Мы, Господь, истомились в пути,

Растеряли багряные терни,

И стоим пред Тобой о плоти

На потеху всеславленной черни.

Много днесь пирований и лжи,

И вечор были втще упованья,

Но златым ангелочкам скажи,

Что преложны сии пированья.

Пусть узрят, сколь темны очеса,

Как бессветные раны точатся,

Нас и ждали, Твое небеса –

Во багрец-васильки облачаться.

И не алчем до первой Звезды

Мы к Тебе, и не молим о цвети,

Спаси нас, горнекровной воды

Зачерпнут лишь двуперстия эти.

Рек ли Ирод, что вечен твой блеск,

Белый облик, о страстная Федра,

Но в трагедии вспыхнул бурлеск,

Полетела душа в сети ветра.

Ан застыл веселитель наяд:

«Виждь, Психея, кто в свежей могиле!»

И не может вернуться назад,

Яко звезды тебя осветили.

Этот свет засветили, размыв

Фотоснимки, твое окруженье,

А на том – новый атомный взрыв

Замыкает любое движенье.

Были в мире уродцы страшны,

Наши ангели вниз опоздали,

И почто шпили тьмы взнесены,

Аще сами колодников ждали.

Их не держит готический строй

К небоцарствиям рвущихся башен,

Замки их во лепнине сырой

И стольницы ломятся от брашен.

Вина горькие морную труть

Содержать в караминах устали,

Башен замковых сих обминуть

Не дадут нам, елику взлетали.

Только, Господи, яды точат

Эти жалкие парьи вселенной,

Только нашии тени влачат

Ко персти, черемой населенной.

Бросим злое терновие ниц,

Охладим бесоалчные стечи,

Мрамор их безобразней крушниц,

Не звучать всекартавленной речи.

Сколь в юдоли ревнители зла

Присно вместе, бежать им во ады,

Вспоминают пусть кавер числа,

Чуровые блюдут променады.

Геть, юродные мрази, в подвал,

Там Ирод вас великий заждался,

Маков ждали, на княжеский бал

Сим лететь, кто чермой соглядался.

Твари всякой найдется камин,

Из огня ледяного свиваясь,

Вылетай на пустой керамин,

Рой за роем, пияй, обливаясь.

Буде нежить веселие длит,

Маком алым серебро покроем,

Каждый будет со крови излит

Пред ангельским пылающим строем.

То ли кровь, то ль воскресный тернец

Разошлись, что и певчим тлести,

Мы плели Иисусу венец

И его не могли доплести.

Но еще наши раны свежи

И с перстов изливается кровь,

Стоит рая убитый по лжи,

Мы прешли чрез сию нелюбовь.

Богоносных не ждут на пиру,

Много знают они и молчат,

Потому нас гнушались в миру –

Эти крестные раны точат.

А начнут колокольцы звонить,

Серебрясь о багряных верхах,

И Господь не велит обвинить

Нас во кровью сомытых грехах.

Нас предали, не вымолвить измену,

Юдольно чаша муки тяжела.

Величия означили мы цену

И кровь сквозь смерть струями протекла.

Судить не разрешат их, поелику

Они как все и носят мрак внутри.

Огнем сбивает зарев землянику

И ты с огнем тоскливым не смотри.

Бессмертие позором попирая,

Лобзанья святотатские горят

На тех звездах, которые, играя,

Слезу алмазным воском золотят.

Сгорел и я, когда на сердце пеплом

Ночь выпалила твой цветочный рот.

Но все ж не плачь, в безумии ослеплом

Не узришь этих темных позолот.

Пылает над тобой багрянец нежный,

Лишь Бог страданье мог благословить

И образ мой по смерти белоснежный

Вплести в тебя, как траурную нить.

Это мы, это мы вопием,

Это, Господи, наши цвета,

В алтаре благодатном Твоем

Наша горняя кровь разлита.

И недольно по лжи умирать,

Пред купеческой чернью говеть,

Так нельзя им одно измарать

Голубую ль, багряную цветь.

Захотят васильки угасить,

А, гляди, новый цветик горит,

Выйдет смерти верхами косить –

Все узрят нашу кровь-лазурит.

Закрыла нефритом дубраву

Листва, три осины Ахилл

Богеме пустой на забаву

В алис заводных обратил.

По воску ланит Мельпомены

Лилейные слезы текут,

В лечебнице – пепел Селены,

И Лектором врача рекут.

Высокая длань психиатра

Витиям упасть не дает,

Обвальная сцена театра

Над бездною лет восстает.

Пред вечностью бледночервонной

Плывет астенический свет,

А чудная кукла Мадонной

Не станет, и Марсия нет.

И мастера нет, чтобы древо

Опять превратить в матерьял

И жертвою сделать иль девой,

Ища золотой идеал.

Магический лед оживится

Рождественской ночью, когда

Нам ангел Господень явится

И лед будет красить Звезда.

Сколь мало на хвое игрушек,

Сколь мало иглице огней,

Ей мертвых добавится ушек

И матовых красных теней.

Порфировой влагою млечной

Их нощный огонь окропит,

Затеплит окариной течной

Пока Богопервенец спит.

Мы сами витые свечницы

Украсим слезами-тесьмой,

Смотри, яко райские птицы

Клюют огоньки над сурьмой.

Нефрит наш рождественский ясен

И багрием вечным покрыт,

Еще неизбывно прекрасен,

Виждите червовый нефрит.

Бывает в миру лишь урочно

Такие крашенье и мгла,

Ваятельство наше бессрочно,

Иглу затмевает игла.

А буде сияния длятся,

Каждит эта зелень в свечах,

Те девы на святки явятся,

Красуясь о горних лучах.