Во мне кипит так много ярости и негодования, что я предпочитаю стиснуть зубы, сдерживая порыв произнести что-нибудь такое же неподобающее, как мои друзья, повышая шансы навлечь на нас беду. Не навлекла ли уже своими действиями «мисс внезапность» на нас печальный рок? Хотя я совершенно не сознаю, как развернулись бы события, если всё происходило ровно так же, как во всех виденных мною фильмах в сценах с заложниками. Союзников, обязанных нам жизнью и при этом имеющих бронетранспортер, у нас вроде бы нет, а Николай вряд ли починил свой говнолёт, чтобы явиться в последний момент и упасть на голову вооружённому предателю. Неужели Йерема делает нечто… правильное? Чертовски неожиданное, но… спасительное. Мы поменялись с ней ролями?
— Что ты… Йерема, почему? — лицо Парны теряет форму, «раскисает», обвисает, уголки её дрожащих губ тянутся вниз. Она словно плачет без слёз от обиды, рвущей её нутро. — Он же злодей, убийца, тот, кто скорее всего причастен к ситуации на Баное! — повышает голос, ослабляя давление на спусковой крючок. Такие неопровержимые доводы способны заставить задуматься и одуматься любого человека, по её мнению.
— Это сделала я. Я тоже убийца, — неожиданно заявляет Йерема, поддерживая изумление людей в хижине. Несколько секунд все усиленно обрабатывают реплику, стараясь состыковать происходящие события в единое целое.
— И ты хочешь последовать за Кевином, извините меня… — кладу ладонь на грудь, поняв ошибку; — подонком, чтобы продолжать вытворять подобные ужасы? — не могу держать себя в руках и кричу на псевдопленницу.Преступник за ней ехидно искривляет губы.
— Нет. Он и его… — осекается Йерема, желая сохранить его откровенности в тайне, — придумали мне другое назначение. Миру больше не придётся сталкиваться с подобным насилием, — наивное утверждение заставляет почти всех улыбнуться.
— Он обманывает тебя, как ты не можешь понять? Ты — оружие для его… где бы он ни состоял! — пытается докричаться до неё Парна, но Йерема по-прежнему безэмоциональна.
— Они выкачают из тебя кровь и выбросят на свалку, а сами тем временем заразят этой куру — или чем там — весь мир! Ты должна понять это! — взбешённо восклицал Сэм. — Самое невероятное безумие на свете — довериться ему!
— Ещё будут догадки и препирательства? Кто-то хочет остаться калекой? — устав от словесных распрей, угрожает Кевин. Йерема оборачивается на него и мотает головой.
— Хорошо, — сдаётся Парна и позволяет упрямице взять пистолет. — Сделай мне приятное, застрели его сама, — шепчет так, чтобы было слышно лишь им двоим. — Иди с нами, умоляю тебя.
«Какой к чёрту у неё может быть выбор?» — хочу спросить я возмущённо, но молчу, наблюдаю за действиями Йеремы с пистолетом в руке. Голова услужливо рисует самые мрачные из последствий: перво-наперво воображение представляет себе то, как она стреляет в Парну — и оно ужаснейшее, потому как с её потерей я никогда не смирюсь; пустит пулю в меня — нелогично и странно, но подсознательный страх за собственную жизнь никто не отменял, инстинкт самосохранения, все дела; выстрелит в Кевина, что будет самым наилучшим исходом для всех, как считаю; наконец, последним образом соображаловка не исключает вариант самоубийства незадачливой папуаски, но этот исход также фантастичен, как и её готовность переметнулся на сторону врага. Неужели такое возможно? Выходит, я прав?
Пандора экзотической статуей замирает на месте, а у четвёрки создаётся впечатление, что она даже зрачками не двигает и не дышит. Лишь Парна, стоящая строго напротив, замечает, как мечется её душа. Земля словно начинает расходиться аккурат между ног, заставляя сделать выбор в пользу кого-то одного, вынуждая не провалиться в вечную темноту со своим пугливым смятением и несостоятельностью. Если это будет шаг вперёд к четвёрке, к тем, кто продолжит оберегать её, смогут ли они защитить от нападок учёных, военных или всех вместе? Шаг назад на первый взгляд кажется неочевидным, неправильным и аморальным, но тот мужчина не даёт поводов сомневаться в нём, он также заинтересован в её целостности и обещает найти применение её проклятой крови, что будет совсем кстати в осложнившемся положении. Может, он прибыл как раз вовремя, чтобы показать, насколько она пандемически опасна и заберёт подальше, в некое «надёжное место» для окружающего мира и самой себя. Обе стороны заинтересованы в её благополучии, но выбор сделать необходимо.
Что же в Кевине есть такого? Определённо он обаятелен. Его поведение, манера говорить и мимика. В нём нет этой страстной увлечённости убивать. Каждая жертва была призывом к чему-то, попыткой повлиять, устранить в целях сохранности анонимности его Консорциума, нужных ему людей и его самого. Она глядит в маленькие бледные глаза в попытке прочесть эмоцию и замечает страх. Он тоже жертва обстоятельств? До какого порой вздора доводят ассоциативные рассуждения! В её же друзьях нет ни двойственности, ни искорки лицемерия и власти, они просто сражаются за добро и желают принести мир всюду, до чего дотрагиваются. Прискорбно, что не всегда это получается.
Цели двух сторон не так и отличаются друг от друга, знали бы они это.
Мнимый выбор, если честно. Зажмурившись Йерема шагает назад. Парна, желавшая взять несносную ситуацию в свои руки, лишается шанса отобрать пистолет из неуверенной хватки Йеремы и исполнить то, что спланировала ещё не войдя внутрь хижины. Теперь, чтобы проделать такой манёвр, она будет вынуждена подставить под удар чью-то жизнь, возможно, даже свою. Самоуверенная женщина упускает шанс свершить истинно правильное в текущей ситуации действие. Раздраженная собственным бессилием Парна хочет зарычать, но только глубоко вдыхает.
— Внизу у рукоятки есть защёлка, поверни её слегка, — Харон угадывает намерения Йеремы, с любопытством рассматривающей и вертящей в руках огнестрел, и подсказывает, как освободить пистолет от магазина. — Да, вот здесь. — Она следует совету, ловит откреплённую деталь и суёт Кевину в карман, нагибаясь в этот раз за брошенными автоматами. — У них он просто выдёргивается, потяни вниз, — спокойным и непринуждённым голосом Кевин раздаёт указания, словно следит за новичком в стрелковом клубе и совершенно не имеет понятия о том, что находится между ногой нападающего и мячом, устремлённым в ворота другой команды. Рядом с теми, кому не терпится переломать ему все кости при любой подвернувшейся возможности. Предельная близость к смерти и умелое ускользание из её лап донельзя повышает уровень адреналина, храбрости и собственного превосходства довольного манипулятора. — И проверь боезапас у них в карманах, будь добра. — Пандора кивает головой и послушно щупает куртку Парны. Не обнаружив посторонних предметов, она перемещается к Мэй. — Нет, этих двоих пропусти. Они предпочитают не пользоваться огнестрельным, — со знанием дела утверждает хозяин ситуации, дрожащие губы его норовят оскалить зубы в приторно-лиходейской улыбке.
Внутри него призма, ловящая и отражающая свет в различные стороны, нет, он будто целиком состоит из фосфора, слепит, раздражает своим удовлетворённым, победным сиянием ярче стадионных софитов. Накрыть бы его чёрным трупным пакетом и дубасить молотком до кашеобразного состояния, чтобы не останется ни единого намёка на его вытянувшиеся в довольной ухмылке губы и противного блеска в светлых глазах. Я хочу сказать что-нибудь, но на языке ждёт своей очереди только нецензурная брань.
— Не верю ни своим ушям, ни глазям, Йерема… — затихающий голос Мэй не в силах выражать эмоции. Лицо немеет, привычная добродушная улыбка исчезает, когда она понимает, что не властна над ситуацией. Вновь обратиться к аргументам, уговорить Йерему кажется Сянь Мэй малоосуществимым, а если действовать активно и решительно, в открытую, то это только разозлит уже преждевременно наслаждающегося своим триумфом мерзавца.
— Да ты, очевидно, шутишь над нами, куколка! — сердится Сэмюэль. — Что ты за подонок такой? Втёрся в доверие к молодушке, затуманил её мозги и стоишь с улыбкой? Ты просто ничтожество… — он презрительно высказывает недовольства медленно и чётко, словно объясняет маленькому ребёнку, что так поступать нельзя. Сэм кажется единственный, кого не пугает находиться на мушке.
