В правом кресле, которое стояло чуть поодаль от каминной решетки, вальяжно и по-хозяйски расселась худая, высокая женщина с нечесаной копной тускло поблескивающих смольно-черных волос и тяжелым темным взглядом, в котором горел жадный огонь безумия. Ее рельефное сероватое лицо с аристократичными чертами, точными, резкими и благородными, когда-то можно было назвать красивым. В молодости она была, верно, пленительна роковой, яркой, пламенной красотой. Волевой подбородок был высокомерно приподнят, угольные густые брови хищно возвышались над миндалевидными черными глазами, сверкающими неукротимым диким пламенем, а тонкий алый рот кривился в пренебрежительной ухмылке. Даже сейчас, уже не в самые лучшие свои годы, эта женщина сохранила остатки пылкой обольстительности и безудержной привлекательности. Но во всем — в лице, фигуре, черной изодранной мантии, в пышной короне спутанных волос — сквозило яростное, пугающее безумие и исступленный фанатизм. Это ужасало до мороза по коже. В левом кресле восседала вторая женщина. Достаточно было бросить один короткий взгляд на нее, чтобы понять — она отличается от своей собеседницы, как лед от пламени. Она сидела ровно и держалась с холодным презрительным высокомерием, сохраняя безупречную осанку. Красивые длинные руки с изящными кистями и тонкими белыми пальцами, унизанными старинными перстнями, покоились на кожаных подлокотниках кресла. Ее еще довольно молодое, но изможденное и измученное лицо освещало холодное каминное пламя, выделяя женственные точеные черты, плавные и совершенные, исполненные брезгливого равнодушия и благородной красоты. Ее алебастровая матовая кожа светилась лунным полупрозрачным сиянием в вязкой полутьме особняка, изысканный аристократичный профиль поражал изумительной безукоризненностью линий, а в ярких, но покрасневших от слез и бессонницы льдисто-голубых глазах лениво плясали отблески огня и холодно блестела стальная пелена бесстрастия. Холеные белоснежные волосы, забранные в низкую гладкую прическу, отливали жемчужным атласным блеском. Высокий гибкий стан с покатыми округлыми плечами облегало теплое платье из болотно-зеленого бархата с тонкой серебристой вышивкой на воротнике и рукавах, а спину грела пуховая ажурная шаль из шелковистой серой шерсти. Женщина была красива ледяной, гордой красотой, так и дышащей надменным достоинством и пренебрежительной любезностью. И все же что-то неуловимое, но явственно ощутимое объединяло эту изнуренную белоснежную красавицу и горящую адским безумием женщину с черными волосами и глазами.

— Цисси, ну что ты молчишь? — прошелестела женщина в правом кресле, закидывая ногу на ногу и облокачиваясь всем туловищем о левый широкий подлокотник, пронзительно и жгуче глядя на точеный профиль собеседницы.

— Я уже сказала, что не рада тебе, Беллатриса, — равнодушно, но со скрытым раздражением ответила женщина, опуская мрачный взгляд на крупный сапфир в обручальном серебряном перстне, вспыхивающий в дрожащем свете огня чернильно-синими искрами. — Мне кажется, что это был довольно прозрачный намек. Но, прошу заметить, я не выставила тебя за дверь, когда ты беспардонно вломилась в гостиную, и даже любезно предложила выпить.

— Ты под «выпить» имеешь в виду эту мерзкую кислятину? — Беллатриса брезгливо скривилась, тыча худым длинным пальцем в изысканный хрустальный бокал на миниатюрном резном столике, до краев наполненный горячей бархатно-рубиновой жидкостью с полупрозрачным витиеватым паром.

— Это превосходное испанское вино, — сухо отрезала женщина с белыми волосами, поправляя на плечах шаль.

— Не суть, — отмахнулась Беллатриса. — Цисси, я пришла к тебе с миром.

— А мы разве враждовали? — с холодным скептицизмом приподняла идеальную бровь та, пригубив согревающее вино из своего бокала.

— Нарцисса! — раздраженно прикрикнула черноволосая женщина. — Прекрати! Ты не можешь вечно убиваться из-за всего, что случилось! В конце концов, ведь никто не умер!

Холодные голубые глаза Нарциссы Малфой на долю секунды расширились, ноздри красивого носа затрепетали. Но через мгновение женщина разразилась нервным леденящим хохотом, запрокидывая голову и продолжая удерживать в тонких длинных пальцах тяжелый бокал. Беллатриса недоуменно нахмурила тонкие густые брови, дождавшись, пока сестра вдоволь насмеется. Нарцисса успокоилась слишком внезапно и выпрямилась. В ее затуманенном взгляде сверкнула пронзительная сталь.

— Никто не умер, да, Белла? Мой муж в Азкабане, мой единственный сын обречен на смерть, наша семья попала под вонючие плевки и ненавистные взгляды всей Магической Британии, я медленно угасаю в этом чертовом поместье, и ты говоришь, что я должна прекратить?! — Нарцисса сорвалась на истерический крик, и ее изможденное белое лицо покрылось многочисленными ранними морщинами. — Конечно, Беллатриса, ведь ты любимица Лорда и не знаешь, что такое немилость Хозяина! Ты представить себе не можешь, что я испытываю каждую минуту, каждое мгновение, когда думаю о Люциусе и Драко! Ты хоть понимаешь, что будет, если мой сын не сможет?! Даже с помощью Снейпа не сможет? Его, моего мальчика, сначала запытают до полусмерти, а потом его жизнь оборвется на моих глазах со вспышкой зеленого света и безжалостным хохотом! А потом и мы с Люциусом…

Нарцисса задохнулась в собственных эмоциях, умолкая. Она оперлась локтем о подлокотник кресла, устало прикладывая холодные пальцы к пульсирующему тупой болью виску, сжимая в свободной руке бокал с вином. Беллатриса молчала, впившись расширенными темными глазами в измученное лицо сестры. Пламя в камине затрещало громче, угли выпустили несколько столпов мерцающих искр. За зашторенными окнами отчаянно и дико взвыл осенний ветер, и стекла жалостливо задребезжали. В холодном воздухе странно пахло горячим терпким вином со сладкой густой нотой.

— Цисси, Драко…

— Ему шестнадцать, Белла! Шестнадцать! — вновь вскричала миссис Малфой, отнимая руку от виска и нервно, до мерзкого хруста заламывая тонкие пальцы. — Он мальчик! Школьник! Должен убить Альбуса Дамблдора, расколоть свою незапятнанную душу черным роковым деянием, совершить грязное дело… Я каждую ночь просыпаюсь в холодном поту, потому что мне снится его посвящение, черная расползающаяся метка на руке и его слезы на моем плече в ту лунную летнюю ночь!

Беллатриса Лейстрендж изменилась в лице: тонкие темно-алые губы скривились в холодной презрительной ухмылке, взгляд прояснился, и в нем зажегся дьявольский огонек пылающего безумия, а подбородок приподнялся. Женщина расправила плечи и смерила разбитую горестными воспоминаниями сестру пренебрежительным испепеляющим взором.

— Драко должен гордиться тем, что Темный Лорд оказал свою милость и принял его в ряды достойнейших борцов за чистую кровь, Нарцисса, — Беллатриса яростно прошипела эти слова, выгибая худую бледную шею. — И он обязан с радостью преданного слуги выполнить данное ему задание и не разочаровать Господина, иначе смерть будет самым меньшим наказанием!

Нарцисса Малфой, услышав это, резко вскинула голову и пронзила Беллатрису ненавидящим ледяным взглядом, раздувая тонкие ноздри и разъяренно сверкая глубокими голубыми глазами. Она грациозно вскочила с кресла, скидывая шаль на пол. Сестра тяжело поднялась, кривя губы. Женщины приблизились друг к другу. Нарцисса тяжело дышала, бледнея от гнева и сжимая в пальцах хрупкую ножку бокала, и возвышалась над лениво-спокойной Беллатрисой. Миссис Малфой изнутри закусила нижнюю губу, всматриваясь в пылающие глаза старшей сестры.

— Тварь.

Горячее испанское вино оказалось на посеревшем лице Беллатрисы, стекая кровавыми струйками по впалым скулам, тяжелым векам и выдающемуся подбородку. Нарцисса, рассвирепевшая до крайней степени, достала из кармана бархатного платья свою палочку и наставила ее на горло сестры. Льдисто-голубые глаза опасно сверкали, тонкие сухие губы яростно подрагивали, на щеках дергались желваки. Она напоминала остервенелую, обезумевшую от застилающей глаза ненависти белоснежную львицу, которая вот-вот раздерет глотку сопернице.