— Можешь скакать на урок, сайгак, — слегка усмехнулась Флоренс, убирая записи на место. — Постарайся больше не экспериментировать с подобной Трансфигурацией, иначе можешь натворить что-нибудь посерьезнее.
— А это не я! — вздернув подбородок, заявил шестикурсник и пружинисто поднялся на ноги. — Это какой-то тупица из Пуффендуя… И вообще, я не сайгак!
— Но-но, молодой человек, не кипятитесь — походите на котел с Бодроперцовым.
За дверью раздался взрыв хохота, и Джеймс Уилкисс, у которого на языке вертелась ответная колкость, после секундных сомнений выскочил в коридор. После нескольких гневных неприличных выражений снова донесся смех и постепенно стихающий топот. Через неделю, после ужина, когда Флоренс закончила разбираться с раздувшимися головами у половины слизеринских третьекурсников и вернула на место отвалившиеся волосы Элизы Гилберт, в Больничном Крыле объявился тот самый сайгак. Уилкисс, давно уже прослывший в Хогвартсе неугомонным лидером гриффиндорцев, главным шалопутом и просто обаятельным симпатягой, выглядел вполне оптимистично настроенным.
— А, это ты, — Флоренс не сдержала ироничной улыбки и отложила в сторону книгу. Она уже привыкла, что старшекурсники часто заглядывают к ней, чтобы попить горячего чая с шоколадными бобами и карамельными бомбами, пожаловаться на свою тяжкую долю и злющих профессоров и просто поговорить о жизни. — Ну, что ты мне скажешь?
— Мадам Уайлд, я все выяснил, — Джеймс радостно улыбнулся. — Вы свободны, и я свободен; завтра общий поход в Хогсмид, а звезды обещают прекрасную погоду. По-моему, все отлично складывается! Пойдемте завтра в «Три метлы»?
Флоренс тогда чуть не пролила на документацию целый чайник. Она боролась с двойственным желанием от души рассмеяться и огреть шутника толстым латинским справочником. Через несколько секунд наблюдения Флоренс поняла, что парнишка вполне серьезен, более того — уверен в успехе!..
— Молодой человек, а ты ничего не попутал? — она скрестила руки на груди, награждая Джеймса испепеляюще-насмешливым взглядом.
Он нисколько не смутился.
— Не-а. А вас что-то смущает? Да ладно вам! Ну, подумаешь, вы немножко старше…
— Да, немножко. Всего на какие-то почти двадцать лет, — язвительно парировала Флоренс. — Ты хоть представляешь, что скажут твои друзья? Ты ведь моментально превратишься в сумасшедшего, понимаешь?!
— Да какая разница! — беспечно отмахнулся Джеймс. Не сработало… — По-моему, вы вполне согласны!
— А по-моему, я совершенно, вполне и абсолютно не согласна! — Флоренс вскинула темную бровь, окидывая пылкого гриффиндорца сухим взглядом. — Давай, шлепай отсюда, пока я не поделилась содержанием этого разговора с профессором МакГонагалл или с твоими родителями.
Джеймс вскинулся, сверкнул глазами и засунул руки в карманы брюк. Скулы на красивом бледном лице заострились, темные брови нахмурились, губы обиженно поджались.
— Вы еще влюбитесь в меня, вот увидите! Закончу школу и женюсь на вас! Мы еще посмотрим!..
Флоренс заботливо сунула ему пузырек с Умиротворяющим бальзамом. Джеймс распалился окончательно, вспыхнул красными пятнами и от души хлопнул дверью на прощание. Молодая женщина только покачала головой. В тот год учеба закончилась двадцатого мая, а двадцать пятого, в День рождения, Флоренс разбудила холеная полярная сова с букетом превосходных красных роз и запиской от незадачливого поклонника. Конструктивный ответ был написан немедленно, но никакого эффекта он не возымел. До следующего апреля влюбленный Джеймс ломал голову, что же не так с их школьной целительницей: он ведь и умный, и веселый, и магловские книжки читает, и девчонки по нему сохнут, и родители богатые… Флоренс помнила, как постепенно перестала находить у себя в кабинете привычные пакеты со сладостями, букеты и прочие мелочи, которые было бы приятно получить какой-нибудь хорошенькой девочке, но уж никак не ей. Наступал май, и Джеймс все реже заглядывал в Больничное Крыло. Флоренс искренне радовалась, что прошло подростковое помешательство у этого честного, храброго и чистого сердцем мальчишки, которого она полюбила, как непослушного обидчивого сына.
— Мадам Уайлд…
Джеймс постучался к ней перед выпускным вечером, немного растерянный, с бегающими глазами, как у нашкодившего щенка. Флоренс лишь тепло улыбнулась в ответ.
— Вы уж простите меня, я это… — неловко и смущенно переминаясь с ноги на ногу, бормотал Джеймс.
Он путано и неразборчиво объяснял все свои глупости, извинялся, потом замолкал и снова извинялся. Флоренс чувствовала, как с новой силой в груди расцветает нежность к этому непривычно неуклюжему парнишке, пришедшему попрощаться и сказать все, что не сказал.
— Я не сержусь, Джеймс, нисколько не сержусь. Очень хорошо, что ты зашел. Я очень рада.
Флоренс крепко обняла его, по-матерински расцеловала в обе щеки и потрепала по волосам, сказав в напутствие несколько слов, от которых гриффиндорец недовольно засопел. Попрощались они очень тепло. С тех пор каждый год, двадцать пятого мая, Флоренс получала букет цветов и длинное-длинное письмо, в котором Джеймс подытоживал все остальные письма, которые писал в течение года. Она тоже писала ему. Радовалась успехам, что-то советовала, поздравила со свадьбой, пару раз встретилась с ним в Лондоне. Он вырос замечательным человеком, и Флоренс могла только гордиться, что он считал ее кем-то вроде тети. Первое сентября семнадцатого года Флоренс не забывала никогда. Она прекрасно помнила, как ровным строем, который, как и много десятилетий ранее, возглавляла МакГонагалл, семенили будущие первокурсники. Беспокойно перешептывались худенькие девочки-близняшки с белыми косичками, краснел и потел круглолицый рыжий Хьюго Уизли, что-то бубнили себе под нос чопорного вида парнишки. Флоренс в одну секунду почувствовала, как спину кольнули ледяные мурашки, а взгляд приковался к рослому для своих лет мальчику, разительно отличающемуся от окружения холодным спокойствием, с платиновыми волосами и характерными для одного благородного семейства тонко выточенными чертами лица. Она знала, что у Драко Малфоя есть сын предшкольного возраста, но думала, что он будет поступать в Хогвартс на следующий год. Наконец, настала его очередь.
— Малфой, Скорпиус, — мальчик, ни на мгновение не оробев, со спокойным безразличием смотря прямо перед собой, подошел к табурету.
— Слизерин! — завопила Шляпа, едва коснувшись платиновой макушки.
Скорпиус Малфой, казалось, не испытал ничего. Ни радости, ни гордости, ни разочарования. Он просто поднялся с табурета, холодно взглянул на споткнувшегося Хьюго Уизли и под бурные аплодисменты Слизерина направился к своей новой семье. Копия. Просто безупречная копия. Ничего от матери. В свой первый учебный год этот мальчик попал в Больничное Крыло лишь однажды: заразился кусачей чесоткой, когда случайно зашел не в ту теплицу и уронил на себя горшок с ядовитым цветком. Это было в предрождественскую пору, когда студенты усердно подтягивали хвосты и старательно изображали подобие активной учебной деятельности, в то время как мечтали о каникулах, заветных подарках под пушистой, мерцающей огоньками елью и праздничном шоколадном пудинге со сливками, в который мама кладет серебряную монетку — на счастье. А Скорпиус Малфой лежал под накрахмаленным до хруста белым одеялом, хрипло кашлял и безучастно рассматривал флаконы с лекарствами, стоящие на прикроватной тумбочке. Он не капризничал, не ругался, не плакал, не искал ласки и тепла. Он просто молча лежал. Флоренс, наблюдая за ним, все меньше находила его похожим на отца. Скорпиус был тихим, невозмутимым, немного даже флегматичным, явно не залюбленным ребенком, но никак это не демонстрировал. Друзья к нему не заходили, и вряд ли потому, что были слишком заняты: скорее всего, их просто не было. Она уже много лет назад оставила последние крупицы своей любви к Драко Малфою в далеком прошлом и не собиралась ничего вспоминать, но все же Флоренс невольно выделяла этого мальчика среди остальных детей. Она была привязана и к Розе с Хьюго, и к сорванцам-двойняшкам Долгопупсов, и к другой ребятне, но за Скорпиусом присматривала отдельно. В то время кроме него в лазарете никого не было. Первый день Флоренс не решалась трогать Скорпиуса, опасаясь непредвиденной реакции, но спустя сутки жалость оплела сердце жалящими колючими плетями. Она зажгла несколько свечей, принесла с кухни пакет с еще теплыми клубничными пончиками и стакан молока с медом, отрыла в библиотеке книжку магловских сказок с чудесными иллюстрациями, оживить которые было делом одной минуты.
