— Я внимательно слушаю вас, профессор.

— Чудно, моя девочка! — Дамблдор почти радостно потер свои старческие, покрытые шрамами и изрытые переплетениями фиолетовых вен, ладони. — Мисс Уайлд, вы рано повзрослели. И я знаю вас как крайне рассудительную, молодую и талантливую волшебницу. Это вы сумели доказать сначала тем, что еще в одиннадцатилетнем возрасте получили дружбу крайне м-м-м… сложного в общении юноши, а несколько дней назад еще и тем, что не растерялись и помогали мистеру Поттеру в его довольно опасной миссии. Ведь если бы вы не отправили патронус и не предупредили Добби, то, вероятнее всего, ОД завершилось бы печальнее. И если бы вы не предоставили Гарри и его друзьям фестралов, то они не добрались бы до Министерства…

— Но последнее было просто бессмысленно, — с горечью перебила Флоренс директора, — Там погиб Сириус Блэк, крестный Поттера… Насколько я знаю, они были довольно близки.

— Да, это крайне удручающее событие, мисс Уайлд… — Дамблдор печально покачал седой головой. — Но мы уже поговорили об этом с вами, моя девочка. Видите ли, Гарри очень нуждается в близком человеке, от которого сможет получить ту поддержку, которая ему необходима. Мисс Грейнджер и мистер Уизли, несомненно, — старик чуть повысил голос, увидев, как Флоренс приоткрыла рот, чтобы что-то возразить, — близкие друзья Гарри, но… Будьте рядом с ним, мисс Уайлд. Я не прошу вас тесно дружить, как с мистером Малфоем, просто будьте готовы предоставить Гарри плечо опоры, и вы получите сполна.

— Кстати, профессор, касаемо мистера Малфоя, — девушка выслушала речь Дамблдора с абсолютно бесстрастным выражением лица. — Когда он вернется в Хогвартс? Он отсутствует несколько дней, и я беспокоюсь…

— Полагаю, он вернулся около четверти часа назад, мисс Уайлд.

— Прекрасно.

— Мисс Уайлд, — старик бросил на студентку крайне усталый, поблескивающий вежливым интересом взгляд и соединил кончики длинных пальцев, — Вам дорог мистер Малфой. И вы крайне дороги ему. Вы видели, как вспыхивает пергамент от слабого огонька свечи?

Девушка кивнула.

— И как быстро он обращается в пепел… За считанные мгновения. Но если успеть протянуть руку и выдернуть листок, то пламя не охватит его. И пергамент сохранится, может, только чуть-чуть подпалятся края… Успейте вовремя протянуть руку, мисс Уайлд. Прошу вас, моя девочка, успейте.

В обманчивых отблесках огня бледное лицо Флоренс казалось нездорово худым и изнуренным. Туманный взгляд карих глаз пару секунд был устремлен на пушистый терракотовый ковер под ногами, но через несколько мгновений девушка резко вскинула голову и встала с кресла, одергивая голубую блузку на талии. Волны тяжелых блестящих волос красиво переливались на свету от малейшего движения.

— Благодарю, профессор. Думаю, мне пора.

— Конечно, мисс Уайлд! — Дамблдор проворно поднялся, и его искристые голубые глаза добродушно сверкнули. — Вам завтра рано вставать… Разумеется, разумеется!

Девушка внимательно осмотрела безмятежное лицо директора, его поблескивающие очки-половинки и сухие морщинистые губы, тихо вздохнула и прошла к выходу. Фоукс, до этого дремавший на своей жердочке, приоткрыл один глаз и издал ласковый гортанный клекот, щелкнув тонким клювом. Длинные пышные перья хвоста феникса ослепительно переливались в жарких бликах свечей.

— Доброй ночи, профессор.

— Доброй ночи, мисс Уайлд. Хороших вам каникул.

— И вам.

Замок глухо щелкнул, и через мгновение тень женского силуэта бесшумно скользнула за дверной косяк, растворяясь в прохладной мгле коридора. Дамблдор, почесав длинный крючковатый нос, подошел к Фоуксу и стал рассеянно поглаживать птицу по ослепительно сверкающим, как драгоценные камни и золото, перьям. Феникс прищурил темные блестящие глаза и дружелюбно потерся клювом о худой палец директора. Старец печально улыбнулся и посмотрел в окно, распахнутое навстречу летней сумеречной тьме. Слабый порыв ветерка овеял Альбуса Дамблдора теплой душистой поволокой июньской ночи, мерцающим лунным светом и тихим стрекотанием кузнечиков. *** Огонь в черной пасти камина почти потух. Осталась лишь кучка тлеющих углей, то и дело вспыхивающих слабыми редкими искорками. Деревянные часы на полке монотонно тикали, гнетущей тяжестью действуя на воспаленное сознание. Створки стрельчатых окон с цветочными витражами были открыты настежь, а сероватые гобелены на стенах серебрила тоскливая полная луна. Гостиную старост окутывала леденящая душу мертвенно-тихая мгла, от которой кровь стыла в жилах. Воздух был пропитан терпким дымом магловских ментоловых сигарет, мужским прохладным парфюмом и неясной горечью. Против холодного жемчужного света чернела высокая юношеская фигура, прислонившаяся боком к оконному откосу. Белые, будто седые от обманчивого свечения ночи, идеально уложенные волосы и неестественно бледная кожа худого острого лица и красивых кистей с длинными дрожащими пальцами поистине устрашающе контрастировали с темной плотной одеждой. Драко прикрыл глаза потяжелевшими веками и мучительно долго сглотнул, когда едкий дым вокруг него чуть развеялся, и молодого человека окутал нежный, едва уловимый флер. До боли сжал пальцы и обжегся сигаретой, когда почувствовал почти неощутимое прикосновение холодной женской щеки к своему плечу. Сердце учащенно затрепыхалось, когда покрасневшего места ожога коснулись шелковистые легкие пальцы, невесомо очертившие вздутые синие вены на тыльной стороне ладони. Все как в первый раз. Так же мучительно приятно, все то же горячее тепло разливается в груди, все так же накатывает блаженная эйфория от одного ее присутствия. Слишком хорошо. Но Драко, собрав волю в кулак, резко отстранился от Флоренс и оперся спиной о холодный каменный косяк, скрещивая руки на груди и сцепляя зубы. О, как бы он хотел увидеть на ее лице, излучающем таинственное мягкое сияние, удивление, обиду или раздражение! Но нет. По искусанным до болезненных корочек губам скользнула тень улыбки. Такой всепонимающей, грустной, светлой и до больного доброй. Девушка присела на каменный подоконник, устремляя затуманенный скрытой болью теплый взгляд на покрытое россыпью мерцающих звезд, будто атласное, почти черное небо. Драко ощутил острое желание нахмурить брови и, бурча что-то про простуду, поднять ее с холодного жесткого известняка и усадить в мягкое кресло. Но вновь сдержался, сохраняя безразличное выражение на лице и с высоты своего роста поглядывая на ссутулившуюся женскую фигурку. Легкий ветерок ласково и робко потрепал волнистые пряди плавно переливающихся волос цвета горького шоколада, занеся в изящный локон маленький листочек тополя, росшего напротив этого самого окна.

— Ты же хочешь мне что-то сказать, так скажи.

Ее прохладный спокойный голос рассек тягостную тишину, висевшую между ними уже минут десять. Драко вздрогнул и поежился. Он подозревал, что она знает о нем все, а спрашивает из чистой вежливости. Она словно умела читать его, как открытую книгу, и Драко не понимал, так ли это на деле. Она повернула к нему голову и приподняла подбородок, пронзительно заглядывая ему в глаза своими, чарующе теплыми и до режущей в сердце боли нежными. Флоренс чуть сморщила нос, и на пару мгновений ее лицо исказила гримаса мучительной тоски.

— Мы расстаемся.

Драко испугался своему отчужденному и ледяному, почти презрительному тону. Он не хотел ей говорить это так. Она не заслуживает. Посмотрел на нее, и Драко окатила волна бешенства. Уголки ее губ вновь дрогнули. Чему она улыбается? Почему? Другая бы на ее месте ударилась в слезы, начала бы скулить и вопрошать, лезть к нему с извинениями черт знает в чем, а она… Улыбается. Так, когда мать смотрит на свое неразумное дитя, вляпавшееся в глубокую лужу и упорно пытающееся доказать, что все в порядке. Ласково, чуть насмешливо. И с глубокой тоской в медово-карих глазах, странно мерцающих в ночи. Драко до побеления костяшек сжал дорогую шерстяную ткань пиджака, стараясь не выдавать накрывшей его бури эмоций. На тополе нежно засвистел одинокий соловей свою печальную мелодию, хрустальной прохладой разлившуюся по венам. В лицо нежно ударило благоухание летней ночи и тонкий аромат Флоренс, всегда сводивший Драко с ума. В горле появился тугой горький комок, в груди что-то надрывно натянулось, а в висках болезненно запульсировало.