— И так будет с каждым, кто посмеет разочаровать Темного Лорда.
Нарцисса с безумным криком кинулась к едва дышащему сыну. *** В Больничном крыле настежь распахнуты все окна, запускающие в светлое стерильное помещение, пропахшее настойками и травами, печальные лунные лучи, осеребряющие койки, ширмы и столики с флаконами неподвижным холодным светом. Прохладно. Похрустывающее постельное белье безукоризненно белоснежного цвета пахнет Умиротворяющим бальзамом, мятой, сосновой хвоей и лимоном. И еще какими-то лекарствами. Легкий ночной ветерок навеял с улицы аромат летней влажной свежести, скошенной травы, покрытой холодной росой, цветущих лип, шалфея и лесных орхидей. Зазвенела хрустальная трель одинокого соловья, укрывшегося в душистых молодых ветвях высокого стройного тополя, росшего у Восточной башни. Гарри апатично пялился в потолок, пытаясь сосчитать все, даже самые мельчайшие, трещинки. Было плевать абсолютно на все. В сердце зияла огромная пронизывающая пустота. Словно отключили все чувства — ни жарко, ни холодно. Ни весело, ни грустно. Даже не больно. Просто паршиво. И ощущение, что с корнем вырвали огромный кусок души. Наверное, так бывает после поцелуя дементора. Когда человек уже ничего не чувствует. От него просто остается оболочка. Без души. Вот Гарри и осознавал себя такой вот оболочкой. Просто существующей. А в воспаленном сознании все время встает ослепляющий ядовито-изумрудный всполох, улыбка Сириуса и безумный взгляд Беллатрисы. Пронзительный визг «Я убила Сириуса Блэка!» оглушающими раскатами разносился по всем закоулкам памяти. Серая дымка, окутывающая его тело. И последний взгляд. Последняя усмешка. Грустная. Подбадривающая. Усмешка Бродяги. Раздался тихий скрип несмазанной двери. Гарри даже не моргнул. Мягкие медленные, но решительные шаги. Замедлились у койки мерно сопящего Рона. Еще пара шагов. Потом невысокая тень склонилась над бледной измученной Гермионой. И еще несколько. Матрас в ногах просел под тяжестью чьего-то тела, и молодой человек равнодушно скосил глаза на хрупкую женскую фигуру, которую залил жемчужно-серебристый луч. Девушка сидела, поджав под себя одну ногу и опершись спиной о металлические прутья кровати. Темные волосы забраны в растрепанное подобие ракушки. На худом теле нелепо висит объемная пижама непонятного цвета, прикрытая полами синеватого халата. Светло-карие глаза с непонятным выражением устремлены на мертвенно-бледное лицо Гарри. До его обоняния донесся теплый уютный запах карамели и цветов. И сейчас юноша больше всего боялся прочитать в ее взгляде жалость. То, что ему совершенно не нужно. Или еще хуже, она что-нибудь скажет. Но она молчала. И продолжала смотреть. Гарри тихо выдохнул и все же посмотрел прямо Флоренс в глаза. Такой усталый, измученный взгляд. Ни капли жалости или любопытства. Только что-то неясное и такое… Как Сириус посмотрел на него в последний раз. И то, что можно назвать поддержкой. Но не совсем. Это было так странно, таинственно и успокаивающе, что у Гарри в горле словно чуть-чуть ослаб тугой ком. Гриффиндорец жадно ловил малейшее содрогание темных ресниц, изредка вспыхивающую золотистую искорку в глубине медовых глаз или покачивание волнистого локона от порыва ветерка из окна. Пустоту в сердце это не заполняло, но отвлекало манящим упоением. На тонком лице с болезненно-голубоватой кожей мелькнула живая эмоция. Яркая вспышка боли. Секундная. Но это выражение, это движение пересохших, искусанных в кровь губ, эта жутковатая судорога — Гарри словно увидел в них отражение своих переживаний. Всего, что чувствовал в Отделе Тайн. Когда его сердце обливалось кипящей кровью и выло, как раненый оборотень. Когда впервые в жизни попытался применить Непростительное. По его сухой ладони скользнули шелковистые холодные пальцы, невесомо обвили дрожащую кисть и крепко сжали. И внутри что-то лопнуло. Какая-то струна. Туго-туго натянутая до этого момента и сдерживающая весь бушующий душевный ураган. Гарри почувствовал, как в глазах защипало, а истерзанное сердце дико заныло. И по щекам потекли горячие слезы. Из груди вырвался сдавленный всхлип. Еще один, и еще. Он закашлялся, захлебываясь в рыданиях, и присел, а тонкая холодная рука заботливо подсунула под спину плотные подушки. Пальцы на ладони Гарри ослабили хватку, и молодой человек протестующе простонал, бросая влажный умоляющий взгляд на девушку. Она легким движением села у изголовья кровати, гулко сглатывая и болезненно кривя белые губы. В нос ударил резкий запах сушеных горьких трав, меда и согбенной скорби. Юноша цеплялся за ее пальцы, как утопающий за соломинку, сглатывая слезы и до крови закусывая изнутри щеки. Вторая мягкая рука по-сестрински ласково обвила спину Гарри, привлекая юношу к худощавому телу, закутанному в линялый махровый халат. На вихрастую черноволосую макушку Избранного упала пара женских хрустальных слезинок, стоящих дороже целого мира. Как манило Гарри это прекрасное Далеко в одиннадцать лет — юного мальчишку, вся жизнь которого прошла в пыльном чулане и в школе издевательств. Какой дикий восторг при виде письма в большом желтоватом конверте, подписанном изумрудными чернилами и запечатанном печатью с гербом таинственного Хогвартса. Черно-алый паровоз на платформе 9 ¾, пышущий густым паром и издающий короткие веселые свистки. Возбужденно ухающая в клетке Букля, хлопающая белоснежными крыльями и сверкающая янтарно-желтыми глазами. Рыжий мальчишка с грязью возле носа, пятью братьями и простодушным веселым нравом. Магические сладости и радушно улыбающаяся голубоглазая старушка-продавщица с тележкой, от которой пахло жженой карамелью, перечной мятой и тыквенными пирожными. Зазнающаяся девчонка с крупными передними зубами и каштановым вороньим гнездом на голове вместо волос. Щуплый блондинистый мальчик с прищуренными бесцветными глазками, манерно растягивающий слова и с презрительным выражением бледного неприятного лица. Лодки на четыре человека с огромными фонарями, сами рассекающие таинственную гладь Черного озера и зазывно мерцающий огнями в многочисленных башнях замок. Старая Шляпа и заветное «Гриффиндор!». С этого все начиналось. И знал ли этот наивный черноволосый мальчик с острыми коленками и огромными зелеными глазами, сидящий на каменном подоконнике Гриффиндорской башни и сонно созерцающий покрытые ночным мраком окрестности, что ему придется так рано повзрослеть?.. *** В кабинете Альбуса Дамблдора царил приятный полумрак, нарушаемый пляшущими отблесками пламени на уютной мягкой мебели, бесконечных стеллажах с древними книгами и узких стрельчатых окнах с сине-зеленоватыми витражами. Сухие сосновые поленья в большом камине весело потрескивали, пуская столпы ярких искорок и источая донельзя приятный аромат. Два пухлых изящных креслица в серо-кофейную клетку были повернуты к огню, и в каждом из них молча сидело по одному человеку. Их разделял небольшой чайный столик, уставленный стеклянными вазочками со всевозможными сладостями: перечными жабами, тараканьими усами, сахарными перьями, лакричными палочками и лимонными дольками. Посередине шумно попыхивал душистым паром пузатый медный чайник, из носика которого вылезали веточки зеленеющей мелиссы и беленькие цветочки бузины. Чайничек плавно поднялся в воздух, и горячая ароматная струя полилась в белую фарфоровую чашку, которую держала сидевшая в правом кресле девушка. Она бросила признательный взгляд на старика напротив и задумчиво пригубила терпковатый чай. Старик с длинной серебристой бородой, с сухим, испещренным сеточкой глубоких морщин мудрым лицом и крупным крючковатым носом, на котором держались очки-половинки в тонкой серебристой оправе, мягко покачал головой. Альбус Дамблдор бросил пронзительный взгляд удивительных голубых глаз на пятнадцатилетнюю студентку, углубившуюся в свои мысли и, казалось, забывшую про то, где она вообще находится.
— Мисс Уайлд, мы с вами побеседовали обо всем, о чем бы мне хотелось. И после всего мне нужно сказать вам несколько слов, которые, вы, надеюсь, не сочтете за безумный бред чокнутого старикашки…
Флоренс не смутилась, только незаметно дернула уголком губ и пристально посмотрела в лицо директора. Она отставила чашку и переплела тонкие пальцы, чуть хмуря темные брови. Дамблдор ласково усмехнулся, устраиваясь в своем кресле поудобнее, и золотые звезды на его сапфирово-синей шелковой мантии красиво блеснули в жарком свете каминного пламени.
