Зато большевики при всех их разглагольствованиях о народной свободе очень хорошо понимали природу «ордынскости» и быстро воссоздали все ее четыре опоры в такой монолитности, какой страна еще не видывала.

В семнадцатом году «историческая история» России заканчивается и начинается история современная – период, который еще не закончен и потому с трудом поддается объективному, бесстрастному анализу.

Над Россией до сих пор витает дух минувшего столетия и главной его фигуры – Иосифа Сталина, об исторической роли которого сегодня всё еще невозможно рассуждать, не впадая в эмоции. В общественно-политическом пространстве по-прежнему идет борьба «государственников» с «либералами» – всё так же и всё из-за того же. Сохранять в этой полемике нейтралитет затруднительно. У меня, во всяком случае, это не получается. Россия все никак не выберется из проблематики двадцатого века. Лишь когда он наконец – с большим опозданием – завершится, можно будет, оглянувшись назад, осмыслить его уроки и подвести итоги.

Российское государство продолжает ходить всё по тому же заколдованному кругу. Можно ли из него вырваться?

Читателю, осилившему всю мою девятитомную эпопею, должен быть очевиден ответ, к которому привело меня изучение минувшего.

Всякая попытка изменить формат государства с авторитарного на демократический будет обречена на неуспех, если принцип сверхцентрализации управления сохранится. Расшатывание любой из «опорных колонн» без отказа от практики принимать все решения «в ханской ставке», то есть в едином центре, неминуемо повлечет за собой распад и хаос, после чего испуганное население столь же неминуемо предпочтет вернуться к «твердой власти» – даже ценой всех обретенных свобод.

Так, вероятно, и будет до тех пор, пока Россия не превратится из «вертикального» государства в «горизонтальное», то есть в настоящую, а не номинальную федерацию. Когда это произойдет и какой ценой, покажет будущее. Возможно, неотдаленное.