Как высоко Господние эти скрижали,

Выше черной Звезды, чей пожар на земли,

Прежде ангелов статию мы поражали,

Ан теперь во полынь с лебедой полегли.

Всё хранила тебя от смертей Параскева,

Стерегла мя, юродного, подле калек.

Хоть с полатей восстань, хоть со адского хлева,

Ты Марии стопы не омоешь извек.

И почто белый снеже багрово ложится,

Дочке-лебеди царь не подаст ничего,

Не сумели мы звездным уголем разжиться,

Иисуса забыли в его рождество.

Столь нагорный ли свет может быть беспощадным,

Спросишь там – как преломится он для двоих,

И в огне золотом Бог алмазом исчадным

Нас ничто уже не помрачит,

Лишь воскресный багрец вскроет вены

И Господний псалом отзвучит,

Мы уйдем в кущи роз и вербены.

Мы с Юдифию к царским вратам,

Где пеяла церковная дева,

Обращались и паки листам

Доверяли таинства напева.

Платье белое ныне красно,

Горько плачет ребенок прекрасный,

Сталось кровью худое вино,

Этот цвете губительно красный.

Пахнут ладаном персты дьячка,

А твое ледянее гранита,

Обручала нас иже тоска,

Фрида ты иль иродная Нита.

Что искала в каморе мирской,

Разве пиров и скаредной требы,

Вижди остье за левой рукой,

Вдоволь ешь чечевичные хлебы.

Все дешевые вина пречлись,

Расточились чурные демоны,

В пирамидные тьмы разошлись

На иные века фараоны.

От сандаловых тонких дерев

Ароматом аттическим веет,

Толпы резвятся розовых дев,

А за Корою царе червеет.

Мало гончим потравных утех,

Мало ворам кровавой трапезы,

Будет вечеря славной у тех,

Кто лишен инфернальной аскезы.

Будут с нами еще пировать

Наших дней подсадные витии,

Царских братьев легко продавать,

Пусть хотя сторонятся Мессии.

Не нашла чернь в субботу царя,

Вкруг псари да запалые волки,

Хоть посмертною славой горя,

Что ж, украсим престольные полки.

Падом нежить вся ныне сюда

Налетела во гневе ослеплом,

И горит ледяная вода

Не алмазным огнем – черным пеплом.

То Полынь тяжело вознеслась

Над уродцами и образами.

Льдом изгнившим ты и обожглась,

Сиих чудищ гнилыми слезами.

Мы ко Господу позднею ночью придем,

Склоним главы бескровные ниц,

И омоем рамена пурпурным дождем,

Мало света в зерцалах адниц.

Муку смертную эту вольно изваять:

Ею низана каждая весь,

Буде выпало нам у престола стоять,

Всем укажем, кто праведник днесь.

Только что это, Господи, пурпур с венцов

Истекает и льется во сны,

И звонницы горят со червленых торцов,

И двуперстия наши черны.

Взвиваясь над назойливой толпой,

Стандарт сбывает крашенный Меркурий,

И дракул заражают красотой

Фигуры пустотелых дев и фурий.

Заверченные в глянец до плечей,

Сиреневою матовой прокладкой

Обжатые, глядят, и нет прочней

Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

В зерцалах бельеносных тьмы скелет

От пола источается, лелея

Гофриры лядвий меловых, паркет

Скользит крахмально с пудрами келея.

Венеция – обманутых юдоль,

А мы зане храним ее зерцала,

Чтоб вечная танцующая моль

Над арфой эолийскою порхала.

Фламандских гобеленов, севрских ваз,

Реликвий в антикварных анфиладах

Порой дороже тусклый проблеск глаз

Иконниц в бледногребневых окладах.

Проспект краснофигурный под орлом

Двуглавым днесь мерцает бронзой русской,

Но каждый терракотовый разлом

Горит надгробной желтию этрусской.

И зрит кроваворотый каннибал,

Коробкой со скелетами играя,

Кто в чресла ювенильные ввергал

Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая.

Горацио, а нас ли вечность ждет,

Благие ли трилистия лелеет,

Идущий до Венеции дойдет,

Господь когда о нем не сожалеет.

Сколь нынешние ветрены умы,

Легки и устремления обслужных,

Кансоны ль им во пурпуре тесьмы

Всем дарствовать для симболов ненужных.

Ненужный факультет сиих вещей,

Забвения торическая лавка,

Беспечно соцветай от мелочей

До ярких драгоценностей прилавка.

На стулия теперь, венчая мисс,

Как матовые лампочки в патроны,

Жизнь садит бледнорозовых Кларисс,

Чтоб тлелись золотые их капроны.

Я с юности любил сии места,

Альбомные ристалища, блокноты

Порфировые, чем не красота

Внимать их замелованные ноты,

Мелодии неясной слышать речь,

Взнесенную ко ангелам и тайно

Звучащую, теперь еще сберечь

Пытаюсь то звучанье, а случайно

Взор девичий в зерцале уловив,

У вечности беру на время фору

И слушаю пеяния олив

Темнистых, арамейскому фавору

Знакомых, не подверженных тщете

Мелькающих столетий, шум и ярость

Какие внял Уильям, во Христе

Несть разницы великой, будет старость

Друг к другу близить нищих и царей,

Узнает любопытный, а оливы

Шумят, шумят, се рок мой, словарей

Теперь еще взираю переливы

Оливковые, красные, в желти

Кремовой, изумрудные, любые,

Дарят оне полеты и лети

Со мною, бледный юноша, рябые

Оставим лики Родины, пускай

Вождей своих намеренно хоронят

Прислужники, иных высот алкай,

Сколь мгла кругом, порфиры не уронят

Помазанники Божие, словам

Я отдал и горенье, и услады,

Точащимся узорным кружевам

Нужны свое Орфеи, эти сады,

В каких пылает Слово, от земных

Премного отличаются, химеры,

Болящие главами, в желтяных

И пурпурных убраниях размеры

Здесь краденные точат и кричат,

А крики бесноватости отличья

Являют очевидность, огорчат

Сим книжника пеющего, величья

Искавшего по юности, певца

Текущей современности благого,

Но веры не убавят и венца

Алмазного не снимут дорогого

С виновной головы, зачем хламид

Потешных зреть убогость, ведьмы туне

Труждаться не желают, аонид

Преследуют безбожно, о июне

Нисановый свергают аромат,

Курят свое сигары чуровые,

Хоть эллин им представься, хоть сармат,

Сведут персты костлявые на вые

И жертвы не упустят, сады те

Богаче и премного, для потехи

Я ведем вспомнил чурных, нищете

Душевной их пределов нет, огрехи

Общенья с ними, жалости всегда

Печальные плоды, но сад фаворный

Сверкает и пылается, туда

Стремит меня и огонь чудотворный,

И пламень благодатный храмовой,

Десниц не обжигающий гореньем,

О творчестве не ведает живой,

А мертвый благодатным виждит зреньем

Картин реальность, их соединив,

Двух знаний став носителем, избранник

Словесности высокой, может нив

Узнать сиих пределы, Божий странник

Одно смиренен в поприщах земных,

Но избранным даются речь и звуки,

Те сады ныне призрачней иных

Их брать сейчас каменам на поруки

Черед настал, а где певцов ловить

Небесных, все ринулись в фарисейство,

Черем хламидных суе удивить

И смертью, так скажи им, лицедейство

Не может дать вершинности, к чему

Пред теми одержимыми стараться

Бессмертие воспеть, зачем письму

Одесному желтицей убираться,

Ловушка на ловушке вкруг, игры

Своей нечистых среды не оставят,

Не там горели морные костры

Замковой инквизиции, лукавят

Историки и фурии наук

Астральных, теневые звездочеты,

Нет благостнее музовских порук,

Но с вечностью нельзя вести расчеты,

Елико астрология сама

Грешит реалистичностью научной,

Уроки нам бубонная чума

Дает и преподносит, небозвучной

Симфонии услышать не дано