- Вы бы не пытались настроить одну немецкую разведывательную организацию против другой, не так ли, фройляйн?

  «Я пытаюсь спасти Хоффмана», - сказала она.

  «И провалился с треском», - сказал он сухим тоном. «С тех пор, как вы упомянули абвер, я проверил каждое их движение за последний месяц. Да, зачислили Хоффмана. С тех пор никаких контактов не было ».

  «Если абвер заподозрит, что у вас есть доступ к их файлам, они не станут их записывать», - сказала она; но ее слова были плоскими, безнадежными. Гестапо все еще удерживало Йозефа; они сверит ее историю с ним, и было слишком много надеяться, что он сможет найти такое же объяснение.

  Она попробовала последнюю уловку. «Есть еще кое-что».

  'Действительно?' Он повернулся к ней лицом; она чувствовала запах его одеколона.

  «Верните Хоффмана в Лиссабон, и я вам расскажу».

  'Почему я должен делать это? Если хочешь спасти его, ты все равно мне скажешь. Что это за кусок?

  - Никакого куска, герр Бауэр. Это что-то за пределами вашего понимания. Если бы вы были ответственны за передачу этого в Берлин, вы бы присоединились к Гиммлеру, Герингу, Геббельсу рядом с Гитлером ».

  Она увидела жадный интерес на его лице; он потянул за одно маленькое ухо; она видела, как хитрость соединяется с жадностью.

  «Если вы приведете сюда Хоффмана, - в отчаянии сказала она, - мы могли бы заключить сделку. Его жизнь за величайший секрет этой войны. Вы бы знали, как устроить такой обмен, чтобы не было уловок… »

  Лифт остановился рядом с ними. Двери открылись; горстка пассажиров прошла по мосту через Шиаду к Ларгу-ду-Карму.

  Когда они ушли, Бауэр сказал: «У меня есть еще одно предложение. Поскольку мы придерживаемся Хоффмана, это имеет гораздо больший смысл. Вы скажете мне, что это за секрет, и я санкционирую освобождение Хоффмана. Откажитесь рассказывать мне, и я допущу для него медленную и затяжную смерть ».

  Ей придется сказать ему; она не могла позволить им делать эти ужасные вещи с Йозефом.

  «Давай, фройляйн. В противном случае я буду считать, что вы блефуете. Что это за бесценная информация, которая поместит меня на трибуну среди лидеров Третьего Рейха? »

  Конечно, ей придется сказать ему. Вы не подвергали человека страданиям, созданным гестапо ни по какой причине. Ни даже победы над нацистами… С улиц Берлина на нее смотрели растерянные лица детей.

  «Скажи мне сейчас, или Хоффман умрет».

  Дети уехали бог знает куда, но Йозеф был еще жив. «Я предала его однажды, - подумала она, - и это никогда не должно повториться». Не имею права.

  'Скажи мне.'

  Она знала, что должна сказать ему.

  Она плюнула ему в лицо и быстро пошла по мосту.

  *

  На кровати в Авенида Палас, где они занимались любовью, она смотрела на цвета спектра, дрожащие в люстре, и думала: «По крайней мере, он никогда не узнает, что я послал его на смерть».

  Если бы он это сделал, он бы понял?

  Смогу ли я понять его положение? Конечно, но было так легко делать такие утверждения, когда ты был свободен от боли, от… ужасной… ужасной… боли.

  Не пытали ли они его сейчас? Тот, кто ничего этого не хотел. Тот, кто был соблазнен на войну, в которой не хотел участвовать. Мной.

  И когда я мог спасти его, все, что я сделал, это плюнул.

  Зазвонил прикроватный телефон.

  Это был Кросс. Используя согласованную шахматную терминологию, он сказал: «Пешка пройдена».

  Хоффман в России? Кросс ошибся в терминологии.

  Голос Кросса донесся до нее издалека. «Ты меня слышишь… слышишь меня?» Слова перекликаются. «Прошло… вы понимаете?»