знали. У меня был еще один снимок из той же серии, но я не был уверен, похож ли он на нее вообще. Наиболее похожая картина была той, которую Питер хранил на столе рядом с кроватью и увез с собой в школу. На нем были показаны наши родители вместе сразу после свадьбы, где-то в Берлине. На них были пальто и шляпы, потому что был декабрь, и на земле лежал снег. Наша мать подняла голову, слегка приподняла голову и захохотала смехом, который был настолько типичным для нее, что его можно было почти слышать. В одной руке в перчатке она держала белый букет, единственное, что указывало на то, что это свадьба, а другая ее рука лежала на руке нового мужа. Наш отец тоже был похож на себя на фотографии, улыбался только уголками губ, стоял прямо позади нее и высокий и торжественный, как стражник.

  У Питера на столе лежала модель, которую он собирался сделать, которую папа купил ему к началу праздника. На этот раз это был танк, «Шерман». Питер сказал, что лучший танк на войне был на самом деле российским, а «Шерман» был американским и далеко не так хорош. Он тщательно разложил все детали на газете, покрывающей стол, с клеем и горшками с модельной краской рядом с ними, а также переводы, которые он нанесет, когда все будет сделано, номер и белая звезда. держал вместе зажимом, чтобы он их не потерял.

  «Это был тот самый танк, который мама нарисовала для тебя?»

  'Нет. Я хотел танковую. Я попросил у нее немецкий танк ».

  Розыгрыш танка был большим событием. Наша мама никогда не фотографировала. Наш отец рисовал, а она - нет. Но почему-то Питер настаивал на том, что это она рисовала для него танк. Ему не могло быть больше семи, так как это было задолго до того, как он ушел в школу. Он дал ей обещание сделать картину однажды ночью, прежде чем он ляжет спать. И она, должно быть, просидела несколько часов, потому что утром она поставила рядом с его кроватью: прекрасный чистый карандашный рисунок танка со всеми его деталями, безупречными, слегка заштрихованными, все слегка сделанными с прикосновением, которое сильно отличалось от более случайный стиль рисования нашего отца, так что мы знали, что это действительно ее.

  - У тебя еще есть эта фотография?