На запястье замигал имплант, гулкие шаги раздались в коридоре – это Марк. Я уже научилась узнавать его по шагам. Стянув свитер, отключила прибор и закинула вещи за стеллажи с медицинским оборудованием.

– Чем занималась? – послышался хриплый голос.

– Выполняла наряд.

– Я сверился с табелем, ты последнюю запись внесла полчаса назад, – он сдвинул широкие светлые брови, и глаза его превратились в гранит. – Что ты делала полчаса?

Интуиция мне подсказывала, что лучше ничего не рассказывать о грохоте за дверью, а просто притвориться, что я лентяй. И уж, конечно, бесполезно Марку врать о плохом самочувствии, сваливая все на сотрясение мозга.

– Молчишь… – хриплый голос дрогнул, он кашлянул в кулак. – Ну тогда… Сейчас так же молча идешь и отмываешь душевые с раздевалкой.

Я подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Лицо его не было злым, хоть и расчерчивалось острыми сухими линиями сжатого рта, острого носа, квадратных, словно железных скул. Он просто разглядывал меня: скользил по волосам, плечам и шее. Его большая рука дотронулась до моих волос, собранных в хвост. Он пропустил наэлектризованные от свитера пряди сквозь пальцы. Приподнял бровь, словно о чем-то догадался, но промолчал.

– Выполнять, – с раздражением добавил он. – Быстро! Приеду с вызова – проверю!

Я рванула к двери, сдерживая слезы то ли от обиды, то ли от боли, что растеклась по моему телу синяками после встречи с собаками. Но, так или иначе, быстрый бег по коридорам меня успокаивал, давал выход эмоциям, но что это были за эмоции? Желание освободиться от надзора этого человека? Или желание быть понятой и услышанной им? В какой момент мне стало важно, что он думает обо мне и какой видит?

Душевые были почти пустыми, скоро у всех отбой, кроме волонтеров ночных смен. Я выгребла дезсредства из шкафа, устроившись на хромированной лавочке.

Из душевой доносились голоса. Говорили двое – мужчина и женщина, они о чем-то спорили. Голоса то затихали, то взрывались. Вчитываясь в инструкции, я слышала только обрывки фраз. Но чем дольше слушала их перепалку, тем невероятней казалось то, о чем они говорили.

– Я волнуюсь за тебя! Эти новые вакцины от вируса, которые сейчас пришли из штаба, показали на первом этапе клинических исследований много побочных эффектов, – девушка плакала.

– Глупости, что с ними не так?

– Да, может, все с ними не так! – вскрикнула она. – На любое исследование нужно время, в штабе торопятся, сокращают сроки!

– Ну и что мне делать, если завтра утром меня вызовут на прививку? Убежать от них? В вакцинах уже давно не используется живой вирус, ты сама мне объясняла, помню. Не будет у меня никаких побочных эффектов. Я молод и здоров! Ну и как я могу отказаться? Мы все здесь обязаны вакцинироваться. Мы на передовой борьбы. Я не могу понять, что тебя так пугает?

– Меня пугает то, что даже я – лаборант клинических исследований – не знаю ее состав. Что они туда в этот раз напихали? Миша, а если что-то с тобой произойдет, я же умру сразу… Я люблю тебя!

– Лиза, ты – счастье мое. И я люблю тебя! Ты думаешь, я за тебя не переживаю каждый раз, когда ты в свой желтый бокс уходишь?

Я в смятении встала с лавочки и заглянула в душевую, прячась за бактерицидной установкой. И не поверила глазам. В теплой взвеси брызг и льющихся с потолка струй стояли, обнявшись, Лиза и Миша.

Влюбленные осыпали друг друга поцелуями. Тихие признания слетали с их губ, но шелестящие струи воды, стекая по их обнаженным телам, скрадывали все слова.

Представшая передо мной картина была настолько эфемерна, неожиданна и волнительна, что отозвалась в теле теплой волной возбуждения – вопреки разуму и воле, вопреки всем запретам и нормам морали.

В коридоре послышались голоса. Возвращалась вечерняя смена. Среди защитных костюмов мелькнула знакомая надпись «Немка» – значит, это ее бригада. Бойцы о чем-то взволнованно разговаривали, но, заметив меня в раздевалке, разом смолкли и зашли в дезинфекционный бокс, шурша липучками и молниями защитных комбинезонов. Тут же мимо прошмыгнула Лиза в свежем термобелье с мокрыми волосами, собранными в высокий пучок. За ней не спеша вышел Мишка, хмуря широкие брови и почесывая рукой черную щетину на подбородке.

– Путник! – окликнула его Немка, звонко постукивая костяшками пальцев по стеклянной перегородке бокса, отделяющей чистую зону от грязной. – Сегодня у тебя вакцинирование, через час чтобы был в медпункте.

– Так завтра же… И у меня наряд от Марка на инструктаж в тире.

– Успевай! – отрезала Немка. – Отстреляете, и в медпункт. Первый раз, что ли? Или ты после душа разомлел? Главный штаб торопит, поменяли график вакцинации. Привыкнуть уже пора, Миха!

– Ага, – буркнул он и вышел в коридор.

Немка стянула защитный костюм.

– Еще работаешь… Новое задание? Как самочувствие? Нормальное, – это была ее особенность – задавать вопросы и тут же отвечать на них самой.

– Все в порядке. Выполняю новый наряд от Марка.

– Он сам много работает и того же требует от других. Не умеете, не хотите – значит, это место не для вас, – она сняла маску, и на уставшем лице показались алые полосы раздраженной кожи. – Марк уже восемь лет работает в таком режиме, можно сказать, с начала эпидемии. От этой заразы он потерял семью – жену и сына. Когда они заболели, он был в госпитале где-то в Африке, не вспомню даже город сейчас. Не успел к своим. Тогда многие не успели. Нам казалось, у нас времени вагон, успеем пожить, полюбить, детей родить. Казалось нам…

Она вдруг застыла у зеркала на последней брошенной фразе, разглядывая свое отражение.

– А вообще чисто теоретически, – решила я воспользоваться моментом, раз уж разговор сам собой принял такое русло, – можно перевестись к другому наставнику?

– А чем он тебя не устраивает?

Я молчала. Ну что я могла возразить? По правде, все наказания за дисциплинарные нарушения были честно мною заработаны. И жесткая дисциплина должна была приучить меня четко выполнять приказы. Самодисциплина могла спасти мне жизнь, а слаженная работа бойцов медицинских войск могла противостоять угрозам пандемии. Мало того, Марк спас меня, и даже если считать, что он просто выполнял свою работу… Я, стоящая здесь, живая и невредимая – лучшее доказательство того, что он профессионал, у которого стоит учиться. Учиться думать и адекватно действовать в разных ситуациях. Учиться выживать.

Немка резко отпрянула от зеркала и прижалась спиной к холодной перегородке, запрокинув голову.

– Тебе он кажется грубым? Так он от ласки отвык, – она крепко обняла себя за плечи и повернула ко мне лицо в алых шрамах. – А в общем-то, по-честному, он тебя и сам никому не отдаст. Привезли от собак, так он с рук боялся тебя спустить… Кто будет рядом с тобою? Лучше есть кандидаты? И на что ты надеешься? Дурочка… А Марк – твой гарант выживания.

– Что? – выдохнула я.

– Знаешь, Анди, я до эпидемии женатика любила. Ох, любила! Думала, ну и что. Я – перспективный врач, деньги были, что хочу – куплю. Жила в удовольствие. Секс с ним хороший был, и подарки дарил. Думала, успею и замуж выйти, и ребеночка родить. А когда началось все – где он? А нет его. С семьей он, с детьми. А я кто ему? Да никто. Как собаке пятая нога. Время зря потеряла! Из близких мама только была, и ту в начале эпидемии похоронила. И нет больше никого. А так завела бы в мирной жизни мужа, ребенка, – Немка сильнее сжимала плечи, словно испытывала нестерпимый холод. – Хоть чуточку бы счастья у жизни ухватила. Да? Но дурой была, на чужое удовольствие время растратила. Теперь вот чужих детей спасаю!

– Никто не был готов, – сглотнула я вдруг образовавшийся в горле ком. – Не стоит жалеть ни о чем, теперь-то вы точно знаете, чего хотите, значит, все сбудется…

– Вот что я тебе скажу, милая. Не нужно на любовь надеяться. В смутные времена у того любовь, у кого шансов выжить больше. А когда живешь каждый день как последний, некогда о ней думать, нет ее в битвах за жизнь, – она неловким движением смахнула слезу, покатившуюся по алому шраму, и добавила: – Вытоптали!