— Ты почему не спишь? — Флоренс присела на край постели и заботливо поправила подушки под головой Скорпиуса. — Хочешь вкусненького? Чувствуешь, как здорово пахнет?..
Мальчик посмотрел на нее холодными серебристыми, сияющими немерцающим жемчужным светом глазами, и коротко помотал головой.
— Не хочешь? — молодая женщина ласково провела ладонью по белоснежно-платиновой макушке, и через мгновение почувствовала, как оттаивает ледяной ребенок от простой теплой нежности.
— Хочу, — просипел Скорпиус, скосив глаза на румяные пончики, — Но мама не разрешает мне есть сладкое.
— Что, совсем не разрешает? — удивление Флоренс было почти неподдельным. Ладно, Астория трясется за каждый сантиметр на талии, но ребенок…
— Ну… — мальчик замялся, явно раздумывая, доверять ли семейные дела чужому человеку. Внимательно посмотрев в лицо Флоренс, он решил, что можно. — Только на день рождения. Мама говорит, что это вредно, и воспитанные юноши не едят сладкое. А папа молчит, хотя иногда дает шоколад… — тут Скорпиус осекся и испуганно вытаращил глаза. — Только вы никому не говорите! Если мама узнает, то очень-очень разозлится!
Ей захотелось закатить глаза. Великий Мерлин, до чего дошел маразм!.. Трудно представить, в какой концлагерь Гринграсс превратила свое семейное гнездышко…
— А хочешь, я открою тебе большой секрет? — Флоренс понизила голос и лукаво улыбнулась, сжимая ладошку мальчика. В глазах Скорпиуса зажегся огонек интереса, и он, подавшись вперед, активно закивал. — Когда твой папа был маленьким, он постоянно ел сладкое. Да-да! За слизеринским столом никогда не оставалось ни ягодного желе, ни мороженого, ни пудингов… Твой отец вместе с друзьями лопал все! Можешь спросить у него сам…
Лицо Скорпиуса озарила бледная улыбка, он оживился и, еще чуть-чуть посомневавшись, все-таки взял пончик. Через какое-то время он очень внимательно посмотрел на мягко улыбающуюся целительницу и посерьезнел.
— Вы ведь учились с моими родителями, да? Я вспомнил вас: у папы есть ваши колдографии. Только вы там немного другая, не знаю… — Скорпиус замялся и принялся с удвоенным усердием разглядывать лицо Флоренс, сияющее в полумраке лунной бледностью.
— Ну, думаю, на тех колдофото я немногим старше, чем ты сейчас, — улыбнулась молодая женщина, вытирая испачканные щеки младшего Малфоя салфеткой. — А теперь я уже взрослая, как и твои папа с мамой, дядя Блейз и дядя Теодор…
— А сколько вам лет? — полюбопытствовал Скорпиус.
— А твоя мама не говорила, что женщинам неприлично задавать такие вопросы? — приподняла бровь Флоренс.
— Постоянно говорила, — согласился мальчик. — Но вы ведь уже разрешили мне нарушить ее запрет, значит, можно еще один.
— Быстро схватываешь, — с усмешкой прокомментировала женщина, все-таки обнаружив сходство отца с сыном. — Мне уже тридцать шесть, юноша.
— О-о, да вы старая! — моментально выпалил Скорпиус, но, осознав, что сказал, даже не смутился.
Да, отцовская наглость в комплекте, вне всяких сомнений.
— Ну, знаешь ли, это уже безобразие!..
С этого момента началась дружба Скорпиуса Малфоя и Флоренс Уайлд. Он даже спустя многие годы продолжал видеть в ней образец женщины, она же в глубине души считала его своим сыном. Скорпиус рос, все больше избавляясь от аристократических глупостей, которыми забивала ему голову мать вкупе с многочисленной чистокровной родней. Он не играл в квиддич, не презирал маглорожденных и полукровок, громко смеялся, был дружелюбен со всеми, не посвящал многочисленные часы бессмысленной зубрежке, имел собственное мнение и не собирался работать в Министерстве. А еще он с каждым годом все сильнее привязывался к мадам Уайлд, школьной целительнице, и рассказывал ей то, что даже в мыслях не поверил бы родителям. Он часами просиживал в ее круглом уютном кабинете, заставленном горшками с буйно цветущими фиалками и с бесконечными книжными стеллажами на стенах, обсуждал и глупые мелочи, и действительно важные, серьезные вопросы, на которые неизменно получал ответы. Скорпиус рос, менялись вопросы, менялось мировоззрение, открывался свежий взгляд на мир, но росло неукоснительное доверие к благодушной, мудрой и смешливой женщине, которая никогда не осуждала и не порицала, лишь терпеливо выслушивала и поддерживала.
— Это полная жопа, — Скорпиус плюхается в кресло и, словив наигранно-строгий взгляд мадам Уайлд, строит трогательно-невинную физиономию. — А что такого? Это ведь правда! СОВ только через год, а нам уже все мозги забили этой хренотенью… Не надо на меня так смотреть!
— Двенадцать баллов, двенадцать! — Скорпиус влетает в Больничное Крыло, потряхивая листком с экзаменационными результатами. — Пусть мамаша подавится! А вы говорили, что я завалю Зелья… Ничего подобного, твердое «П»!
— Ну молодец, молодец, — усмехается Флоренс, — Тогда я не буду вспоминать последние двое суток, за которые ты поглотил половину моих справочников и университетских конспектов…
Скорпиус насупливается, а мадам Уайлд весело фыркает и, взъерошив ему белоснежную челку, протягивает набор сладостей из «Сладкого Королевства». Младший Малфой рос и с годами все больше становился похож на отца — та же рослая, почти изящная фигура, изысканно-властные жесты, безупречная скульптурная красота мраморно-бледного лица, льдистое серебро миндалевидных надменных глаз и идеальная небрежность платиновых волос. На него бросали вожделенные взгляды, восхищенно вздыхали и мечтательно хлопали ресницами студентки от мала до велика, но почему-то ничего на Скорпиуса не действовало. По нему вздыхала даже Лили Поттер, учившаяся на курс младше — удивительно красивая, похожая на старинную фарфоровую статуэтку девочка. Лили, необычайно привязавшаяся к Флоренс и помнящая ее еще с раннего детства, всё вскользь выспрашивала, как же все-таки понравиться кое-кому очень красивому, но неприступному, хотя и дружелюбному, но какому-то холодному… Что Флоренс могла ответить влюбленной по уши девчонке?.. Она помнила себя в школьные годы и не могла ничего посоветовать, хотя, конечно, весь этот флер любви покинет Лили, как только Скорпиус выпустится из Хогвартса… А у юной мисс Поттер все впереди: она и умница, и добрая душа, и истинная гриффиндорка, и настоящая красавица с нежным тонким лицом, отливающими изумрудом глазами и водопадом медово-рыжих, точь-в-точь, как у матери, волос. Вся эта неразделенная школьная любовь «на века» должна только закалить Лили, которую родители баловали и холили, как только могли. Если верить Джинни, то великих чувств у них с Гарри не возникло, но уважения, взаимопонимания и поддержки в их семье хватало сполна, потому единственная дочь и росла в чудесной атмосфере тепла и уюта. Скорпиус заканчивал шестой курс, когда состоялся разговор, который должен был или разрушить эти почти родственные узы, или затянуть их в нервущийся вечный узел.
— Челси Брент сегодня прислала мне любовное послание, — с долей язвительной насмешки произнес Скорпиус, закидывая ногу на ногу и напарываясь на холодно-серьезный взгляд Флоренс. — Ну что вы так смотрите? Разве это не смешно?
— Если честно, то смешно, — ответила женщина, опираясь поясницей о подоконник, и устремила пронзительный взгляд, подернутый тонкой пеленой задумчивости, на профиль юноши. — Но не вздумай насмехаться над бедной девочкой. Пусть она переживает свои чувства без унижений.
— Да разве это унижение — сказать то, что думаешь?! — возмутился Скорпиус, понявший, что поддержки в этом вопросе он не получит. — Я просто хочу сказать ей, что она мне не нравится, и все! Я же не собираюсь ей грубить или что-то такое…
— Просто не отвечай, — мягко ответила Флоренс, — Она все поймет. Ты все же немного эгоистичен и пока не понимаешь, как любое неосторожное слово может задеть влюбленную девушку.
— Да что ж они все какие ранимые!.. — проворчал Скорпиус и вздернул острый подбородок. — А почему вы так уверены, что она обидится? Вы что, были влюблены?
— Представь себе, юноша, я когда-то была юной и была без ума не только от пробирок и котлов! — с шутливой обидой воскликнула Флоренс. В душе резко что-то дернулось, опуская на горло тяжелый, будто ватный груз прошлого.
