Уже у корабля со спустившейся платформы на них смотрят с недоумением и подозрением. Сянь Мэй уверенно напоминает о разговоре в полицейском участке, и это обстоятельство разглаживает морщины на встревоженных лицах военно-морских сил. Получившего пулю, Логана, немедленно увозят на каталке в лазарет, и с тех пор Йерема его больше не видит. Для печали не остаётся места, и возникает ощущение, что она больше не сможет горевать. Сянь Мэй, напротив, дрожит и плачет. Их помещают в отдельные невзрачные и тесные каюты, и она лишается встреч с уже двумя членами спасательной команды имени Баноя. Замёрзшее в непонимании сердце не чувствует «тепло» или «холод» событий. Почти не бьётся. Молчит.
Заботливая Парна и взбалмошный Сэмюэль прибывают на корабль днём позже и навещают Йерему. Вид их такой же напряжённый и обречённый, как на окроплёном кровью пляже вчера, и они немногословны. А во что её посвящать? Все, кого она когда-либо знала, мертвы. А те, кто остался жив, заняты собственными заботами. Друзья очень скоро покидают каюту, пока она на жёсткой кушетке, так и не притронувшись к еде и воде, выводит на левой руке те странные символы, цифры, что должны привести в место, в котором её никогда не будут держать в клетке. Скоро, очень скоро, она уверена, военные прознают о том, что в ней находится опасный вирус и запрут, используют, уничтожат. А там… Танатос. Есть в этом слове что-то жуткое и заманчивое. «Что оно значит на самом деле?»
Тем же вечером расстроенная Парна снова наведывается к Йереме. Обещает позаботиться о ней и поэтому зовёт с собой. Под тёмным небом, тихим и больше не проливающим влагу, на палубе они в последний раз встречают Сэмюэля. Его состояние им не понять. Он машет рукой, пока девушки спускаются на воду в лодке, а третий, военный, отвозит их к примечательному берегу, зазывающему редкими огоньками уличных фонарей. Остров Каириру. Очередной остров. «Теперь всё будет нормально? Мне не придётся больше готовить себя к новому бедствию?» Через минуту негодования Йерема приходит к мнению, что зря задаётся такими вопросами, ведь она единственная может стать тому причиной. Надо смиряться с подобной судьбой. Любой назвал бы её чудовищем, но только Кевин видел в ней кого-то другого, только Парна хочет её защитить. Оба этих человека грызлись дикими животными за право быть с ней, пока один из них не проиграл. «Насколько это может быть справедливым, правильным, достойным?» — гадает она.
Уже внутри крайне непримечательной гостиницы, напоминающей Йереме о хижинах родного племени Куруни, после душа расплакавшаяся Парна зовёт её к себе на кровать. Она лежит в льняной чистой и просторной рубашке и не может сдержать слёз. Плачет обо всех бедах, по всем усопшим и забытым. Своё горе Йерема выплакала в гробнице предков; тогда было достаточно времени, чтобы пустить слезу по каждому обвинительному слову и каждой грубой выходке в её адрес. Слабый ветер стучит по бамбуковым ставням, и это единственный раздающийся звук снаружи среди тишины одинокого и почти безлюдного острова. В нерешимости Йерема составляет ревущей компанию, и Парна обнимает её. Обещает, что ни за что не отдаст никому, просит остаться с ней и умоляет не покидать. Громкие эмоции. Но она уже когда-то слышала подобное.
«Клянусь водами Стикса, чтоне наврежу тебе».
Йерема понимает свою ошибку. Она ещё способна ощущать. Роняет слезу, и они плачут обе. По одной и той же причине, по совершенно разным людям. Минуты спустя Парна успокаивается и тянет губы Йеремы к своим, ей хочется почувствовать их вкус, ощутить поддержку и убить в себе одиночество, в безмолвном шоке та не сопротивляется, но вскоре приходит понимание. Предназначение должно связать её с человеком, чьи устремления будут едины с её. Вряд ли цели Парны совпадали с задачами Кевина, если она хладнокровно вычеркнула его из списка живых. Настороженная её поведением Йерема отстраняется и беспрепятственно уходит, направляется к администратору гостиницы и просит доступ в сеть.
Несколько запросов в обозревателе позволяют ей за короткое время обнаружить нужную информацию, до этого бережно перенесённую на бумагу, и она боязливо выдыхает. В несложных геродиановых символах скрывались знакомые цифры, набрать которые в ближайшем телефоне становится трудной задачей. Пройти к аппарату, позвонить и сказать то странное кодовое слово проще простого. Но не заставить себя принять изменения, неизменно последующие за её решением; горько расставаться с тем, что связывало её с этими людьми и местами, тяжко отвергать свою прошлую бытность, имеющую сейчас едва ли больший смысл, чем наветы отца. Она сидит минуты, многие минуты на скамейке, болтает ногами и бездумно смотрит перед собой сквозь открывающийся пейзаж. Он знаком ей — каждый листочек, кустик и травинка, каждая капля и камешек напоминает ей дом — опротивевший с самого детства, когда мир немилосердно доказал, что она никчёмная единица среди великого многообразия живых существ. Она сидит до тех пор, пока что-то внутри не поворачивается, вынуждая несмело проследовать к телефонной будке. Выходят на связь через полтора гудка — времени мало на то, чтобы даже вздохнуть — и у Йеремы сбивается голос. Молчание на другой линии только усиливает дрожь.
— Тана… Танатос, — робко произносит, но в ответ нервозный мужчина обращается куда-то в сторону, но она не различает слов, потому что язык незнакомый:
— Коллеги, по всем вероятиям, Аид официально перестал существовать.
— Меня слышно? — испуганно спрашивает Йерема, пытаясь понять, набрала ли нужный номер.
— Да, слышно. Скажите, где вы находитесь, и я подберу вас, — отрывистый и резкий недружелюбный голос доносится из трубки. «Хорошо, что он знает английский. Кевин это предусмотрел».
Яркие алмазы крупных звёзд на чёрном бархатном небе освещают ей путь к новой жизни. К транспорту, который приведёт в Консорциум. Она нетерпеливо топчется на причале и как только видит ту самую бело-синюю невысокую яхту, прыгает в Новогвинейское море. Внезапное ощущение загрязнённости, обременяющей её, и презренное прошлое, осевшее на теле, заставляют папуаску окунуться, смыть с себя тяжёлое совестное настоящее, чтобы принять грядущее. При ней есть только один важный предмет, но он не должен пострадать от воды, впрочем, она из лишней бережливости всё же отрывает с бедра котомку и сжимает между зубами, прежде чем начать плавание. Она не зря вернулась за ней на пляж, она знала, что эта вещь пригодится. Слепо и непреклонно Йерема гребёт вперёд, рассекая тёмную воду своими гибкими руками.
Мужчина на яхте, ранее отчаянно переживавший смерть своих близких друзей, замечает отсутствие на слабо освещённом причале целевой девушки и глушит мотор. На скорости в семь узлов судно под действием инерции проскальзывает несколько морских саженей[1] вперёд, прежде чем постепенно замирает и разносит вокруг дрожащую волну. Ругаясь про себя, мужчина, оставшись с недавних пор на борту в одиночестве, берёт фонарь и выходит к носу яхты, чтобы в привычную природную тёмную тишь вторгнуться нахальным светом электрического устройства. Громкий всплеск воды неожиданно слышится с кормы, и он идёт туда, но опасается ловушки, — не только потому, что он человек предусмотрительный и расчётливый, но и морально истощённый последними событиями. Агент Консорциума не может унять дрожь в руке, занесённой над боевым пистолетом. «Пациентка 0» горазда схитрить и запросто привлечь помощь со стороны, чтобы разделаться с немногочисленным представителем стращающей — по мнению мировой общественности, не правдивому и на четверть — организации. Когда он впервые увидел её, то жаждал больше всего на свете выстрелить. Убить и потопить её моторный катер вместе с теми уцелевшими отбросами, которые расправились с его друзьями. Но она важна. Важна настолько, что Кевин пожертвовал своей душой ради её благополучия. Не облажался ли он? Откуда ему знать, вдруг эта девка тоже приложила руку к бесславной гибели ещё двоих агентов?! Она залезает по лестничному трапу и становится перед ним, почти обнажённая, в дурацких порванных кожаных тряпках и чёрной рубашке, явно неженской. Мокрая и испуганная. Несмотря на внешний контраст, они в чём-то похожи. Йерема выплёвывает на тесную кормовую палубу свой мешочек и тихо произносит:
