Рой из нескольких сотен стрел с хищным шелестом устремился к атакующим. Щиты сомкнулись, Ци окутала их ярким сиянием и ударила навстречу рою, словно ураганным ветром сбивая и расшвыривая стрелы. Взрыв-печати на стрелах рванули, заполоняя пространство дымом и огнем, сквозь которые уже летел второй и третий рои.
— «Разрыв»! — нестройным хором выдыхали самураи второй и третьей линии, дестабилизирующими импульсами наугад сбивая силовую структуру взрыв-печатей на стрелах, что вонзались в ростовые цельнометаллические щиты бегущих перед ними солдат. — «Разрыв»! «Разрыв»!! «Разрыв»!!!
Отбить все удары они, конечно же, не могли. Шквал стрел хлестал и хлестал, бронебойные наконечники вонзались в щиты и доспехи, прошивали навылет тела ополченцев. Взрывы грохотали, взметая высоко вверх куски человеческих тел и облака кровавых брызг.
— Готовьсь!!! — зычный голос лейтенанта перекрыл грохот и яростные вопли раненных. — «Импульс»!!!
Передние ряды самураев сошлись с врагом вплотную, покореженные, но все так же плотно сомкнутые щиты с лязгом проломились сквозь частокол копий, врезались во вражеский строй и ударили импульсом Ци, опрокинув десятка два врагов.
— Руби их!!! — Осаму, не замечая пробивших щит и завязших в его теле стрел, взмахнул тяжелым мечом и обрушил удар на потерявшего равновесие бандита. — Бей уродов!!!
— Не брать пленных!!! — впавший в боевой раж, здоровенный самурай клана Симада не замечал ни той стрелы, что пробила ему руку сквозь щит, ни той, что торчала из глазной прорези его стальной маски. Вооруженный устрашающего вида цельнометаллической булавой, он замахнулся и от его удара шлем бандита смялся, словно какая-нибудь кастрюля под кузнечным молотом. Мозги и осколки черепа брызнули из лопнувших стыков брони, как мякоть из расколотого арбуза. Копье, ударившее слева, разорвало кольчужный нашейник и горло самурая, но захлебнувшийся кровью, солдат продолжал наносить новые и новые удары.
Самураи ломились вперед, в самую гущу врагов. С воем диких зверей, подоспело истекающее кровью ополчение. Отряд кавалерии, обойдя место главного удара, вылетел из боковой улицы и обрушился на врага с фланга. Кони топтали и рвали, пехотинцы лесного братства рубили зубастым монстрам ноги, били копьями в сочленения доспехов, цепляли баграми и пытались сволочь с седел всадников. Прекрасно понимая, что эта атака — отчаянный жест обреченных, бандиты не думали даже терять боевой дух и сражались с твердой уверенностью в победе, как вдруг…
Недоумение и непонимание начало распространяться по полю боя. Что-то не так. Что-то неправильно!
— Отцепись! Отцепись, паскуда! — здоровенный бандит замахивался и обрушивал удар за ударом на настырного ополченца, что хватался за его щит и остервенело тянул руки к шлему врага, угрожая вцепиться в стальную маску. Грубо выкованный топор, которым бил бандит, ломал кости и рвал мышцы, но это совершенно не впечатляло настырного безумца, что уже три-четыре раза должен был быть убитым. Страшная догадка заставила бандита дрогнуть. Он взмахнул топором, метя срубить ополченцу голову с плеч, как вдруг, в прыжке взлетев над сражающимся защитникам города и пробежав им по плечам, на бандитов набросились десятки изувеченных трупов.
Это были самураи и ополченцы, убитые стрелками. Лишенные конечностей, с пробитыми головами и развороченными грудными клетками, они безоглядно бросались на врага. Над телами их поднимался уже не синий, а фиолетовый туман Ци. Йокай не погиб. Уничтожение холма мертвецов просто отняло у него орудие воздействия на материальный мир. Здесь, на поле недавнего побоища, отрицательный фон стал ему поддержкой. Трупы от первого сражения уже остыли и стали почти непригодны, но самоубийственная атака стражей и ополчения дала ему новый материал.
Нечеловеческий вой загремел над полем боя, в нем смешался ужас впадающих в панику людей и жажда убийства, движущая мертвыми телами.
— Сдохни! Сдохни! — объединив усилия, двое бандитов повалили великана из клана Симада. Один прижимал неугомонного мертвеца к мостовой подобием рогатины, а второй принялись рубить руки, которыми глухо урчащий разорванным горлом самурай защищал свою голову. — Проклятая тварь!!!
Опрокинув и повалив своего противника ударом щита, лейтенант Осаму отступил на шаг. Спереди, справа и слева, враги. Беспощадное лесное зверье. Монстры в людском обличье, которых не превратит обратно в людей ни милосердие, ни жестокая кара. Можно только зачистить их, как бешеных волков! Выжечь, как гнилую язву!
В боку командира стражей закона торчал короткий бандитский нож, обломок пробившего кирасу копья застрял в развороченном животе, но самурай их даже не замечал. Из ран его уже не текла кровь. По бледной коже распространились, сплетаясь в сложные схемы, бесчисленные силовые знаки. Йокай даже не позволил умершему воину упасть. Лейтенант Осаму, не выпуская оружия из рук, обратился в йома.
— Гр-р-ра-а-а! — разинув пасть в свирепом реве, он подался вперед и страшным ударом окутавшегося алым свечением меча, сквозь щит и доспехи, пронзил насквозь попытавшегося встать бандита, поднял ногу и ударом ступни сбросил вопящего врага с клинка, как кусок мяса с шампура. Источающие фиолетовый призрачный туман, глаза лейтенанта ослепли, но иное зрение развернуло перед ним картину невероятной резни, над которой довлела неодолимая темная сущность, жаждущая… возмездия.
Осаму рубанул вправо и влево, словно бритвой срубая бандитам конечности, а потом повернулся к тем двоим, что своими ударами не позволяли подняться его собрату. Черная протоматерия сгустилась в воздухе, и прильнула к мечу в руке мертвого самурая. Захваченный алой Ци и элементом Земли, клинок скрючился, словно агонизирующая змея, и сформировал из смеси металла с черной протоматерией устрашающее подобие громадного крюка. Беречь энергию больше не было никакого смысла, Внутренние Врата Духа открылись грубым надломом со стороны йокай. Бешенный поток энергии устремился по костям и мышцам, стимулируя на сверхусилие, укрепляя межмолекулярные связи. Умерший самурай на краткие минуты обрел возможность рвать руками железо. Этим простым для акума саморазрушительным эффектом, йома отрывали бронированным великанам руки и ноги, ударами когтей пробивали броню. Десятка на три секунд, даже труп крестьянина становился опаснейшим монстром, после чего неизбежно разлагался, но какое имеет значение потеря марионетки, если принесение ее в жертву дает шанс нанести удар ненавистному врагу?
Вот он, враг.
Размахнувшись, Осаму с сокрушительной силой вонзил чудовищный крюк в спину бандита, заоравшего от боли и схватившегося за окровавленное острие, вырвавшееся из его груди. Фиолетовая Ци хлынула из ступней мертвеца, скрепляя его с мостовой в единый многотонный монолит. Лейтенант Осаму рванул крюк на себя, с силой стальной машины отрывая бандита от земли и взмахнул рукой. Крюк, словно живой, разогнулся. Захлебывающийся кровью, закованный в сталь верзила кувырком полетел над головами пятящихся товарищей и рухнул в толпу, повалив еще троих. Осаму же, на том же замахе, обрушил удар своего страшного оружия на бандита, попытавшегося закрыться щитом. Крюк изогнулся, превращаясь в многократно увеличенное подобие остроносого клевца, что при ударе сверху вниз, пробил щит разбойника и, сквозь левый наплечник, вошел в туловище, словно колом разорвав сердце. Рванув вверх, самурай освободил свое оружие, чтобы очертить им круг и, снизу вверх, врезать тыльной стороной клевца по щиту очередного врага. Клевец превратился в молот и обладатель щита, получивший удар, по силе сравнимый с выстрелом из орудия, переломанной массой плоти и металла высоко взлетел над полем боя.
— Ах-ха! — лесной бандит, не понимающий, что происходит вокруг и принявший новые способности Осаму за достойное генерала боевое дзюцу, изловчился и нанес сокрушительный удар точно в стальную маску на лице лейтенанта.
Копье вонзилось в глазную прорезь, разворотило самураю половину головы и сорвало шлем, но клич торжества разбойника пресекся, когда вместо того чтобы упасть, его враг трансформировал свой меч в подобие плети, захлестнул им шею бандита и рванул на себя. Осаму поднял ногу и ударил ступней в грудь врага. Нашейник, мышцы и позвонки не выдержали. Обезглавленное тело бандита, с немалой вмятиной на нагруднике, опрокинулось обратно, а вырванная голова кувырком полетела прочь.
