— Что, почему?

— Почему тебя Васькой зовут? — спросил он, накладывая повязку поверх слоя антибактериальных салфеток. — Мужское имя.

— Василиса. Васька. Так папа назвал, — вздохнув, ответила она.

Боль от ноги переместилась в сердце. Те же гвозди, только ещё более острые, ковыряли в ране. Видимо, все эмоции отразились на лице, потому что Гоша виновато опустил голову. Он совершенно забыл, почему оказался в этом гараже, словно и не было ничего до того, как заглохла машина: ни работы, ни Лёли Сопельского, ни грязного секса в лифте со змейкой, ни Джорджии.

Ветки не думали кончаться. Гоша сражался с ними уже целый час. После того, как игры в «скорую помощь» закончились, Васька скрылась за неприметной дверью в углу гаража. В одиночестве мужчине стало дискомфортно. Он вспомнил про брошенные сумки с едой, потом про вой пилы и, наконец, про ветки. Обыскав гараж, и несколько раз облизнувшись возле машин, он всё-таки нашёл топор и отправился на заготовку дров. Снова пригодился широкий пень. Первый раз в жизни Гоша рубил ветки и не сразу приноровился к процессу. Первый же отрубленный сучок отскочил в голову. Постепенно рука ухватила топорище в нужном месте, удары становились всё точнее и сильнее. В какой-то момент мужчине понравилась простая физическая работа. Под неё хорошо думалось, особенно о том, что впереди ждёт неизвестность, а три дня в гараже у Васьки пролетят незаметно. В какие-то моменты в голову наведывалась Джорджия, привычно подшучивала над мужской глупостью. Спустя час вместе с усталостью подкрался голод, и Гоша сделал перерыв. Заглянув в беседку, чтобы вытянуть ноги, он обнаружил в ней мангал и шампуры. На столе стоял фонарь, лежали спички. Освоившийся гость вытащил мангал на плитку, скептически глянул на обрубки веток и принялся некоторые из них превращать в щепки, рискуя отрубить палец.

«Это точно не я. Зачем мне дрова? Я — городской житель. Никогда не ходил в походы и не гостил на дачах. Шашлык мне подавали в ресторане уже готовый. Я вообще не в курсе, как его делать», — разозлился Гоша, а потом вспомнил про Интернет и погрузился в советы о том, как замариновать мясо и развести огонь. Ножа он не нашёл и порубил мясо топором, как смог. Свалил куски с опилками в пакет, выжал лимон, посыпал солью и перемешал, радуясь, что интуиция не подвела в магазине, когда он выбирал продукты, зубную щётку и пасту. Дело оставалось за малым — разжечь небольшой костёр в мангале и не спалить всё вокруг. Он уже себе не доверял.

— Что ж, бересты нет, придётся магазинным чеком разжигать, — в азарте сказал себе Гоша, выстраивая из щепок вигвам в мангале. В центр засунул чек. — Красота.

Довольный от того, что хоть что-то смог сам, он чиркнул спичкой. Мимо. Раз десять мимо. Спички гасли. Когда накопилась злость, одна из них всё же загорелась и подожгла чек. Из вигвама пошёл дымок. Гоша не догадывался, что из окна за ним наблюдала Васька и от души хохотала. Нога чуть успокоилась после двух таблеток обезболивающего. Дымок привлёк внимание соседей. Бабуля с биноклем наблюдала с высокой веранды, недавно вернувшийся с отсидки Федя вис на заборе и тоже не сводил любопытного взгляда.

— Газетки подложи, — не выдержал он.

Гоша тут же выпрямился, разглядев худосочного мужика лет сорока. Голова резко повернулась в противоположную сторону. Бабуля не успела спрятать бинокль. Линзы сверкнули в лучах заходящего солнца.

— Нет газеты, — недовольно ответил Гоша, вспомнив о работе. Парадокс. У работника редакции нет газеты. Сапожник без сапог.

— Сейчас…

Федя исчез, но вскоре вернулся с газетой. Он просунул её между досок забора. Гоша с удивлением узнал «MacroNews», да ещё номер, вышедший без его деятельного участия, если не считать мизерной колонки.

— Где взял? — спросил Аллигатор, пролистывая страницы, но своего опуса не находил. — Тут четырёх полос не хватает.

— Я себе оставил. Там такая фифа мужика ищет. Полный улёт. Я бы такую хоть сейчас. Прямо как представлю её себе, так и хочется на худой конец к Ваське подкатить.

«Я те подкачу. У Васьки производственная травма. И вообще она не Джорджия», — насупился Гоша.

— А ты у Васьки прописался? — не отставал Федя. Его тянуло поболтать по душам. В деревне с ним особо никто не общался. Даже дядя Коля стороной обходил.

— Машина заглохла, — кивнул головой Гоша, продолжая рассматривать газету.

— Васька починит. Жаль, батя её помер. Мировой мужик. Ему такую тачку подогнали, просто в хлам. Морда в гармошку. Он из неё шедевр сделал. Как с иголочки. Я ему раньше помогал… пока не загремел. Васька вся в отца. Как баба — ноль, как механик — золото. Я ж её плюгавиком помню. Такая кроха была смышлёная. Увидела, что я ключ разводной подрезал, прибила мне штанину гвоздём к бревну. Так и не унёс. Пришлось на место вернуть, — балагурил Федя, радуясь собеседнику. — Больше у них ничего не брал. Вот те крест. У других брал. Своё отсидел. Теперь не знаю, где привычнее. Вроде свобода, да какая-то несвободная. Там вроде всё понятно, но на волю хочется. Ты сам-то чем занимаешься?

— Пишу.

— Писатель, значит. Я люблю читать. Специально за газетами в город мотаюсь. Интересно, чем люди живут. Как думаешь, Джорджия настоящая?

— Какая Джорджия?

— Да та тёлка в газете, которая мужика ищет. Я написать ей хочу.

— Без понятия. Я не читал, — усмехнулся Гоша. — Пойду дальше мучиться. Если что-нибудь получится, угощу.

— Замётано…

Не сразу, но щепа загорелась. Аллигатор подбросил чурки покрупнее и с восторгом наблюдал за огнём. Яблоня горела долго. Когда она превратилась в угли, уже смеркалось. С горем пополам Гоша нанизал мясо на шампуры и отправил на мангал. Куски получились крупные, но мужчину это не пугало. Голод жалобно подвывал, особенно после того, как поплыл аромат дымка и печёного мяса. Один шампур Гоша отдал Феде, терпеливо дожидавшемуся обещанного ужина. Оставшиеся пять понёс в гараж. Ему хотелось угостить Ваську, пострадавшую в борьбе за ужин.

— Вась, ты жива? — крикнул надоедливый гость. Эхо взлетело под потолок. — Я шашлык принёс. За вкус не отвечаю. Но пахнет нормально.

— Жива, — донёсся голос сверху. — Я не хочу.

— Мне не съесть одному. Федю уже угостил. Вась, спасай. Остывает.

— Поднимайся…

Довольный и счастливый Гоша влетел в маленькую дверь и упёрся в лестницу. Он затопал по ступеням, стремительно поднимаясь наверх, и оказался в кухне-гостиной. Васька сидела на диванчике, задрав ногу, и читала при свете лампы. Выглядела она неважно.

— Тебе срочно нужно мясо. Ты похожа на труп. Держи, — мужчина вручил ей шампур и поискал тарелку под остальные порции. Заметив пустое блюдо, воспользовался им, а потом уселся на стул и с удовольствием впился зубами в тёплый сочный кусок. — Кайф. Это моё лучшее творение.

— Вкусно, — согласилась Васька. Она не любила лукавить. Зачем врать, если на самом деле вкусно.

— Первый раз готовил, — с набитым ртом произнёс Гоша. — Как нога?

— Нормально. Болит. Чего Федя натрепал? — девушка подозрительно прищурилась, подозревая, что мужчины нашли общий язык.

— Сказал, что ты мастер от Бога и вся в отца.

— Мне до него далеко. Можешь раскладушку здесь поставить. В гараже воняет бензином и… всем подряд. Надо только двери закрыть. Сможешь? Калитку, гараж и ту, что наверх ведёт.

— Легко. У меня там ещё продукты остались. Можно их в холодильник? Жалко если пропадут, — попросил Гоша, обрадованный тем, что не придётся спать возле машин. Против раскладушки он не возражал. — Странно, что у тебя здесь гаражом не пахнет.

— Вентиляция хорошая. Папа всё продумал, — кивнула Васька. Ей хотелось поговорить об отце, но не с чужим человеком.

Они посидели ещё немного. Весь шашлык так и не осилили, оставили на другой день. Пока Гоша запирал замки, Васька достала раскладушку с матрасом, принесла постельное бельё, подушку и одеяло. При жизни отца у них часто кто-нибудь гостил, в основном те, у кого заглохла машина. Иногда оставались на ночь целые семьи с детьми, а отец до утра спасал машину от полного умирания. Васька всегда была под рукой — дай, подай, принеси. Ей нравилось быть рядом, учиться. Как она радовалась, когда могла сделать что-то, не дожидаясь просьб. В последний год они с отцом поменялись ролями. Он больше не мог залезать в яму. Васька предлагала установить подъёмник, но слышала вечный отказ. Чем отца прельщала яма, она так и не поняла, но настаивать не стала, а теперь и не хотела ничего менять.