Гарри остановился и затаил дыхание, пристально всматриваясь в потемневшие глаза девушки. Она была невыносима прекрасна — с покрасневшими от мороза щеками, с растрепавшимися волосами, с задумчивой слабой улыбкой на мягких губах. Ее узкое лицо находилось в паре дюймов от его, и такая близость вызывала сладостную дрожь во всем теле. Юноша, глубоко и нервно дыша, осторожно приблизился к ней вплотную и крепко обнял, упираясь подбородком в хрупкое плечо. Было тихо. Так тихо, что казалось, будто все умерло, оставив на земле только двух студентов. Флоренс зажмурилась, почувствовав, как в уголках глаз задрожала жгучая влага. Перед глазами заплясали раздвоенные холодные блики, затмевающие величественный Хогвартс, видневшийся темной грудой. Гарри осторожно поцеловал ее в щеку, задерживаясь на несколько секунд, и мягко сжал тонкие пальцы в теплой перчатке.
— Почему все так сложно, Гарри? — она с отчаянной горечью сглотнула нахлынувшие слезы, хмуря брови.
Юноша тихо вздохнул.
— Это жизнь. А она не бывает простой.
— Не бывает, — Флоренс, скривив губы, хмыкнула с мрачной иронией. — Знаешь, мне в последнее время так… пусто.
Насыщенно-зеленый взгляд Гарри, в тусклом свете волшебного фонаря казавшийся сероватым, пересекся с янтарно-кофейными глазами девушки, в которых блекло мерцали золотистые искорки. Флоренс сморгнула скопившуюся влагу и крепко обняла молодого человека, глубоко вздохнув.
— Я тебя чем-то обидел? — Гарри, упиваясь ароматом ее холодных волос, осторожно погладил девушку по спине.
Она тихо фыркнула.
— Причем тут ты?.. А, впрочем, забудь.
Юноша, уловив льдистые ноты в ее голосе, потупился. Пышный хрустальный снег, обволакивая ажурной пеленой дремлющий ночной мир, мягко мерцал в неподвижном январском воздухе. В Хогвартсе, окутанном сонным бархатным мраком, в Восточной башне одиноко и гордо горел свет в окне. На фоне жарких золотистых бликов, пляшущих на стеклах, дернулся черный силуэт и исчез в глубине гостиной. *** Нарцисса Малфой затуманенным взглядом бездумно всматривалась в хрупкие, серебристо-акварельные кружева застывшего льда на оконных стеклах. Огонь, отстраненно трещащий в огромном камине, совершенно не согревал, и дело было не в силе и жаре пламени. Вечный холод царствовал в душе миссис Малфой, сковав ее сердце толстой коркой промороженного камня. Эту же мерзлоту вселяло угнетающее великолепие поместья — изысканная мебель из темного дерева и с обивкой из редких тканей, шикарные старинные гобелены, черный и розовый итальянский мрамор, персидские ковры, стоящие целое состояние, бесчисленное множество драгоценных безделушек. Во всем этом не было души, лишь пронизывающая холодом пустота. Нарцисса с рождения была приучена к жизни в непозволительной роскоши. Она не знала отказа в своих желаниях и обладала властью с ранних лет, не знала бедности и необходимости откладывать деньги на черный день. С пеленок в ее голову было вбито и укоренено, что она — Блэк, и этим все сказано. У Нарциссы и сестер было все самое лучшее — платья, украшения, книги, мебель, еда, сады. Они — Блэк. С юности младшая дочь Сигнуса и Друэллы Блэк воспитывалась в жесткой строгости эталонной аристократической семьи чистокровных волшебников, с молоком матери в нее впитывались манеры, утонченность, светское лицемерие и фальшь. И Беллатриса, и Андромеда, и Нарцисса не знали тепла, ласки и родительской любви, росли в отчужденной холодности, царившей в семье. Ведь они — Блэк. Годы в Хогвартсе пролетали незаметно, пока Цисси не влюбилась. По уши, наивно и искренне. И — какая же удача! — в семнадцать она вышла за этого человека замуж. Нарцисса стала Малфой. Пышная свадьба, скрепившая чистокровный союз, стала одним из самых счастливых дней во всей жизни женщины. Она до сих пор помнит то роскошное, по-королевски величественное лилейно-белое платье из французского кружева и тончайшего атласа, расшитое россыпью морского жемчуга. Бриллиантовую тиару в платиновых волосах и полупрозрачную фату, скрывающую чуть порозовевшее лицо. И его пристальный взгляд, подернутый пеленой вежливой отстраненности. Но Нарцисса знала, что за этой маской скрывается искреннее восхищение. В первую ночь их брачное ложе заливала своей печальной хрустальной вуалью полная луна. Звенящая прохлада весенней ночи, в которой упоительным шлейфом разливался аромат фиалок, ландышей и страсти. Шелковые простыни, терпкий вкус жадных поцелуев, смелые, но щемяще осторожные движения. Внезапный порыв стыда и смущения, успокаивающий шепот, томные прикосновения губ к роскошно-нежной коже. Опьяняющий блеск затуманенных глаз, откровенные изгибы обнаженных тел, сладостные стоны наслаждения. Волна пронзительного восторга, перехватывающая дыхание, слабые улыбки и глубокие теплые объятия. Нарцисса была счастлива. К таким моментам добавилось еще и рождение долгожданного и единственного сына. Он был самым ярким лучом в жизни миссис Малфой, дарящим оглушающую радость и душащую нежность. Ее милый маленький Драко, беззубо улыбающийся матери и протягивающий крохотные руки к гордому отцу. Сын рос. Первое слово, первый шаг, первый рисунок, первая мелодия на фортепиано, первый полет на метле. Письмо в Хогвартс. Драко уже шестнадцать. Или еще только шестнадцать? Нарцисса не знала. Ее сыну пришлось слишком рано повзрослеть. Он еще мальчик — нахлынивало на нее, когда миссис Малфой вспоминала расползающуюся на жилистом предплечье Драко жуткую отметину. Мальчик — юный, незапятнанный черной грязью, влюбленный. Нарцисса дала себе обещание — когда закончится весь этот убийственный кошмар (а она верила, что закончится) и сын захочет связать свою жизнь с какой-нибудь девушкой, то она не станет ему препятствовать ни в чем. Для миссис Малфой главным было счастье сына. Нарцисса прикрыла глаза, прикоснувшись холодными пальцами к виску. Поленья в камине раздраженно затрещали, выпустив столп мерцающих искр. Комментарий к Chapter
XIX
Лично я недовольна этой главой. Поэтому жду Ваших мнений, как всегда.
====== Chapter XX ======
— Ты вечно его защищаешь! Пора посмотреть правде в лицо, Флоренс! Первой была Кэти, а теперь еще и Рон!
— В чем ты меня обвиняешь? В том, что я не бегу по первому твоему зову к Дамблдору и не ору на каждом углу, что Малфой — Пожиратель?! У тебя паранойя, Поттер!
— Это у меня?.. Разве не сходятся факты?
— Какие к черту факты?! Ты считаешь фактами то, что Малфой шатается по ночам неизвестно где и перестал тебя доставать?! Браво, Поттер, ты гений дедукции! А тебя не волнует, что ему шестнадцать, он трусоватый слизняк и никаким боком не может быть полезным Волан-де-Морту?!
— Он исчезает с карты Мародеров! А тот его разговор со Снейпом перед Рождеством, о котором я рассказал, ни о чем тебе не говорит? Ты наивна и не хочешь признать очевидное!
— Я не наивна, Поттер!
— Рон едва не погиб, ты разве не понимаешь?!
— Я понимаю все! И гораздо лучше, чем ты думаешь!
— Прекратите немедленно!!!
Пронзительный визг Гермионы Грейнджер заставил Гарри и Флоренс умолкнуть и посмотреть на измученную и сердитую девушку. Они стояли у входа в Больничное крыло, откуда их выставила мадам Помфри и профессора, оставшиеся возле постели Рональда. Он едва не окончил свою жизнь прямо в День рождения после глотка медовухи Слизнорта. И, разумеется, Гарри не упустил возможность начать доказывать свою теорию про Малфоя.
— Грейнджер, разбирайся со своим другом и его уехавшей крышей сама. Я умываю руки!
Флоренс смерила Гарри холодным взглядом, кивнула бледной Гермионе и, развернувшись на каблуках, быстро зашагала по пустому светлому коридору. Она тяжело дышала, сворачивая к одному из заброшенных балконов в западном крыле Хогвартса. Девушка резко облокотилась о плесневелые мраморные перила, заливаемые ярким мартовским солнцем, и опустила голову, позволяя свежему, влажному ветерку трепать волнистые пряди волос. Козырек балкона из старинного, отсыревшего серого камня отбрасывал размашистую тень, которую все же нарушали прозрачно-золотистые лучи. Весна властно и стремительно вступала в свои права, проворно разрушая хрустальное снежное царство шотландской зимы. Гигантские пушистые сугробы понемногу таяли, превращаясь в хлюпающую под ногами, теплую жижу, смешивающуюся с резвыми звонкими ручейками. Деревья, оживляясь в потеплевшем, туманном пахучем воздухе, сбрасывали с ветвей ажурный иней. Небо расчистилось, и теперь бескрайний акварельно-голубой простор закрывала лишь белесая дымка невесомых облаков. И, несмотря на сохраняющийся облик позднего января, в воздухе ощущалось незримое присутствие звонкоголосой свежей весны. Флоренс рвано вздохнула, ощущая гнетущую тяжесть в душе, которая разбухала и противно растекалась внутри. Она не любила лгать. Но не могла поступить по-другому. Как бы она не была привязана к Гарри Поттеру, он не стоял для нее на первом месте. Несомненно, он был дорог ей как друг и как человек, которому она позволяла любить себя. Но она не любила его. Не любила так, чтобы ответить взаимностью. Флоренс позволяла ему быть рядом с собой и искренне ценила, как доброго и чуткого товарища, привнесшего свет в ее мрачную и запутанную жизнь. Она была благодарна Гарри. Ощущала глубокую дружескую симпатию, если не назвать это чувство извращенной формой любви. Была привязана к нему, по-своему уважала, в какой-то степени увлеклась им, найдя покой и утешение. Но не любила. И в последнее время осознание этого противного факта непрерывно грызло ее изнутри, заставляло осознавать то, что она попросту пользуется Поттером, притворяется, надевает отвратительную фальшивую маску. Из-за этого Флоренс зачастую срывалась на Гарри по пустякам, желая отдалиться. Но он ничего не говорил, продолжал покорно и преданно ждать ее улыбки. И от этого становилось невыносимо тошно. Порой казалось — вот он, идеальный спутник. Добрый, понимающий, заботливый, отзывчивый, отважный и отчаянный. Пусть и не красавец. Такие — герои дамских любовных романов, которыми тайком ото всех по ночам зачитывалась Грейнджер. Но жизнь распоряжается иначе. Другие герои — изворотливые, галантные и блистающие в светском обществе, чертовски красивые, запутавшиеся в перипетиях жизни и глубоко несчастные — тоже фигурируют в банальных бульварных романчиках. И кружат головы дамам куда больше и чаще правильных мальчиков-героев. Ведь любить плохого кавалера так интересно! Обмен писульками на надушенной бумаге, многозначительные взгляды в высшем обществе, таинственные и головокружительные улыбки, секретные встречи в какой-нибудь беседке под покровом ночи, разбитое сердце, литры слез в подушку и сопли в кружевные платочки. Красиво и заманчиво. В дамском романе, но не в жизни. Флоренс хотелось влюбиться в Гарри. Чтобы отпустил этот полыхающий плен бушующего огня в сердце, чтобы не просыпаться по ночам с кипящей кровью и раскалывающейся головой, чтобы не чувствовать, как боль режет душу десятком раскаленных лезвий при взгляде на него. Но не отпускало. И только сейчас она понимала, что же такое любовь. И убеждалась в правильности слов Дамблдора — любовь и боль всегда ходят вместе. И ей было больно не просто любить. Ей было больно лгать Гарри, зная если не всю правду, то хотя бы ее завуалированную часть. И все равно она упрямо отмахивалась и резко отвечала на все проницательные выводы Поттера. Зная, что он прав. И не могла (и не хотела) допустить, чтобы произошло что-то необъятно-жуткое, при этом сохраняя все тайны Драко Малфоя при себе. Девушка, устало проведя тонкими пальцами по растрепанным волосам, обернулась и сощурилась от слепящих солнечных лучей. Ей показалось, что в прохладной, обволакивающей полутьме коридора растворился черный холодный силуэт. Ей показалось, что задорный порыв свежего ветерка, в котором играли золотисто-хрустальные капельки света, донес прозрачный, почти невесомый, но жгуче опаляющий легкие аромат мяты и мужского одеколона со сложными переплетениями ледяных нот. Ей показалось, что в густом влажном воздухе блаженными трелями разнесся столь знакомый вкрадчивый голос с бархатно-серебристыми переливами. Ей показалось. В больших орехово-карих глазах задрожали стеклянные слезы. *** Флоренс хлопнула дверью, слыша, как бурлит и фырчит смываемая вода в бачке. В дальней кабинке надрывно взвыла Плакса Миртл, оскорбленная нарушением ее покоя. Этот туалет, несмотря на свою заброшенность и неприглядный вид, был вполне пригоден к использованию. Если не считать грязи на унитазах, запаха плесени и засохших экскрементов, сломанных задвижек и крайне истеричного, ранимого и вредного привидения, разумеется. Девушка, расправив край темно-синего форменного джемпера, подошла к умывальникам и взглянула на себя в покрытое толстым слоем пыли и кое-где треснувшее зеркало. В тусклом сероватом свете туалета бледное и худое лицо Флоренс показалось ей особенно изможденным и болезненным. Темно-каштановые, казавшиеся почти черными волосы были забраны в тугой низкий пучок, открывая тонкие, приятные черты. Медовые огоньки в карих глазах потухли, и тяжелый мутный взгляд был наполнен усталостью. Нахмуренные густые брови, плотно сжатые бледные губы, залегшие тени — все выдавало напряженность и нездоровое утомление. Девушка открыла воду, подставляя длинные сероватые пальцы под мощную шумную струю ледяной воды. В голове всплыл образ Кэти Белл, которую Флоренс встретила утром около Больничного крыла. Выздоровевшая, румяная, улыбчивая, в окружении подруг — гриффиндорка выглядела вполне довольной жизнью. Ее возвращение из Мунго спустя пять с лишним месяцев частично облегчило душу Флоренс, но вместе с этим появилось странное нехорошее предчувствие. Какое именно, девушка объяснить не могла. У входа в туалет что-то грузно громыхнуло, и Флоренс, нервно закрыв кран, резко отскочила за угол. Оглушительно хлопнула входная дверь, по каменным плитам раздались стремительные гулкие шаги, и около ряда умывальников возникла худая длинноногая фигура Драко Малфоя. Он, шумно и часто дыша, оперся бледными руками с паучьими пальцами в раковину, бегая безумным воспаленным взглядом по своему жутковатому отражению в грязном пыльном зеркале. Острое нездоровое лицо с просвечивающими через тонкую кожу венами выглядело устрашающе в сероватом густом полумраке туалета. Малфоя била крупная дрожь, он, будто сумасшедший, мотал головой и беззвучно шевелил иссохшими бескровными губами. Молодой человек нервно дернул рукой, отрывая верхние пуговицы белоснежной рубашки, и те звонко рассыпались по каменному полу, отдавая зловещим эхом в пустой тишине туалета. Длинными трясущимися пальцами зарылся в светлые волосы, резкими болезненными движениями ероша пряди. Худая широкая грудь тяжело вздымалась от сиплого дыхания, из приоткрытого рта вылетали жуткие хрипы, и Малфой рывком опустил голову, открывая кран с холодной ржавой водой. Спустя мгновение шум хлещущего потока перекрыли надрывные, полные дикой боли всхлипы. Малфой плакал, вздрагивая всем телом, испуская приглушенные вопли и выражая всем своим существованием полное отчаяние, засасывающее в вязкую вонючую мглу. Флоренс, повинуясь внутренним порывам, в несколько шагов преодолела расстояние между ними и остановилась, протягивая дергающуюся руку к его плечу.
