— Просто мешаю тебе, крыса, убить человека.

— Это мой парень! Он должен мне денег! Должен! Должен! Должен! Должен мне!

С каждым восклицанием, крыса становилась все больше и больше, пока не достигла трех метров высоты в холке. Визг ее сменился ревом хищника, чудовище вонзило когти в камни мостовой, совершило рывок и ринулось в атаку. При виде этого кошмара многие бросились бы бежать. Многих бы парализовал панический ужас и Минору не оказался исключением. Дрогнув, он шагнул назад, ослабшие колени его подломились и он упал, широко раскрытыми глазами глядя на чудовище, высоко взметнувшееся над землей. Разинувшее зубастую пасть и протянувшее передние лапы, обратившиеся в кривые когтистые руки, к двум человеческим фигуркам.

Корио, не дрогнув, сделала шаг вперед. Черный меч в руках девушки-воительницы с гудением очертил гибельное полукружие. Сквозь ряды клыков, челюсти, шею и туловище до самого хвоста, клинок распластал монстра надвое так, что два брызжущих кровью куска разделенной туши с чавканьем и хлюпаньем упали от людей справа и слева.

— Долг списан. — Черная Лиса крутанула меч в руках, стряхивая с него кровь, а затем резко взмахнула им и огромное, тяжелое оружие бесследно развеялось. Так же, как начало развеиваться черным туманом корчащееся в агонии и скрежещущее когтями по камням, тело чудовищной твари.

Девушка-воительница повернулась к шокировано глядящему на нее парню, улыбнулась и, сделав два шага, уверенно протянула ему раскрытую ладонь.

Лиса посмотрела на сидящего ополченца повелительным, не терпящим возражений взглядом и, ухватившись за протянутую навстречу руку, помогла ему подняться.

— Всего лишь крыса. — сказала она. — Ничего необычного, люди откормили и вырастили множество таких. Есть твари намного сильнее и намного страшнее. Это я заберу, не возражаешь? — она указала взглядом на обернутую бархатом коробочку, которую Минору по-прежнему судорожно сжимал в руках. Парень, без возражений, отдал сокровище ей. — Миллион и семьсот тысяч? Сейчас у меня с собой столько нет, но течении месяца деньги будут возвращены. Погасишь кредиты и, впредь… не корми крыс своим временем, вниманием и деньгами. Они никогда не этого оценят. Только станут больше и сильнее, а ты получишь насмешки и презрение.

Минору поник, сгорбившись и низко склонив голову.

— Не нужно ничего возвращать. — сказал он. — Я сам виноват.

Сказал и обомлел, когда девушка, доспехи на которой обратились мягким шелковым платьем, вдруг обняла его, окутав, словно шарфами, множеством пушистых лисьих хвостов. Непривычные, незнакомые до этого чувства, ощущение доброты, покоя и счастья нахлынули на бесполезного ополченца, проникли в его душу и согрели изнутри. Растаяли, словно сон, черные мысли и отчаяние. Зарубцевались раны на истекающей кровью душе. Дрогнули руки и, медленно подняв их, парень обнял прильнувшую к нему девушку. На глаза навернулись слезы. Минору крепко зажмурился, а когда открыл глаза, лисий морок развеялся. Он снова стоял на коленях в реальном мире, посреди поля недавней битвы.

«Теперь он не будет страдать от того, что не защитил чудовище и не будет искать меня в попытках отомстить». - неслышно для Минору, вздохнула довольная лиса.

«Нет, не только». - ответил своей носительнице Безликий. — «Похоже, что произошло кое-что, намного более важное».

Бесполезный ополченец поднял руки и посмотрел на свои ладони, закованные в сталь легких латных перчаток. Неведомая сила поднималась и расцветала в его душе. Страх гибели, что безраздельно властвовал над ним в сражениях, отступал. Он больше не будет бежать в атаку с толпой просто потому что абстрактно должен так поступать. Он больше не согнется и не попятится перед врагом. Бесполезен только тот ополченец, которому нечего беречь. Которому нечего защищать.

Молодой самурай подобрал оружие, поднялся, выпрямился во весь рост и обвел поле боя просветлевшим взглядом. Как он мог раньше не замечать того, что это не просто место ужасной битвы и и гибели множества людей? Они не потерпели поражение. Отброшен враг. Бастион стоит. Они отвратили беду и одержали невозможную, величайшую из побед.

— Мы находимся на том самом месте, где буквально несколько минут назад кипели бои. — наговаривал в микрофон репортер, осторожно идущий по разбитой дороге между поврежденными домами. — Судя по тому, что я вижу, ожесточенность сражения была ничуть не меньше, чем на площади казней. Всюду кровь, разбросаны куски брони и сломанное оружие. Мертвых тел нет, но… это сложно передать словами, но в воздухе вокруг нас разлита сама смерть. Отрицательные энергии и черная протоматерия? Присутствие зла чувствую даже я, обычный человек.

За репортером следовали еще двое работников телекомпании. Оператор, сгибающийся под весом громоздкой видеокамеры и помощник оператора, с ящиками силовых батарей на спине, от которых к видеокамере были протянуты жгуты энерговодов. Оператор запечатлевал на пленку разрушения и пятна крови на мостовой, по знаку от репортера брал его в кадр и позволял разъяснить обстановку.

— Это очень опасно, но мы подходим ближе к стене, к месту первого столкновения… вот здесь, на этот самом месте, обескровленные и потерявшие почти всех братьев по оружию в сражении с Черной Лисой, последние защитники нашего города встретились с ордами лесных бандитов. Вот и тела! Уложены в кучи вдоль улицы. Это бандиты, погибшие от рук наших стражей! О боги, ну и чудовища! Страшно представить, каково это — встать перед целой армией таких, и знать, что за тобой нет никого. Только зеленые гражданские, женщины и дети, которых ты обязан защитить.

Заметив новую цель для съемки, оператор повернул камеру и поймал в объектив несколько сотен человеческих фигур, приближающихся к пролому.

— Кто-то идет. — слегка запоздавший, репортер встрепенулся, поясняя очевидное. — Похоже… похоже это наши воины! Они живы? Или… я подойду к ним. Операторы… если окажется что это йома и они набросятся на меня, убегайте, уносите пленку и немедленно передайте ее в телецентр! Надеюсь, ее успеют выпустить в эфир и предупреждением спасти кому-нибудь жизнь…

Пока он собирался с духом и оценивал риск, маскируя свою заминку болтовней, его опередили. Седой горбатый старик, в поврежденных доспехах, кое-как напяленных поверх окровавленных бинтов, несколькими длинными прыжками приблизился к устало бредущей толпе. При прыжках он берег левую ногу и болезненно морщился от вспышек боли в ранах. Хромая и опираясь рукой на короткое копье, он подошел фигуре, шедшей во главе возвращающихся в город воинов и, поклонившись, замер в ожидании результата своей смелости.

— Очень храбро с твоей стороны, Тоширо-доно. — сказал, глядя на следователя единственным глазом, лейтенант Осаму. — Спасибо. Я был рад, когда не нашел тебя среди мертвых.

Доспех самурая был иссечен, искорежен и покрыт пробоинами буквально во весь рост, сверху до низу. Левая рука вырвана по самое плечо. Половина головы отсутствовала, ужасную рану маскировал кое-как намотанный кусок ткани, срезанный с бандитского плаща и насквозь пропитавшийся кровью. Застрявшие в ранах обломки вражеского оружия воин повыдирал, но это, конечно же, ничем не могло помочь.

— Лучше бы мне, дряхлому псу, быть в этой армии вместо вас, Осаму-доно. — дрожащим голосом ответил следователь-храмовник. — Что за проклятие?! Опять я уцелел, когда молодые и сильные полегли. Что же я скажу вашей жене и детям?

— Скажи… — мертвец положил руку другу на плечо и улыбнулся. — Скажи им, что я их очень сильно люблю и прошу прощения за то, что не могу вернуться с этого поля боя. Помоги им, чем сможешь. У вас, выживших, впереди еще много трудностей.

— Осаму! — прозвенел крик и, роняя с плеч теплый платок, от домов к остановившейся армии мертвецов бросилась женщина средних лет. Она подбежала, на миг замерла, глядя на истерзанного мужа, а потом шагнула к нему, обняла и прижалась залитым слезами лицом к окровавленному, искореженному нагруднику.