— Муж… — шепнула Васька, помогая ему лечь на спину. Она прильнула к нему и натянула одеяло. — Спи.

Её гладкие пальчики поглаживали рану, надеясь принести облегчение. Гоша молчал о том, что от заботы становится только хуже. Заковав Ваську в кольцо своих рук, он закрыл глаза. Его гонка кончилась, а боль осталась и не только там, где пролетела пуля. Сердце и душа не успокоились. Дурацкое предчувствие вновь звенело. Надсадное ощущение незаконченного дела скреблось в сознании.

Ночью пошёл дождь. Тяжёлые капли застучали по окну и разбудили Ваську. Она улыбнулась. Просыпаться рядом с Гошей нравилось всё сильнее. Его хотелось обнимать, касаться губами, вдыхать мужской запах силы. Во сне он расслабился и улыбался. Васька провела пальцами по его губам.

— Люблю тебя, — прошептала она. — Люблю так сильно, что боюсь. Вдруг ты исчезнешь?

— Никогда, — зашевелились губы под её пальцами.

— Всё равно страшно.

— Мне тоже, — Гоша мягко прижал Ваську к себе. — До тебя я ничего не боялся. А теперь всё время жду подвоха от жизни. Наш злобный фей всё решил за нас.

— Он сказал правду? — вдруг всполошилась она и приподнялась на локте. В темноте терялись краски, но не чувства.

— Ты же видела паспорта.

— Я не об этом. Про какие два трупа он говорил? Я ничего не помню с того момента, как вбежала в дом. Просто стало темно. Всё исчезло.

— Не хочу вспоминать, — Гоша насильно уложил Ваську рядом, но она вывернулась и села, сложив ноги по-турецки. В темноте её бледное тело выглядело холодным. — Вась, зачем? Зачем возвращаться туда, откуда мы так долго выбирались?

— Скажи.

— Тебе в кайф мазохизм? — разозлился Гоша и тоже сел в постели. Они смотрели друг другу в блестящие глаза.

— Нет, хочу понять, что произошло. Скажи.

— Ладно. В ресторане я повёл себя как настоящее дерьмо. Это было глупо, не по-мужски. Сэм прав. Я включил обижульку, не приняв твоих объяснений. Моя сраная гордость бесновалась. Ты ушла, а я даже не дёрнулся. Сидел, как последний мудак, и проклинал жизнь. А потом мне стало страшно, что я никогда… слышишь, никогда не верну тебя. Я до усрачки испугался, что ты разобьёшься, и это «никогда» станет вечностью, — Гоша подтянул колени и упёрся в них локтями, а ладонями закрыл лицо. — Сейчас ты рядом, а я чувствую то же самое, что и тогда. Страх. Ехал за тобой и в каждой аварии на пути мне мерещилась твоя перевёрнутая искорёженная машина. Думал, сдохну, не доеду. Доехал и понял, что потерял тебя окончательно.

— Но я здесь, с тобой, — Васька робко коснулась его руки, а Гоша отпрянул, словно обжёгся.

— Сейчас — да, а тогда я не знал, что делать. Дёргался в твои крепостные стены, за которыми ты выла раненым волком, и не мог их проломить, не мог войти, спасти, — вскипел Гоша, слыша эха того жуткого крика, разрывающее сердце. — Я не мог переступить ту черту, которую ты провела… или я провёл. Что ж так всё сложно?

— Но ты же вошёл, да? — осторожно спросила Васька. Как ни старалась, она не могла вспомнить, что было в доме. Помнила, как ехала, как бросила машину, и всё. Темнота. А ей сейчас так хотелось к свету.

— Влез. По счастью у тебя есть дурные привычки и зоркий сосед, — ухмыльнулся Аллигатор и откинул голову назад. — Федька — сокровище. Он провёл меня на твою территорию через дыру в заборе, показал окно на кухне, которое ты никогда не закрываешь, притащил лестницу. Не помню, как поднимался. Скатился с кухни в гараж, а там как в могиле: ледяной холод и темнота, и ты, разрывающая криком душу. А я не мог тебя найти в этой грёбаной темноте. Тыкался во все стороны. Когда нашёл, ты вдруг замолчала. Обмякла и замолчала. Васька, ты была холоднее льда. Наверное, ты дышала, но я не слышал. Тащил тебя по лестнице и ничего не слышал. Очнулся в этой кровати, ты рядом в том самом платье.

Гоша медленно опустился на подушку и вытянул ноги. Страх колол тысячами тонких иголок, пробирал холодом до костей. Сердце стучало всё тише и тише. Васька легла рядом, боясь дотронуться до мужчины, который совсем недавно согревал своей любовью.

— Ты уйдёшь? — тихонько спросила она, сердцем чувствуя, что именно это он сейчас и делал. Медленно отдалялся от неё за стену ещё более прочную, чем забор или гараж, и нет форточки, в которую можно влезть.

— Нет.

— Ты боишься меня? — с отчаянием спросила Васька, медленно замерзая.

— Я боюсь себя. Смотрю вперёд и понимаю, что не смогу дать тебе ничего. В Москве тебе плохо, мне здесь неприкаянно. Кто из нас должен пожертвовать собой, чтобы другому стало хорошо? Я могу остаться здесь, но знаю, что ты будешь винить себя в моей профессиональной никомуненужности. Потому что ты думаешь о других больше, чем о себе. Мизинчик поспешил.

— Ты прав и он прав. Нам нельзя поврозь.

— Это и убивает. И вместе не получается, и поврозь противопоказано.

— Нам нужен компромисс?

— Нам нужна определённость, — Гоша повернул голову вбок, чтобы видеть лицо девушки. — Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я счастлива, потому что люблю тебя. Ты не прав. Мне нравится Москва. Местами. И временами. Если в ней есть ты, — прошептала Васька, подползая ближе, чтобы прикоснуться губами к его плечу. — И у меня большие планы на тебя. Во-первых, я собираюсь быть женой редактора газеты, а не просто журналиста, а во-вторых, у меня огромное желание родить сына и дочь. В-третьих, я имею все шансы стать отличным специалистом по диплому.

— А кто ты по диплому?

— Я дипломированный психолог…

Она не успела договорить, а Гоша уже хохотал на весь дом и не мог остановиться. Из глаз текли слёзы, нос хлюпал, а он смеялся безостановочно под удивлённым и немного обиженным взглядом Васьки.

— Чего? — воскликнула она и звонко хлопнула ладонью по его голой груди.

— Ты профессионально свела меня с ума, — не унимался он. Поймав её за руку, мужчина прижал девушку к себе. — У меня появилась куча фобий, и я потерял связь с реальным миром.

— Ну да, мы немножко чудаковатые. Нет, стукнутые на всю голову, — улыбнулась Васька, чувствуя, как её подтягивают сильные руки за талию, чтобы сорвать поцелуй. Она не возражала. — Я могу взять повышенные обязательства и свести с ума столицу. Тогда мы будем в одной стихии.

— Помолчи, — прошептал Гоша, лаская её податливое тело. — Я работаю над вторым пунктом твоего плана. Он мне понравился больше всего.

— Мне тоже, — откликнулась Васька со стоном, ощущая всем существом своим восторг от слияния двух душ, ради рождения новой жизни. Нежные руки были везде, словно их не две, а целая дюжина.

— Пусть родится Джордж, — выдохнул Гоша, задавая ритм двум телам.

— Или Джорджия, — согласилась Васька, подхватывая его.

Это было так правильно, так уместно, что невозможно иначе. Они во всём подходили друг другу, даже в безумии. Если поцелуи, то пьянящие и обжигающие, если ласки, то стирающие все границы и страстные до взрыва. Васька открывалась новым ощущениям с азартом, не сдерживая криков и стонов. Гоша заполнял её всю, не отпуская ни на секунду, пока она не упала на него без сил, но и тогда он не позволил соскользнуть под бочок. Вместо этого накрыл их одеялом, чтобы уснуть, забыв про ноющую рану. Запоздало мелькнула мысль, что брачная ночь удалась, и растаяла в темноте.

Время полетело с сумасшедшей скоростью, не давая времени для лишних мыслей. Мизинчик не шутил, когда говорил о ЗАГСе. На следующий же день он приехал ни свет ни заря, разбудил сладко спящих молодожёнов и потащил в город. Смотрелась парочка уморительно: высокий небритый Гоша в клетчатой рубахе и камуфляжных штанах на вырост и похожая на ведьму Васька. Выжигая боль, она заодно избавилась от пары нужных килограммов, из-за чего лицо заострилось, ключицы и рёбра просвечивали сквозь кожу. Над ними хохотал весь ЗАГС от уборщицы до начальства. Новорожденные супруги мечтали прикопать фея-крёстного в ближайшем лесочке. Не о такой свадьбе фантазировала когда-то Васька. Пусть это было ещё в школьные годы — неважно. Но всё же в её мыслях присутствовали положенные атрибуты: фата, белое платье, туфли, подвязка на ноге и кольцо на пальце. Вместо этого она прятала руки в карманы джинсов, чтобы никто не видел, что ногти не в порядке.