Мизинчик вышел из уборной, подсматривать не стал, но дверь оставил открытой. Гоша не думал, что будет так сложно не промахнуться. Одной рукой он держался за стену, другой задавал направление. Ноги мелко тряслись, а нужда всё продолжалась и продолжалась, словно он не был в туалете вечность.

— Поможешь? — позвал Гоша, справившись с кнопкой слива и мытьём рук.

— Всегда, — Мизинчик появился быстро и проявил почти отеческую заботу. — Классная заплатка.

— Сам в восторге. Как думаешь, Вася заценит?

— Даже не знаю. Возможно. Лучше бы, конечно, чтобы она ничего не узнала. Завтра утром к тебе домой поедем.

— Не отпустят, — усмехнулся Гоша и втянул воздух через зубы, когда попытался лечь на кровать.

— Со мной отпустят. Твой брат у подружки пригрелся. Она ещё здесь полежит маленько, — сообщил Мизинчик.

— Как она?

— Привыкает. Ничего. Поплачет и поймёт, что так жить легче, — философски рассудил дядя Гена. — Мои клуши через одну с силиконовыми сиськами были, всё просили ещё побольше. А меня выворачивало. Мне всё время казалось, что я либо мячики мну, либо силикон перекатываю. Я прямо чувствовал эти импланты. Если бы Васька на такое решилась, прибил бы.

— Согласен. Может, ключи возьмёшь и ко мне домой поедешь? — предложил Гоша.

— Не, я тут в кресле посплю, а завтра вместе поедем. Спи, давай.

Мизинчик уселся в невесть откуда взявшееся мягкое кожаное кресло, развалился в нём и вырубился за минуту. Гоше не спалось. До самого утра он переписывался с Джорджем, который был сильно обеспокоен долгим молчанием друга. Приходилось позитивить и писать разные байки из жизни журналистов. Заговаривание зубов затянулось, но так и не помогло. Невидимый Джордж пытал немилосердно, вытягивая информацию. Джорджия держала глухую оборону. Когда проснулся Мизинчик, жизнь закипела. К полудню Гоша был дома с кучей рекомендаций и пакетом медикаментов.

— А говорил, не отпустят. Я пару дней у тебя поживу, кое-какие дела разрулить надо, — сказал Мизинчик, хозяйничая на кухне.

— А как же Васька?

— Васька опять в замке за крепостными стенами. Один день смилостивилась, даже на кладбище вместе съездили, а потом закрылась. Рохлик, ей тебя не хватает. Либо сюда забери, либо к ней уезжай. С тобой Васька другая. Не как прежде, но живая, — с грустью делился Мизинчик. Не хотел отдавать свою малышку никому, но падшему и вновь взлетевшему журналюге сам протягивал. — Не тороплю, не настаиваю, но пойми и меня. В Ваське вся моя жизнь. Обещал Лазарю беречь её, заботиться, а не получается. Что ни сделаю, всё мимо.

— Дай ей время, — Гоша осторожно лёг на кровать и медленно вытянул ноги. — Здесь она не сможет жить. У неё своё дело, дом, который связывает с отцом.

— Дело. Вот по-честному, Рохлик, какое это дело? Копается в железках, вечно вся грязная, тягает тяжести.

— Тяжести — это плохо, но ты видел, как она копается в железках? — на слове «как» Аллигатор взял восторженную ноту. — Просто песня.

— Ещё один больной на всю голову. Вы оба одинаковые. Ты с головой увязаешь в своих буковках, и она — в двигателях. Вас лечить надо. Как думаешь, если я куплю ей мастерскую здесь, в Москве, она согласится переехать? — Мизинчик стоял перед кроватью с поварёшкой в руке и смотрел в окно. — Здесь возможностей больше, другие запросы. Занялась бы оклейкой и вообще тюнингом. Сколько можно уже под машиной лежать?

— Ты не понимаешь. Там ей это надо, а здесь нет. В этом вся загвоздка. Что ты хочешь от меня?

— Не знаю. Привык к тебе. Ладно, отдыхай. Через час обед, — Мизинчик махнул поварёшкой и ушёл на кухню.

Его мучили сомнения, и мешала извечная привычка всё решать самому. Вот только теперь он не знал, как правильно поступить, не видел выхода. Пока стоял возле плиты, чего только не передумал. Друзья уже подыскивали помещение под автосалон, но что-то подсказывало — Васька не согласится принять подарок. Она, как почуяла, что крёстный снова влезает в её жизнь и позвонила сама. От неожиданности Мизинчик чуть не смахнул кастрюлю с плиты.

— Привет, солнышко. Что? Нет. Ещё раз нет, — моментально изменил голос мужчина, услышав, что Васька откуда-то всё узнала и собирается приехать. Он шипел, как раскалённое масло на сковороде. — Всё под контролем. Сиди и жди меня. Приеду через три дня, тогда и поговорим.

Её монотонное «ладно» взбесило сильнее, чем яростное сопротивление. Оно означало одно из двух: либо Васька закрывается в своей раковине, либо пакует чемодан и прогревает машину. И то, и другое его не устраивало.

— Она всё знает? — от тихого голоса Мизинчика передёрнуло как от оголённого провода.

Мужчина обернулся и увидел бледного, осунувшегося Гошу, скривившегося на один бок.

— Рановато тебя забрал, — вздохнул дядя Гена.

— Ты не ответил. Васька всё знает?

— Да. Прости, я пытался сделать так, чтобы информация не просочилась, но Москва не наш мухосра…

— Понятно. Чего сказала? — Гоша въедливо смотрел своими голубыми глазами.

— Сказала, что ненавидит меня.

— Не верь. Поезжай домой.

— Не могу. Завтра надо кое-куда кое-зачем…

— Пообщаться с кое с кем? — усмехнулся Гоша, присаживаясь на стул.

— Именно. Не спрашивай. Можно уточнить один момент? — Мизинчик налил куриный суп в тарелку и поставил её на стол перед пациентом своей маленькой психиатрической больнички.

— Пользуйся моей беспомощностью.

— Зачем ты попёр на этого муд… идиота? Нигде не шевельнулось, что он мог тебя убить?

— И не только меня. Если я скажу, что это рефлекс, отвяжешься? — Гоша опустил ложку в суп. Аппетита не было.

— Да. Ты — то, что нужно.

На этом разговор прекратился. Каждому было, о чём подумать. Предстояло сделать выбор, но давался он тяжело. Гоша елозил ложкой по дну тарелки и смотрел, как послушно лапша двигается по кругу. В жизни всё было иначе.

Начало сентября выдалось по-летнему тёплым и солнечным. О приближающейся осени намекал лишь укорачивающийся день. Васька впервые ехала самостоятельно дальше, чем от деревни в город. Для неё жизнь вне пределов родных пенатов раньше не существовала. Она не успела оглянуться, а пролетела уже не одну сотню километров за пять часов. Красотка «Alfa Romeo Spider» слушалась безотказно. Попутки сигналили редкой птичке в российской глубинке. Васька не замечала. Мозг работал в одном направлении — добраться как можно скорее и узнать всё самой. Больше никаких сомнений, никакой темноты.

«Гоша, учусь у тебя. Буду объективной. Поверю только тому, что увижу сама», — сказала сама себе Васька, досадуя на потерянное время.

Ночь прошла в аду. Письма Гоши-Джорджии пугали. Они были невнятными, размытыми. Гоша уходил от прямых вопросов, писал всякую чушь. И тогда Васька залезла в Интернет. Она не любила просматривать ленты новостей, хроники происшествий и прочие сплетни. На сайте «MacroNews» девушка увидела огромное интервью, о котором говорил Мизинчик, и прочла его несколько раз, поплакала над некрологом. Всё, что касалось смерти, она принимала близко к сердцу. Потом нашла колонку Джорджии и её мысли о нелюбви. На душе заскребли кошки, а спустя ещё десять минут Васька выпала из реальности, найдя с десяток видео, где с разных точек любопытный люд снял обезвреживание человека с пистолетом. Она узнала Гошу сразу. В груди нещадно закипело, расплёскивая огненную кровь по всему телу, которое медленно замерзало. От звуков выстрелов пробивало голову. В сумерках было сложно разобрать, что именно происходило, кто кого мутузил по земле. Страх стягивал кожу. Васька вытащила номер Гоши из чёрного списка, но абонент был вне зоны действия сети. Тогда она заметалась по дому, собирая старую походную сумку отца, с которой он путешествовал в поисках разбитых старых автомобилей. Побросав в неё сменную одежду, Васька забросила всё в багажник «Alfa Romeo» и открыла гараж. Было ещё темно, но её не пугало, что звуки привлекут внимание соседей. Она залила в бак бензин из канистры и выкатилась в ночь. С невероятной скоростью ей удалось закрыть ворота, дом, калитку, запрыгнуть в машину и умчаться, доверяя навигатору свою жизнь. Он вёл безотказно, сообщая о поворотах, камерах наблюдениях и автозаправках.